усереднению и наоборот, в обратном направлении. Эти грани, тонкие переходы можно чувствовать, но передать графически, с помощью векторов и математического анализа затрудняюсь.
Грань разделения между эстетическим чувством и эстетическим пристрастием – в какой-то мере обозначена, то есть приведена в самом тексте вопроса: «…между эстетическим чувством и… эстетическим пристрастием (культом, тотемом, идолом), ограничивающим восприятие иного…». Человеческие чувства не укладываются в чёткие границы, потому и этот момент также обозначен не резко, хотя ясно выражено «огранение»: в том, что гипертрофированное внимание к чему-то одному ослабляет (если не исключает) восприятие многого иного.
Грани между эстетическим чувством и эстетическим «плюрализмом» более размыты, на мой взгляд. Полагаю, что это и то, когда слышу в библиотеке обращение к сотрудникам: «Дайте что-нибудь почитать. Да чего поинтересней»; и то, когда в ответ на классическую музыку следует переключение кнопки телепрограммы, а на арии из опер – мрачное: «Ну, заблажили!..»; и отсутствие интереса к музеям и выставкам; и окурки под ногами, где сидит или идет человек; и инциденты с пьяными выходками и выкриками, особенно в сельской местности; и почти сплошь закиданная мусорными отбросами матушка-земля. Вот уж где плюрализм так плюрализм – за два десятка лет нагляделась на обочинах автодорог и за околицами населенных пунктов в европейской части страны (за Урал не перевалила)… Наверняка те, кто беззастенчиво губят, засоряют природу отходами своей жизнедеятельности, убеждены в «эстетических» своих действиях по очищению жилищ и придомовой территории от физического мусора. Думают ли они о нравственности, о культуре, о духовном и прекрасном в те моменты? Сомнительно.
Изучение философии в годы университетской учёбы подарило мне замечательную встречу с древнегреческим мыслителем, учеником Платона, воспитателем Александра Македонского с 343 г. до н. э. Аристотелем (384–322 г. до н. э.) с его «золотой серединой» в философии и бытии. Это кредо устойчивости, равновесия, а не крайностей, ведет по жизни. Усереднение – это также и один из законов биологии, а не только социума, политики, к примеру – нейтралитет. В усовершенствовании пород животных разных видов, в т. ч. в коневодстве, от биологического закона усереднения не уйти. А в культуре, полагаю, эстетическое чувство является «золотой серединой» между культом ценностей, с одной стороны, и умалением, обезличиванием их, с другой.
Лично для меня книга, творчество, искусство, культура в целом – как источник прекрасного – это духовная потребность, отдушина в познании мира и жизненных коллизиях.
– Выдающийся филолог, философ, культуролог А.Ф. Лосев в «Диалектике мифа» анализирует условия истинности высказывания «Мир есть конь» [7]. К сравнению этого высказывания с положением «Мир есть материя» прибегают и признанные в мировом научном сообществе отечественные семиотики Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский [8]. Но заумные ученые мысли можно и отбросить. По Вашему мнению, в какой интерпретации высказывание «Мир есть конь» актуально и истинно для современного человека? Насколько сакральным или прагматичным и обыденным оно должно быть?
— Высказывание «Мир есть конь» прежде всего вызывает у меня ассоциацию с замечательным крылатым выражением и руководством к действию: «Движение есть жизнь». Такова для меня изначальная интерпретация этой фразы.
Движение, да ещё с ускорением, присущее коню, – оно наиболее подходит и для современного человека, всё более втягиваемого не по своей воле в бурлящий водоворот жизни и остро ощущающего неотвратимое, по сути, убыстрение её ритма, иными словами – ускорение движения современного мира.
Куда и зачем? Эта загадка для моего мозга неопределима и неразрешима. А что касается объединяющего коня с человеком движения (жизни, мира), так оно идет в разных ипостасях беспрерывно на протяжении тысячелетий; в современности, на мой взгляд, по двум основным руслам: 1) движение человека с конем или на коне, как всадника, наездника – способ передвижения, просто прогулка либо захватывающий азартом спорт, шоу, цирковое представление…, и 2) движение души человека к коню в порыве созерцания и восприятия прекрасного. Эти два направления для разных людей могут быть одинаково важными, а могут быть приоритетными порознь.
Если же обратиться по линии чисто философской ещё к «долосевскому» коню в плане интерпретации мира человеческой души некоторыми философами (Платоном, например), души, состоящей как бы даже всего из пары коней, которые неодинаково подчиняются возничему в силу своих различных кровей и разного происхождения и которые поэтому не просто раздирают её, душу человека, в противоположных направлениях, но и определяют таким же образом его поведение, нередко заводя в тупик, то я могу констатировать, что это наблюдение до сих пор истинно и актуально и для современного человека. В рассмотренном аспекте мысль «Мир есть конь» абсолютно точна.
