– Что значит, к нормальному?
– Улыбнусь: к райскому состоянию Адама…
– А почему Вы улыбаетесь?
– Улыбка – только форма «сосуда». Я боюсь, что понять горечь этой улыбки может только тот, кто пошел той дорогой, о которой я только что сказал.
– Вас не пустят в рай?
– Я опасаюсь, что меня и из ада прогонят…
– Шутки – в сторону. Иначе Вы начнете бравировать своей горечью. И, кстати говоря, оставим в стороне личное. Вы сказали, что, по Вашему мнению, человек должен вернуться в рай…
– Не должен. Он может вернуться, а это уже его выбор, и этот выбор делается не на основании неких логических выводов. Кстати, если книга, о любви к которой мы с Вами говорим, взывает только к логике человека, она – дура. Если она дает ему только некие знания – она еще большая дура. Человеку, если он только не устал быть человеком, нужно несоизмеримо большее…
– Что?
– Ни что, а кто. Он сам. И я не вижу никакого греха в том, что я могу полюбить книгу, которая помогает мне понять самого себя.
– А что значит понять себя?
– Наверное, это понимание может быть разным… Часто для меня это понимание было и есть чем-то вроде точки опоры внутри. Пусть хотя бы только на время. Если, например, я иду к храму и вынужден перебираться через лужу по камушкам, я не вижу в этих «точках опоры» ничего дурного.
—Вы сказали «на пути к храму». Масса людей не ставит перед собой этой цели. Они просто живут, у них есть свои проблемы, которые нужно решить, и мечты, к которым они стремятся…
– А разве я сказал, что я – другой? Просто я знаю, что «путь к храму» – это не некая мысленная дорога к воображаемому образу церкви. Все сложнее и одновременно проще: чтобы ты ни делал, о чем бы ни мечтал, никто – даже Бог! – не освободит тебя от ежесекундного выбора между добром и злом.
– А как же Божья ладошка, о которой Вы говорили выше?
– А разве я говорил, что она появляется по первому требованию? Может быть, есть смысл и в том, чтобы она не появлялась после второго и третьего? Человек устроен так, что ему все или почти все интересно. Но так ли уж зряч человек, и частенько не похож ли он на слепого мышонка, который слепо тыкается мордочкой в разные стороны? Божью ладошку ли он ищет даже тогда, когда о ней говорит? И что ему нужно в итоге, свое или Божье?
А итог-то часто печален. Можно обожраться тестостерона и напялить на себя «шубу» из мускулов, можно научиться драться или стыбзить миллион долларов, можно даже внушить себе мысль, что Бог полюбит тебя и таким, но все это – только кастрация, обрезание сопротивляющихся злу как светлых, так и не очень веточек живой души.
Я ведь действительно не просто так в начале этой беседы заговорил о райском заборе и о том, как выпирает из человека «задняя мысль». Что мне хочется доказать… нет, не доказать, а спросить: что есть большее зло – свойство человеческой души, способное рождать «заднюю мысль» по воле человека, или все-таки ее кастрация?
На мой взгляд, последнее страшнее: отрезал, выбросил и забыл об отрезанном. В итоге – «быстрота и нагота», как у булгаковской Маргариты после крема Азазело. И уже не важно, что будет дальше, потому что все душевные переживания Маргариты могут вызвать у Воланда только скуку, ведь они и в самом деле превращаются только в болезнь, и не более того.
Может «освобождать» человека сатана, и еще как может! И человека, после такого «освобождения», уже мало волнует итог того, что произошло у него внутри.
Эстетический плюрализм, всеядность, безыдейность и, в конечном итоге, безнравственность – это все оттуда. Но это уже только чертополох на вспаханном и засеянном поле, и если вдруг случайно прорастет рядом с ними бледный божий колосок, то ведь не только больным он будет выглядеть, а… не знаю… он собой саму болезнь олицетворять станет, как у Ницше. Они, эти плюрализм и всеядность, как и водка, дают ощущение свободы только в начале, а потом сдавят человека за горло так, что не вырвешься. Да, там тоже есть «добро» и «зло», но только сценарные, постановочные, манекенные… И без Божьей искры в сердце.
Недавно читал «Имя розы» Умберто Эко, причем до конца. Зачем?.. Любовался уродством и убогостью смысла, если так можно выразиться. Докатился!.. И только одно понял, что я – недобрый человек, если на такое способен.
– Ищите своего Понтия Пилата?
– Возможно. А вообще-то, что-то меня на пафос потянуло, оборвать бы себя пора… Улыбнусь: вот только горько обрывается, словно живым соком в лицо брызжет, а обрываешь и разрываешь что-то живое. И тема к рассказу какая-то жутковатая мерещится: в бане голый и пьяный банкир проповедует таким же пьяным и голым «жрицам любви», мол, я вам, сволочам, все о любви да о любви рассказываю, а вам только денег подавай… Умберто Эко перенапряг, что ли?
– Любопытную Вы тему к рассказу придумали, Алексей…
– Вам смешно, да?..
