бликанские порядки. Ныне – хоть в больших городах, хоть в здешних уютных двориках – не встретишь персоны вроде фельдкурата Отто Каца. Другие люди берут в руки оружие, когда надо защищать страну.
Им удалось избавиться от всех этих Величеств – государей либо феодальной, либо фюрерской закваски. И сегодня что хочется? Поприветствовать человека, не похожего на выходца из малоприятного прошлого.
Валерию приветливо кивают. Он и не спрашивает ни о чем, но ему раз, и снова, и за другим разом подсказывают: если надо пройти к торговой улице, то в двориках запутаешься, лучше идти по асфальтированной тропке, поднимающейся прямо к магазинам. А вообще-то направление выбрано правильно. Тут ведь все дешевле, чем в дорогом на покупки центре. Можно приобрести почти любой сувенир за полцены.
Тропка привела к началу того уличного оживления, что именуется если не площадью, то протяженной площадкой местных лавочек.
Вот из-за холма вырос, встал размашисто-ширококрылый дом, вонзая в дорожную брусчатку арки нижнего этажа.
Верх неприметно серый, не отличающийся ни высотой, ни архитектурными украшениями. Состоял он, видимо, сплошь из не очень взыскательных жилых помещений. Но арки – нет, были достойно выложены белым кирпичом, призванным привлечь внимание прохожих и убедить их в устойчивой основательности здешней торговли.
Они тянулись от края до края здания, и каждая была изрядно массивной, тенисто глубокой, и каждая имела в конце каменного углубления неизменную дубовую дверь с широкими медными полосами упрочнения.
Дескать, есть что оберегать, поскольку имеется изобилие всяческого товара.
А если кому взбредет на ум безденежно, воровски здесь попользоваться, то нечего и пытаться – фирма достославно крепкая, надежная во всех отношениях, включая продуманную охрану ассортимента, что необходим для удовлетворения спроса.
Валерий постоял, помозговал, решил: эти медные толстые полосы, укрепляющие подбор дубовых плах, всё же намекают, что хозяева могут и поскупиться насчет снижения цен.
Есть резон продолжить движение вдоль серпантина торговых заведений, поскольку закон рынка что говорит? Дальше в лес – больше дров, и пусть там вырисовываются отнюдь не березовые полешки, зато по мере продвижения вдаль будет возможность заполучить щедрые скидки на сувениры.
Вот тебе, майор, и новое широко размахнувшееся – не сказать, что нисколько не эклектичное – строение.
Разнокалиберность стилей выдает определенную стеснительность в средствах у торговцев окраины. Сие обстоятельство обещает удовлетворение взаимного интереса. Требовательные покупатели получают желанное снижение стоимостных показателей, хозяева лавок с охотой избавляются от залежей в кладовках.
Эклектичность в чем выражается?
На втором этаже окна разной высоты. Вначале это вызывает недоумение, потом приходит понимание: жизнь сложна, и сложность людских отношений может иллюстрироваться даже вот такой неординарностью пропорций.
С каким шибко мерительным инструментом тут подходить, не враз догадаешься. Разностильность очевидна, и первая причина – теснота, скалы ужимали строителей, когда те лепили вплотную пристройку за пристройкой. Когда дружно теснились хозяева четырех частей дома, желая при всем том сохранить свои архитектурные привязанности и цветовые предпочтения.
Не иначе, денежные средства также диктовали свои условия. Теперь одна часть длинного дома кошенильно-розовая, словно сотворенная из древнего туфа армянского нагорья.
Для другой почему-то больше подошел аристократический беломраморный оттенок, многословно говорящий о каррарских каменоломнях Италии.
Третья будто в назидание кому предпочла прочную, не поддающуюся никаким дождям, густейшую охру.
Какова четвертая? Естественно соседское предпочтение отвергла и с жарким пылом украсила деревянный верх каким-то блестящим лаком шоколадного отлива.
Ишь, ты, а ведь тут не только фасады, но и крыши на отличку особые! Та, которая с левого края, настолько замысловатая, что и на ум не приходит дать ей однозначное определение. Если только заприметить многозначительные детали во всех подробностях.
Середина вызывающе острая, однако же не похожа на игольчатый шпиль, которому подавай непременный флюгер. Боковые спуски широки и настолько отодвинуто отлогие – будто склоны объемистой горы.
Прям-таки не крыша, а неимоверно большая наполеоновская треуголка.
Здесь увидишь намек на некую величавость, на бонапартистскую победительность. Недаром не так далеко отсюда, за горными вершинами, найдешь тот Аустерлиц, где знаменитый полководец в свое время выиграл сражение.
Если же неравнодушному наблюдателю пройти с десяток метров по направлению к той части дома, что завершает весь пристроечно прихотливый порядок, ему представится возможность оценить иные удивительности.
Белый мрамор укрывается так привольно – словно птица распахнула крылья, готовясь улететь. Но отойди чуть далее и уже это – будто огромная буква, называемая англичанами «дабл ю», размахнулась невозбранно.
Кошениль оказывается под плоским скатом темно-зеленой масти с большими часами на пилоне. Небось, они еще и музыку играют?!
Что ни говори, крыши одна другой интересней.
Все они вместе… возьми и сравни… с чем? Хотя бы с чешской народной песней. Ладейнину доводилось не единожды слушать исполнение, когда мажорная мелодия и сдержанно строгая, и радостно игривая одновременно, а песенники по ходу своего яркого действа не забывают приплясывать в такт.
Дойдя почти до конца торговой площадки, послушно изгибающейся по воле близких каменных склонов, он очнулся, вспомнил о памятной покупке.
Зашел в лавочку, где на полках стояли изделия из художественного стекла. Поделки манили разноцветной выразительностью форм, причудливой неповторимостью, и были они притом не очень дорогими.
Не ошибся Валерий, заглянув на окраинный торжок.
Мартину встретить не ожидал. Но раз свиделись – здравствуй, недавняя сопровождающая! Имею честь доложить: сюда нашел дорожку самолично. И кажется, не приходится жалеть, что забрел в магазинные ряды.
Блажекова представила ему пожилую женщину с аккуратной прической седых волос.
– Моя тетя… Маржена.
– Для пана майора пани Плицкова, – уточнила та.
Ее медальон, как ни суди, несколько великоват, а золотой блеск цепочки слишком обилен, чтобы Валерию не обратить на него внимание.
Заметив настороженность во взгляде офицера, юная особа с деланным любопытством уставилась на полки с их радужным спектром. Однако в лице мелькнула усмешливость, и Ладейнин ее заметил.
Поведение девушки позволяло сделать вывод: висевшая на шее родственницы и бывшая довольно длинной цепочка представляла собой разновидность дешевого золота. Что ж, хочется пожилым женщинам украшать себя подобным образом, ну и ладно. Хотя обычному преподавателю с курсов начальствующего состава острый золотой блеск, говорящий о каких-то особых претензиях, способен лишь резать глаза – не более того.
Если проявилась в разговоре неловкость, не время ли пошутить?
Майор вежливо улыбнулся:
– Валерий Ладейнин старательно поправляется на вашем курорте.
– Правильно делает. Усердному офицеру позволяется теперь звать меня пани Маржена.
– Слушаюсь.
Плицкова усмехнулась было, но тут же пристально – даже с укоризной – посмотрела на племянницу. Потом перевела внимательный взгляд на майора.
Ее маленький сухонький носик важно приподнялся:
– Да, да. У нас принято называть женщин «пани». Прошу учесть. И пожалуйста, не делайте из этого обстоятельства далеко идущих выводов. Тем более, что я достаточно стара.
Валерий сообразил, что наступил тот деликатный момент, когда не мешало бы поддержать пожилую женщину в ее возрастных печалях. Он с выражением несогласия на лице, покачал головой, раскрыл рот, чтобы закатить речь по всем правилам дипломатического этикета…
Пани Маржена не стала выслушивать его из уст рвущиеся вежливости:
– Не спорьте. Я стара как раз настолько, чтобы не менять своих привычек. Хочу заметить, эта противная девчонка целиком на вашей стороне. Требую не обращать на нее внимания. Она в вас… как это говорится?.. втюрилась.
Ладейнину вспомнилось, как пламенели тюльпаны Семакова.
«Неужели у меня сейчас уши ровно такие, что были у ефрейтора!?»
Плицкова оставила в стороне свои суровости, засмеялась:
– Однако можете погулять с ней по городу. Пусть серьезный пан офицер получит хорошего – без всяких недоразумений – гида.
5
После ужина обитатели санаторной палаты ушли, чтобы внизу поиграть в домино либо во что еще – там в помещении рядом со столовой был клуб не клуб, но точно находилась комната для отдыха. С радиоприемником, настольными играми и прочими аксессуарами непыльного времяпрепровождения.
Составить компанию соседям с их каждодневными шахматами и шашками Валерий не пожелал. Перебрал вещички в тумбочке, разложив их по ящикам, что называется, поосновательней, с прицелом на долговременное здесь пребывание.
Потом расположился возле окна, за которым неотступно истощался, мерк дневной свет и сгущались быстро наступающие в Среднегорье сумерки.
Раскрыл томик Короленко на закладке в форме очень плоского, податливо-гибкого деревянного кинжальчика, некогда купленного в заведении канцтоваров неподалеку от общежития офицеров.
Начал перелистывать мягкие, довольно иногда истрепанные страницы.
Они были тронуты желтизной, какой-то сероватой патиной, имелись помимо прочего следы проливных дождей и копоти. Книга, судя по всему, знала многое о лихолетье. Неизвестно только, по каким дорогам шла на запад и сколько хозяев сменила за годы войны.
Глаза неспешно скользили по строчкам.
Этот рассказ? Недавно читал. И второй, и третий…
Скоро прервется знакомство с писателем. Поскольку закончится долгая череда страниц, знавших о жизни то, что говорили ровные строчки, а также то, что имелось на рваных кое-где полях.