В капитальном труде «Диалектика мифа» автором приведено множество жизненных случаев, которые объясняет следующая фраза: «Реальное бытие есть разная степень мифичности и чудесности». В моей жизни таких ситуаций встречалось также множество. Причем немало из них связаны именно с лошадьми, что стали навсегда моим «коньком». Поэтому коль скоро А.Ф. Лосев относит мифы не к вымыслу, а к реалиям («Миф не есть выдумка или фикция, не есть фантастический вымысел…»), то почему бы здесь, в ответе на поставленный вопрос, не рассмотреть понятие «конь» и его самого – коня – во многом также непосредственно в жизни, в реальном бытии (мире), а не только виртуально, то есть с позиций вымысла (для меня – «вторичности») – созерцательного или метафорического образа, художественного олицетворения ПРЕКРАСНОГО и т. д.?!
Семиотики сравнивают высказывание «Мир есть конь» с постулатом «Мир есть материя». При семиотическом анализе текстов последний интерпретируется как единство модели объективной и субъективной действительности. В этом плане моё понимание по поводу истинности высказывания «Мир есть конь» в сравнении с положением «Мир есть материя» сводится к тому, что оба они – суть аналоги в материалистическом понимании относительно всего сущего. Хотя Лотман, отмечая внешнее формальное сходство обеих фраз, в первом смысловом случае, заведомо, как он подчеркивает, мифологическом, утверждает лишь отождествление, а во втором – соотнесение частного с общим, включение во множество… Но я в своем утверждении исхожу из собственных понятий материальности окружающего мира, и, поскольку для меня конь – живое существо и, следовательно, материален, то он тоже, а с ним – и его образ и есть мир в своем многообразии: в сакральности, в широком соотношении с категорией ПРЕКРАСНОГО, в историческом и культурном значении, с одной стороны, и в обыденном, прагматическом пользовании, с другой.
Для современного человека реальное понятие «конь» не столь актуально истинно, как даже сотню лет назад, не говоря уже о прошлых тысячелетиях со времени приручения и одомашнивания лошадей, а поэтому не является «целым, глобальным миром». В настоящее время высказывание «Мир есть конь» стало более опосредованным, культурологическим что ли, чем непосредственно приемлемым и важным, применительно к сегодняшним реалиям, – в результате уменьшающейся востребованности настоящей конной, или живой лошадиной силы (не беру в пример «лошадиную силу» как единицу измерения мощности моторов) при всё расширяющейся, усиливающейся и ускоряющейся машинизации, технизации нашей жизни… Тем не менее многим моим современникам конный спорт и даже просто общение с лошадьми приносят несказанную радость и душевное отдохновение, пользу как психологическая отдушина и как средство физического движения, мускульной работы при повальной современной гиподинамии. Поистине, мир для таких людей (а их на земном шаре – миллионы! – всех возрастов, рангов и сословий) и есть конь…
Юрий Михайлович Лотман характеризует текст, существующий в культуре, как «сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности…» [7: 132]. Следовательно, обусловлен широкий диапазон смысловых трактовок истинности высказывания «Мир есть конь», и далеко не случайно его сравнение Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским с положением «Мир есть материя».
Несомненно, что и в настоящее время аналогии мира и коня не устарели и не исчезли. Конь – двигающееся, меняющееся (возраст, физиологические ступени, обновление шёрстного покрова в зависимости от времени года) живое существо. И мир – тоже меняющаяся, движимая временем (во времени) живая субстанция, если говорить о мире как окружающей среде, Вселенной, Галактике и т. д.
Если же состояние «мир» (политическое, экономическое…) становится далеко НЕ миром – то есть войной (но война в любом случае все-таки приводит к миру), то как в первом случае, так и во втором с древних времён эти два состояния (как и любое длительное и далёкое передвижение) происходили для человечества вплоть до конца XIX в., в общем-то, почти исключительно на конях, верхом: всадники, конница – или в упряжках: на боевых колесницах, тачанках, подводах, обозах… Поэтому всегда «Мир есть конь». Лишь в немногих странах использовали верблюдов, слонов, некоторых иных животных.
Историческим примером такого «мира» служит Троянский конь. Любимый, наверное, всеми народами и почитаемый ими образ коня, воплощенный в огромной фигуре из дерева как дар и символ примирения враждующих сторон, Троянский конь стал одним из апофеозов вражьего коварства и подлого обмана…
И опять-таки понятие «мир» (с широким участием коней-лошадей) при этом, исторически почти постоянно двойственном состоянии земного населения в любых уголках нашей планеты, расширяется до общемирового значения, включая разные периоды эволюции и различные цивилизации многих народов и человечества в целом.