ожно незаметней пригнал свой трактор в ДАРМ. Я отцепил трактор и подъехал к мастерской. Электросварщик быстро заварил течь в радиаторе. Я срубил молодую сосенку, привязал её к трактору и погнал назад по своему же следу. Приехав на место, подцепил обоз к трактору и только тогда успокоился. Снег ещё шёл, а тракторист всё ещё спал. Когда снег перестал, командир полка собрал всех для доклада о пути следования. Я подошёл в числе первых. Он увидел меня и спросил: «Ну, товарищ воентехник второго ранга, как у вас дела?». Я ответил: «Всё в порядке, товарищ полковник». Он продолжил: «Вот теперь я вижу, что ты в полном смысле воентехник и с большой буквы».
Вскоре тучи разошлись, выглянуло солнышко, а к обеду от снега не осталось и следа. Полковые кухни приготовили обед и после него, в два часа дня двинулись дальше. 16 мая в 10:00 мы прибыли на новое место дислокации в Граево. Это примерно в километре от немецко-польской границы. Полк разместился в двух местах: конная тяга и тракторная были разделены. На этой территории до сентября 1939 года была размещена военная часть Войска Польского. Наш штаб разместился в том же здании, где располагался и польский штаб. Постройки были двухэтажные. Имелись и хорошие склады для артиллерийских снарядов, артпарк был огорожен высоким дощатым забором. Жили мы тоже в двухэтажных домах. На первом этаже располагались однокомнатные квартиры, а на втором – двух- и трёхкомнатные. Семейных офицеров поселили на втором этаже, а одиноких по двое – в однокомнатных на первом. Меня тоже поселили в однокомнатной квартире на пару с лейтенантом Никитиным. Двери квартир первого этажа вели в узкий коридор и имели выход во двор, а со второго этажа было два выхода – парадный, сразу на улицу, и чёрный – через наш узкий коридор.
В конце мая в нашу часть поступила новая техника. Выделили пять новеньких тракторов «НАТИ-5», на гусеничном ходу с кузовом. Теперь не было надобности в прицепе для снарядов. Кузов был достаточно вместительным: в него грузились снаряды и оставалось место, куда могла сесть артобслуга, пушка цеплялась прямо к трактору. Пушки мы тоже получили новые. Теперь они были уже не с лафетами, а с раздвижными станинами и на резиновом ходу (старые пушки были на деревянном ходу). Вся новая техника стояла в артпарке возле штаба полка. Мне ежедневно приходилось проводить занятия не только с бойцами нашего полка, но и ещё с комсоставом других артполков.
Почти одновременно с новой техникой пришли к новым пушкам и снаряды, которые нужно было получить городе Волковыск. Получить этот груз, перегрузить его в свой вагон и сопроводить со своей охраной было поручено мне. Меня вызвал к себе комполка и вручил документы на получение груза. Я взял с собой взвод бойцов, которые должны были перегрузить снаряды, а потом сопроводить их в Граево. С бойцами ехали командир взвода и два командира отделений. Они поехали в грузовом вагоне, предназначенном для наших снарядов, а я должен был ехать пассажирским поездом.
Себе в помощники я взял сержанта Гусева родом из Горького. Станция находилась недалеко от расположения нашего полка. Мы с сержантом Гусевым пришли на станцию, я купил два билета на поезд до Волковыска. Вскоре подошёл поезд, и мы поехали. С нами в купе ехал пожилой поляк. Это был солидный мужчина высокого роста, хорошо одетый, из брючного кармана выглядывала серебряная цепочка от карманных часов. Гусев сначала сидел рядом со мной, потом вышел из купе. Некоторое время его не было, потом он вернулся и присел рядом с поляком. Всю дорогу мы беседовали с этим поляком на отвлечённые темы. Гусев в беседе участия не принимал. Он посидел немного и снова вышел. Через некоторое время вошёл в купе и сказал, что мы уже подъезжаем к Волковыску.
Поляк встал, попросил меня посмотреть за его вещами, а сам вышел в туалет. Вернувшись в купе, вытащил из багажника свой чемодан. В этот момент в нашем купе открылась дверь и две молодые девушки спросили у нас время. Поляк потянул за цепочку и показал им не глядя. Девушки, переглянувшись, весело рассмеялись и быстро закрыли дверь. Я не понял, что же так их рассмешило, и взглянул на поляка. Он растерянно держал в руках цепочку, на которой вместо часов висел кружок колбасы. Придя в себя он спросил нас, не заметили ли мы, во что были одеты эти девушки. Я сказал, что не заметил, потому что он сам в это время заслонил от меня дверной проём, а Гусев сказал, что он вовсе на них не смотрел.
Поляк взял свой чемодан и быстро вышел из купе. Через несколько минут поезд остановился и мы пошли к выходу. Возле двери вагона уже стояли два милиционера и обыскивали тех, на кого указывал поляк. Мы стали выходить из вагона, и я подумал, что обыскивать себя не позволю. У меня были очень важные документы и обыскивать меня имели право только в военной комендатуре, но поляк сказал милиционерам: «Это мои попутчики, их обыскивать не надо». Нас пропустили, и мы пошли в сторону вокзала.