– Немного. Обычно Ваши рассказы совсем другие.
– До них еще добраться нужно, дотянуться… Дежурил в Пасхальное воскресенье, бродил по двору возле храма, вдруг две темы для рассказов вынырнули: светлые, добрые, непосредственные и очень-очень живые. Честное слово, обрадовался как ребенок. Но разве каждый вечер я – в церкви и разве каждый вечер – Пасхальный вечер воскресенья?
– Как рассказы называются?
– «Райские яблочки» и «Сестра».
– Пишите. Если понравятся – опубликуем. А про пьяного банкира в бане писать будете?
– А Вы опубликуете?
– Если без «голого натурализма»…
– Понимаю, это шутка. Вы хоть раз в моих рассказах такие сцены находили?
– Нет. Кстати, что Вас привлекает в этом рассказе?
– Игра в борьбу «добра» и «зла». Она ведь может быть и не бесталанной. Хотя, с другой стороны, она всегда только графика и изгибы линий. Ну, еще форма, красиво упаковывающая убогий смысл.
– И, как Вы уже не раз говорили, потом Бог прекращает любую игру?
– Да, так… Иногда во мне просыпается сволочной литературный «технолог» и я способен любоваться этой «формулой». Зная только ее, можно написать много интересного. Впрочем, конечно же, ни одна «формула» и ни один литературный трафарет не стоят того, чтобы удерживать их в поле творческого зрения. Они просто мешают…
И последнее. Знаете, сейчас, словно вдогонку, вдруг вспомнилось, как атеисты цепляются к строчке «Но избави нас от лукавого» в Христовой молитве «Отче Наш». Мол, разве Бог командует дьяволом?
А ведь все очень просто на самом-то деле. Человек, пусть даже едва ли не совершенный в нравственном отношении человек, все равно – вольно или невольно, – но перейдет шрам от райского забора на своей душе. Он выйдет в ту зону, где рождаются «задние мысли». Вот именно тогда человек и должен просить Бога избавить его от лукавого.
– Одному человеку не справиться?
– Нет. Весь мой жизненный опыт подсказывает, что нет. А это уже очень даже трагическая нотка в симфонии человеческой свободы.
– Все-таки ограничивающая свободу нотка?
– Тут уже каждый выбирает сам, ограничивает Бог его свободу или нет. И чем отличается сотрудничество с Богом от сотрудничества с дьяволом. Где-то читал, что рогатый – очень даже хороший художник. Вот только создавать он может исключительно иллюзии, и об этом очень хорошо написал Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите». Он создает одни лишь формы, внутри которых и всегда – он сам. И только Бог, даруя человеку настоящую, а не мнимую свободу, позволяет создавать что-то несоизмеримо большее…
– …И о чем бы мы с Вами ни говорили, мы всегда говорим о сути добра и зла?
– Ох, уж эта «ограничивающая нотка»!
– Ну, допустим, не так уж и ограничивающая. На сегодня все?..
– Да, до свидания.
– Спасибо Вам, Алексей за интересную беседу! Журнал «Парус» тоже говорит «до свидания» и желает вдохновения и творческих сил!
Беседовала Ирина Калус
Жемчужины святоотеческой литературы
Свт. Филарет ДРОЗДОВ. Слово в день тезоименитства благоверного Государя, наследника престола, Цесаревича Великого Князя Александра Николаевича
Бога бойтеся, царя чтите…
1 Пет. 2: 17
В собрании боящихся Бога и чтущих Царя не трудно возвещать сие учение. Прежде нежели предложено, уже оно принято, прежде нежели проповедано, исполняется. Ибо что привело вас в сей Дом Божий, как не благочестие или страх Божий? Что собрало вас именно ныне и собирает в подобные нынешнему дни славы, радости и надежды Царевы, если не благоговейное почтение к величеству Помазанника Божия, соединенное с любовию к нему и к исполненному надежд – наследнику его величия и добродетелей и с желанием сохранить надолго сии дары Божии?
Итак, нужно ли повторять: Бога бойтеся, царя чтите? Радуюсь, если не нужно, надеюсь, что не будет сие излишне. Может быть, не каждый из нас размышлял, что значит, что две заповеди: Бога бойтеся, царя чтите, в учении святого Апостола Петра поставлены рядом, в непосредственном одна с другою сближении. А в сем размышлении, может быть, найдется нечто достойное внимания.
Подобное сближение мысли о Боге с мыслию о царе встречаем и у самого Иисуса Христа, когда Он говорит: воздадите кесарева кесареви, и Божия Богови (Мф. 22:21). Но здесь сочетание мыслей произведено не просто изволением говорящего, а сложностию вопроса, на который Он ответствует: достойно ли есть дати кинсон кесареви, или ни? – вопрошали Господа ученики фарисеев и приверженцы Ирода, ожидая, что если ответ будет: должно; то фарисеи могут обвинить Иисуса пред народом в недостатке ревности по Законе Божием, в котором написано: