И, наконец, осмысливающему вопрос роман А.Ю. Сегеня почитать рекомендуется, о любимом слоне императора Карла Великого, одного из основателей «Священной Римской империи германской нации» [8].
Трогательная и почти правдивая история о том, как дружба со слоном преобразила душу императора-воина, позволила обнаружиться лучшим христианским началам в ней – в душе его.
Вернемся к вопросу о религии Египта. У египтян было множество богов, причем каждая область имела своих богов. Хотя жрецы сводили многообразие богов к одному общему Богу, как сводят различные имена (единичные понятия) к одному общему понятию, все же можно говорить, что Египтом владел целый народ богов, их было больше, чем людей (живых!). Эти боги имели весьма ограниченное существование. Бог представлял какую-то определенную функцию, конкретный момент существования человека во Вселенной. Когда являлась эта функция – являлся и бог, проходила она – исчезал и он до следующего раза. Были боги утреннего и вечернего солнца, разных времен года, тех или иных случаев жизни человека (рождение, смерть и так далее). В общей сложности боги были повсюду. В основе этого, очевидно, было понятие о личном проявлении общего божественного элемента в мире. И таким образом, как мы убедились на конкретном примере, политеизм родственен пантеизму, всебожию.
Религиозную жизнь поддерживал миф, в котором гений египетского народа поэтически выразил свою историю таковой, каковой хотел ее видеть. Миф этот хорошо известен, остановлюсь лишь на некоторых деталях – для темы нашей существенных. Итак, правил Египтом бог-фараон Осирис. У него был брат, тоже бог, но завистливый и злой. Он убил Осириса, расчленил его тело и похоронил части в различных районах Египта (надо же – какой предусмотрительный!). Таким преступным путем он достиг высшей власти, занял место убитого брата. До сего момента все весьма похоже на шекспировские страсти («Гамлет»), но дальше события стали развиваться по иному сценарию. Злодей недооценил любовь жены и сына Осириса – Исиды и Гора. Гор в честном бою победил дядю-злодея. Но этим дело не кончилось. Безутешные жена и сын Осириса сделали все для того, чтобы поправить ситуацию и вернуть его к жизни. Они просеяли весь песок Египта, нашли каждую частицу тела убитого фараона, соединили их и оживили Осириса. Тот был растроган проявлением их любви, но сильно огорчился поступком брата. Столь сильно, что решил покинуть этот мир – царство живых, – оставив вместо себя править сына Гора и жену Исиду. Сам же стал фараоном царства мертвых (уже этот факт говорит о том, что там, с мертвыми, живется лучше). Гор стал мудрым и справедливым правителем, а Исида «волоокая», на корову похожая, – любимицей египтян, их заступницей.
Нужно признать, что миф трогательно красив, предвосхищает в известном смысле содержание мифов других религий – и не только языческих. Правда, мифы Древней Греции еще поэтичнее, но творить «на вспаханном поле», имея перед собою великолепный образец, легче – намного легче!
Философско-религиозную картину бытия постепенно разработали египетские жрецы. Данное учение было «не для всех», только для избранных. Оно не содержит идеи творения мира. Дело обстояло значительно проще:
«Вначале был Нун, первичный Океан, в глубинах которого плавали зародыши вещей. Во всей вечности бог зарождался и порождался сам в недрах этой жидкой массы, еще без формы и без определенного назначения. Этот Бог был существо единственное и совершенное, одаренное знанием и разумом, непостижимое до такой степени, что нельзя даже сказать, в чем оно непостижимо. Он есть один живущий в субстанции, единственный на небе и на земле, который сам не порожден, отец отцов и мать матерей…» [6: 80].
Прервем изложение, ибо не хочется заканчивать рассказ о египетской религии столь умозрительным учением. Давайте лучше еще раз вспомним удивительно душевное отношение египтян с богами. Да, есть корысть (подкупали жертвами, кормлением), но есть и теплое, дружеское, родственное отношение. С некоторым преувеличением, но все же можно сказать, что египтяне научили человечество молится. Молитва суть признание себе и богам того, что я не могу. Там, где я могу, там молитвы нет, там молитва не нужна. У египтян молитва – просьба о помощи, обращенная к богам. Тут даже чуть проглядывает некий соборный, христианский элемент. Я один не могу, но вместе мы сможем. Или, если хотите, – я смогу, если ты поможешь. Или так – я смогу, если ты не будешь мешать. Или (уже без соборности!) – я знаю, тебе не нравится мой план, – поспи, пока я буду это делать, и ты ничего не увидишь и вмешиваться не будешь, а я все сделаю сам.
Боги египтян не над нами, не над людьми – они не всемогущи. Эти боги среди нас, рядом. Они участвуют в наших делах. Их можно подкупить, их можно обмануть, даже запугать можно. Можно также натравить одного бога на другого, и пока боги будут друг с другом сражаться, мы сможем осуществить свои планы.
«Наши боги скачут по дороге» – так пели большевики. Это почти египетское отношение к богам – если без иносказания трактовать песенку. Но в Египте не было дорог, не было долгое время и лошадей. У них ослы – они основной сухопутный вид транспорта. Один из главных богов – бог времени – в обличье осла являлся. Он упрям, неумолим, злобен и яростен. Он погубил любимца египтян Осириса… Результат нам известен. Осирис стал милосердно править в царстве мертвых, и египтянину там хорошо жить стало. Осирис столь любезен, что позволяет грешнику себя обмануть – подлог не замечая каждодневный, сердце грешника взвешивая. О таком правителе можно только мечтать. Даже упомянутый выше осел не столь уж страшен и может помочь, значит, полезен. Только похитрей с ним будь и не жадничай…
Но ослом тоже не хочу заканчивать. Главное скажу. Египетское язычество, как никакое другое, суть религия не только духовная, но и жизнелюбивая. Это свойство положительно отличает многие языческие религии (буддизм – исключение) от религий монотеистических, то есть тех, где Царство Божие – идеал, недосягаемый в этой жизни, где люди больше всего о смерти думают, ждут Царства Небесного. Впрочем, подробный разбор этого вопроса отдельной статьи потребует.
Отвечая же на поставленный вопрос, остается заметить, что сердце как средоточие бытия и божественная мера праведности жизни человеческой в верованиях древних египтян уже присутствует. Культуры многих народов этот образ используют, поэтизируют и сакрализуют. Этот образ скорее универсальный, чем специфический для русской культуры, и спасибо египтянам за лёгкое сердце, вместившее целый мир.
– Сердце – сокровищница мира весом легче воздуха. Можно сказать, что в этом образе египтяне метафорично выразили идеал гармонии. Неосязаемость сокровища – важный критерий истинного?
– Возможно… Однако наука ориентирована все же на опытную проверку знания. Неосязаемое, таким образом, находится за пределами эмпирики. Но и само знание, в теоретической его части, – неосязаемо, как, впрочем, и заблуждение. Хотя даже в том, что поддается измерению, множество граней неизученного. К примеру, марксистско-ленинская эстетика, закончившая свое официальное существование в начале девяностых годов прошлого века, но, по моим наблюдениям, господствующая в умах российских специалистов по эстетике до сих пор, не замечала пахнущее, ароматное бытие – не замечала и не анализировала. Что удивляет. Ибо на излете советской власти, в 1970–1980 гг., в жизни, в быту именно запахам придавали огромное значение, даже, как мне тогда казалось, слишком преувеличенное, граничащее с культом, поклонением.
Тут уместен вопрос – почему?
Ответ может быть сформулирован коротко: здесь типичный случай «концептуальной слепоты». Как на модели рассмотрим субъективные преграды эстетического осмысления аромата, граничащего, словно портал, с неосязаемым.
Эстетики, развивающие марксистско-ленинскую, как и многие представители других эстетических школ, считают, что только «высшие» чувственные качества, воспринимаемые зрением и слухом, имеют значение для красоты предмета. Так, профессор И.В. Малышев, рассуждая в своей книге об объекте эстетической оценки, пишет, что в эстетическом восприятии «внешняя форма предмета должна соответствовать возможностям восприятия с помощью зрения и слуха. Свойства, воспринимаемые через тактильные, вкусовые, обонятельные ощущения оказываются вне сферы эстетической оценки и не входят в его объект. Лишь зрение и слух, играющие наибольшую роль в социальной практике человека, наиболее одухотворенные, стали инструментом особого – эстетического отношения к миру» [9: 17].
Аргумент, приведенный И.В. Малышевым, – о наибольшей роли в социальной практике зрения и слуха, – выглядит столь убедительным, что профессор, равно как и большинство его коллег, не посчитал нужным развивать концепцию, анализируя конкретные примеры-ситуации, не привел дополнительные доводы «за», и не покритиковал аргументы «против». Но все же – для научной объективности – вглядимся пристальней в суть проблемы.
Вопрос о социальной роли различных органов чувств является дискуссионным в культурологии и антропологии. Так, один из «пионеров» сравнительного исследования культур – в высшей степени эрудированный ученый Г.Д. Гачев на основе «многотомного исследования» вывел любопытнейшую классификационную схему, в которой отражена роль различных органов чувств в жизни различных народов, развивающих «европейскую цивилизацию».
Г.Д. Гачев пишет: «Иерархия чувств у каждого народа – своя. У евреев я предполагаю ее таковой: слух, вкус (тоже вбирание, снедание, втиснение мира в себя), осязание … обоняние, зрение. Для сравнения – у русских (мне так представляется): зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. У французов: осязание, вкус, зрение, обоняние, слух. У немцев: слух, осязание (труд, руки!), зрение, обоняние (цветы!), вкус…» [10: 228].
Таким образом, аргумент «социальной роли», приведенный И.В. Малышевым, не столь уж самоочевиден, а кроме того, следует признать, что любое положение обоняния в иерархии чувств человеческих (пусть даже последнее место оно занимает) не исключает ег