иозное. Опять-таки не во всем правы критики древних верований. Конечно, существуют отклонения психические и извращения, с фетишизмом связанные, – все правильно. Но извращения, напомню, касаются сегодняшнего дня, когда религиозная культура развилась, когда наука жизнь сделала реалистичнее. В глубокой древности, когда фетишизм возник и расцвел, многое иначе было. Ведь в культуре египетской сформировалось данное верование за четыре тысячелетия до христианской проповеди (это как минимум!). Да и в современной культуре остались не только «извращения», но «следы фетишизма» весьма высокого духовно-нравственного свойства. У каждого из нас есть (или будет) свой положительный опыт, имеющий отношение к тем феноменам, которые к фетишизму относить можно. Для примера, с позволения читателей, поделюсь личными воспоминаниями.
Дело было в московской консерватории, где стажироваться мне пришлось в конце столетия прошлого, в классе № 49. Здесь в течение долгих лет – вплоть до 70-х годов – работал знаменитый музыкант-пианист, ближайший друг и последователь Л.Н. Толстого Александр Гольденвейзер. Обстановка класса – три рояля, добротно сделанные старые стол и кресла, портреты на стене – как-то особым образом одухотворяла происходящее, добавляя выразительность, глубину и музыке, и разговорам об искусстве.
Занятия вел пианист «с мировым именем», как сейчас говорят. Вел замечательно интересно – даже своим внешним видом излучая интеллигентность и художественность. Одна деталь необычная в глаза бросилась – всегда раскрытая пачка папирос «Наша марка» (были в то время такие). Профессор покуривал, но не часто. Когда минутка выдалась соответствующая, попросил у него попробовать столь редкую папироску и вопрос задал о происхождении странной тяги к марке не модной, ибо почувствовал, что неспроста пачка лежит ежедневно. История им рассказанная запомнилась.
Родился он в далеком Шанхае в семье артистов-эмигрантов. Но родители рассорились, разъехались, случилась какая-то «история» с трагедией, что бывает. Он оказался в приюте, но скоро был усыновлен семьею других русских эмигрантов. Новая семья вернулась в Советскую Россию. Отец – ученый, инженер – вскоре занял важный государственный пост. Юноша проявил способности к музыке и стал серьезно заниматься. Но спокойная жизнь продолжалась недолго. Отца «забрали». Арест произошел быстро, без шума: отец после работы отдыхал в кресле, покуривая папиросу, читал книгу. Люди в форме постучали, поздоровались, вежливо попросили пройти вместе с ними. Ни обыска, ни соседей-понятых, ни истерики родственников – просто отец встал и ушел, а пачка папирос «Наша марка» осталась лежать на столе. Была надежда, «что это ошибка, что разберутся и скоро выпустят». Сын из мальчишеского хулиганства пользовался случаем и по одной папироске, чтобы незаметно было, выкуривал. Но папироски закончились, а отец так и не вернулся. Осталась лишь память о нем, пачка «Нашей марки», которая всегда рядом, всегда под рукою, дымок папиросы, пепел ее серебряный, как виски отца только-только седеть начавшие.
Но вернемся к обзору духовных феноменов языческого Египта. К названным выше прибавляются еще и духи предков, которым египтяне искренне поклонялись. И это понятно. Уже сны показывают потомку, что его умерший предок не уничтожился. Он является во сне, дает советы и требует услуг как это было при жизни – ведь и дед, и отец при жизни заботились о семье. Поэтому данные духи вызывают у человека наибольшее доверие – есть основание полагать, что они не оставят их и после смерти: будут помогать и заботиться. Дух предка, правда, требует себе пищи (в некоторых религиях – более серьезной жертвы). Но и сам помогает потомству. У египтян высшие боги были именно предками.
Нельзя не отметить, что современный человек относится к предкам без излишнего «языческого практицизма» – просто помнит, уважает. Но этот высоконравственный момент остался от древнего, языческого почитания, остался, значит, присутствовал в нем, вырос из него.
Проблема, здесь затронутая, имеет еще один – художественный аспект. Вера в существование духов предков, почитание их, общение с ними постепенно формируют в культуре не только уважительное отношение к прошлому, но и эстетическое отношение к нему. Прошлое не исчезло окончательно из жизни, оно живет в настоящем, обогащает настоящее, внося в актуальную суету поэтическое содержание. Некоторые художники обладают особым даром поэтического воспроизведения прошлого (наука эту способность обозначает термином «пассеизм» – корявым, правда). Этим даром владели в полной мере великие художники – Гомер, Шекспир, Чайковский, Пушкин, Толстой, Мережковский… Из современников наших назову не так давно погибшего автора великолепных исторических романов о Московской Руси Ю. Балашова. Самый знаменитый эпизод на эту тему – «тень отца Гамлета» – завязка главной трагедии Нового времени, точнее даже – завязка всего искусства Нового времени, хотя потом все развилось, усложнилось и расцвело. Но эпизод из Гамлета, согласимся, непосредственно связан с древнейшим культом, вырос из него.
Еще следует сказать о «тотемизме», вере в то, что прародителями рода были животные. Тотемизм – верование в высшей степени распространенное среди древних народов, особенно расцвел он в Египте. Обожествление животного прародителя рода связано с функцией, которая есть у него, но отсутствует у человека. Политеизм древних, часто разрушая целостное видение божества, начинался с простейшего абстрагирования функций. Пример тривиальный – способность птицы летать. У человека нет этой способности, а у птицы она есть. Ей люди как божественной поклонялись, перенося поклонение на конкретную птицу – сокола, ибиса и проч. Египетская религия была глубоко смущена тотемизмом. Так, богом царства живых был Гор – сокол, убийцей его отца Осириса – осел и так далее. Самая знаменитая религиозная скульптура египтян – Сфинкс – есть лев с лицом человека, фараона, точнее. Кошки, жуки тоже обожествлялись. Но, кроме этого, в тотемизме были сформированы религиозно важные табу – запреты.
Табу-запреты, вытекающие из культа животных, как считают современные ученые, сыграли огромную роль в становлении нравственности в древнем обществе. Так, принадлежащие к одному племени-тотему (крокодилу, льву, собаке и проч.) люди мыслили свой род в качестве единого тела, поэтому запрещалось убивать и поедать не только животного – прародителя рода, – но и соплеменника своего. И соединяться в совокуплении тоже запрещалось, что для оздоровления народа в высшей степени полезным оказалось. Как выяснила потом наука, – «кровосмешение» резко увеличивает риск наследственных заболеваний. И девочек пришлось замуж выдавать в чужую семью, в чужой род – жалко, но делать нечего, ибо табу! И враждующие племена роднёй становятся, ибо внуки-то общие, что способствует, конечно, нравственному, духовному развитию, доброжелательности в отношениях человека к человеку.
И еще нужно добавить, что тотемизм, с анимизмом сплетенный в единое целое, был в высшей степени «экологической», природу сохраняющей религией, а также эстетическое отношение к животному миру поддерживал, развивал, да и к природе в целом, о чем забывать никак нельзя. В языческом классическом Риме (история города тоже с животным связана, напомню!), у Вергилия, животное, как, впрочем, и растение обязательно поэтического героя «сопровождают», становятся непременным элементом стиля. Так, если он пастух, то обязательно с овцой и палкой, сидит под деревом (буком), и стихи его буколиками называются, ну и тому подобное.
И литература – книжки о животных, которые так сильно любят дети, – родственна тотемизму, родилась из того духовного движения, которое первоначально оформилось как религиозный тотемизм. Великая русская литература, например, во многом выросла из наблюдений за животными. Здесь нужно в первую очередь указать на «Записки русского удильщика» и «Записки оружейного охотника» Сергея Аксакова, а после были уже всем известные «Записки охотника» Ивана Тургенева. Некоторые скажут – «охотники, рыбаки зверей-рыб уничтожают, а не поклоняются им». Но эти, «некоторые», не прочли тексты русских писателей или прочли их невнимательно, без нужного сочувствия. Они – тексты эти – проникнуты любовью к природе, к этим птичкам, зайчикам… Автор настолько вживается в персонажей своих, что говорит уже не о них, а как бы «от их имени». Точнее, эти рыбки, птички о себе рассказывают устами автора, мифы прекрасные создают. Может показаться, что охотник идет в лес зверье губить. А на самом деле – «молиться» на красоту природы, пантеистически с нею сливаясь («молиться» – в кавычки заключил, прошу внимание обратить).
И американская культура, во многом от русской отличающаяся, тоже литературно себя обнаружила в близких тотемизму традициях. Вспомним произведения Фенимора Купера, Сетона-Томсона, да и «Белый клык» Джека Лондона в ряду этом не упомянуть нельзя, впрочем, его-то как раз забыть невозможно.
И в христианской религии, развитой, утонченной, где Бог возвышен над природой, точнее – вообще находится вне природы, тотемистические моменты присутствуют, ярко о себе свидетельствуя. В католическом мире есть св. Франциск – всеобщий любимец, странник, восхищенный природы созерцатель, людей, зверей, птиц, рыб любящий, гимны природе слагающий. Он по Италии странствовал, птицам и рыбам проповедовал учение Христа, за души их страдал, помочь хотел. В некоторых церквах христианских в день св. Франциска – в его честь – принято на проповедь животных приводить, а птички – те сами прилетают. В городе итальянском Сиене, традиции сохраняющем средневековья, лошадей очень любят. Существует в этом городе «церковь Лошади». Действительно, согласно с названием, там, в церкви этой, лошади живут, как в конюшне. Это, конечно, исключение, но все равно показательное, ибо Италия очень религиозная страна, но данную практику власти церковные допускают! Папа Римский нынешний принял имя Франциск в честь любимого святого – что знаменательно.