Когда отошли от вагона метров на пятьдесят, Гусев спросил у меня время. У меня были наручные часы-кирпичик, и я ответил ему, который час, на что он мне заметил: «Товарищ воентехник, а вы на тех часах посмотрите». Я с недоумением переспросил: «На каких – тех?» – «А на тех, что у вас в левом кармане». Я сунул руку в карман и обнаружил там серебряные карманные часы в футляре с двойной крышкой. Я напустился на него: «Ты зачем это сделал? А если бы меня обыскали и их нашли? Меня же могли арестовать! Ты зачем меня позоришь?». На это он ответил, что знает устав и что советского офицера обыскивать никто не имеет права. Я отдал ему эти злосчастные часы, и мы отправились в столовую пообедать, потом нашли своих бойцов, и я пошёл оформлять документы на груз.
Груз мы приняли, а вот перегружать его не было надобности. Два вагона с грузом прицепили к составу, который шёл в сторону Граево, охрана осталась с вагоном, а мы с Гусевым поехали обратно пассажирским поездом. По возвращении в часть я доложил начальнику артснабжения о происшествии. Гусев отделался лёгким испугом: ему дали пять суток ареста и отправили на гауптвахту. А часы ему всё-таки оставили.
(продолжение следует)
Знакомство с авторами
Адам ГУТОВ
Гутов Адам Мухамедович – д. филол. н., проф., зав. сектором адыгского фольклора Института гуманитарных исследований Кабардино-Балкарского научного центра РАН (КБИГИ), член Союза писателей России.
Родился 24 июля 1944 г. в с. Аушигер Кабардино-Балкарии.
В 1969 г. окончил Кабардино-Балкарский госуниверситет им. Х.М. Бербекова по специальности «русский язык и литература».
С 1971 по 1974 г. – целевая аспирантура Института мировой литературы им. А.М. Горького по специальности «фольклористика».
1975 г. по настоящее время – сотрудник КБИГИ.
1976 г. – кандидатская диссертация «Поэтика адыгского нартского эпоса».
1993 г. – докторская диссертация «Художественно-стилевые особенности адыгского эпоса».
Автор около 250 публикаций, из которых 165 – научные, в т.ч. четыре монографии, два сборника научных и литературоведческих статей, учебное пособие, сборник новелл, учебник, хрестоматия по кабардино-черкесской литературе, брошюра, участие в коллективных монографиях («Адыгская энциклопедия» – член редколлегии и автор разделов, М.: 2006; «История кабардино-черкесской литературы» – автор проекта, руководитель рабочей группы, автор отдельных глав – т. 1, Нальчик: 2010 и др.).
Научные труды в области эпосоведения, теории фольклора народов Кавказа, фольклорной текстологии, литературы.
Литературное творчество – новеллы, эссе, литературно-критические статьи.
Валерий СЕРЯКОВ
Валерий Серяков родился 27 февраля 1963 г. в п. Башмаково Пензенской области. С отличием окончил Московский институт инженеров сельскохозяйственного производства им. В.П. Горячкина. Работал корреспондентом Башмаковской районной газеты, собкором «Пензенской правды», «Пензенских вестей». Печатался в пензенском литературном журнале «Сура», межрегиональном журнале «Поволжье», газетах «Сельская жизнь», «Советская Россия», «АиФ», на интернет-ресурсах.
Проживает в п. Башмаково Пензенской области.
Знакомство с автором
1. Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?
Я очень рано начал читать, лет с трех. В деревне, где жил и рос, была большая библиотека, и я таскал оттуда книги, читал, читал все подряд. Наверно, это и породило потребность излагать свои мысли на бумаге. Однажды сочинил стишок. Но потом желание писать ушло, и я на долгие годы забыл о сочинительстве.
2. Кого можете назвать своими литературными учителями?
Прямо назвать кого-то литературным учителем не могу. Писатели, которых люблю, сколько помню себя – Марк Твен, Стефан Цвейг, Герберт Уэллс, Валентин Распутин. Пушкин – это мое всё. Учителем по жизни и по работе в прессе была журналист «Пензенской правды» Татьяна Дмитриевна Даниленко. Человек кристально чистой души, интеллигент в десятом поколении.
3. В каких жанрах Вы пробовали себя?
Пробовал себя сначала в стихах, затем в рассказиках. Но реально хорошо стали получаться очерки о людях. В «Пензенской правде» их печатали под рубрикой «Лики России». В перестройку это всё стало не модно. Журналистов стали обязывать писать платные очерки, искать рекламодателей. Поработал в другой газете, но и там было то же самое. Работать честно стало невозможно. И из прессы я ушел.
4. Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?
Стихи пишу всю жизнь, но они большей частью не для печати. Мысли сами по себе начинают оформляться в рифму, и хочется зафиксировать. Очень люблю интересных людей, которых в России предостаточно. О них люблю писать. Желание писать у меня первичное, желание быть напечатанным – вторичное.
5. Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого – включить в нее?