Кто-то прикоснулся к плечу, Мария оглянулась.
– Ваш аусвайс, фройляйн, – два здоровенных жандарма с нагрудными бляхами на блестящих цепях настороженно рассматривали худющую девчонку с гривой густых, но немытых волос.
– Русиш остарбайтер? – один из жандармов недоуменно показал развернутый документ другому и пристально посмотрел в лицо Марии.
Она кивнула.
Неожиданно взрыв дикого хохота сотряс пространство вагона…
– Вы знаете, чей это вагон, фройляйн? – спросил ближний верзила.
– Нет.
– Вы имеете честь находиться в вагоне нашего фюрера! Никому ничего не говорите. Это в ваших и наших интересах.
Жандармы вывели Марию на перрон и даже помогли втолкнуть в вагон другого поезда.
Живот сводило от голода. За вокзалом в Карлсруэ Мария села на скамейку и достала три дойчмарки, подаренные родственницей в родном селе. Она хотела купить хлеб в булочной через дорогу. Рядом с булочной в витрине парикмахерской красовались фото дам с восхитительными прическами. Какая-то внутренняя сила подтолкнула Марию к парикмахерской, ей нестерпимо захотелось быть похожей на девушку с рекламного фото за стеклом, отдаленно похожую на нее.
– Этих денег хватит, чтобы сделать прическу? – остарбайтерка показала марки молоденькой девушке в белом халатике, оказавшейся стажеркой.
Девушка посмотрела на голову Марии, потом на ее одежду и предложила пройти не в зал, а в подсобное помещение парикмахерской. Через некоторое время она принесла Марии бутерброд с колбасой и чай: «Поешьте, пожалуйста!»
Хозяйка парикмахерской усадила Марию в кресло: «Вам будет к лицу высокая прическа. Согласны?»
Запах мыла, духов, приятная легкость вымытых волос, атмосфера парикмахерской ввели Марию в состояние блаженства и минутного счастья.
Прическа действительно оказалась к лицу, в зеркале она напоминала красивую молодую даму на картине вагона Гитлера.
– Как ваша фамилия, – неожиданно спросила хозяйка. – Кадук!? (по-немецки: дряхлый, слабый). Уверяю вас – вы немка. Но сами того не знаете. Вы не дряхлость, а само совершенство. Удивительно красивые черты лица. Нордические. Вы… вы маленькая икона. Как жаль, что я не смогу повесить ваше фото в окне парикмахерской. Я хочу подарить вам это. – Хозяйка вынула из ящика стола ножницы с длинными лезвиями и клеймом
KOHL HAUL
GERMANY
– Возьмите на память, они вам пригодятся. Поверьте моему опыту и интуиции. Когда-то я стригла самого кайзера Вильгельма II, и он поцеловал мне руку.
Много позже, уже перед смертью, отец рассказал Марии об истории его рода. Хозяйка парикмахерской не ошиблась. В жилах Марии текла германская кровь.
Американцы наступали, и линия фронта неумолимо приближалась. По улицам городка глашатаи на велосипедах кричали в рупоры распоряжение властей: всем остарбайтерам срочно явиться на пункт сбора для отправки вглубь Германии. За неповиновение и укрывание восточных работников – расстрел.
Знакомый жандарм посоветовал Марии не приходить на сборный пункт, а спрятаться на территории фабрики, на которой она еще недавно работала. Но предупредил: «Найдут – приказ расстрелять я выполню».
Десять дней Мария с подружками скрывалась в подвале фабрики. За день до прихода американцев девушки вышли из подвала и подошли к воротам барака, чтобы выйти в город и попытаться найти хотя бы немного продуктов. Дверь неожиданно распахнулась, и в барак вошел огромный эсэсовец. Он взглянул на девушек и приставил палец к зубам. Эсэсовец прошелся по бараку и вышел, закрыв дверь ключом. Мария слышала, как он доложил командиру: «В помещении никого нет».
Когда в городок вошли американцы, хозяин-сапожник предложил Марии остаться в его бездетной семье на правах дочери: «После смерти все достанется тебе. Соглашайся».
Но Мария не согласилась. Немцы не любили советских людей. Для них они были всего лишь «русиш швайн». Но и советские не любили немцев. Особенно плохо к остарбайтерам относились дети – воспитанники гитлерюгенда. Мария называла их выродками.
На Родине бывших остарбайтеров объявили предателями и относились как к врагам народа. На работу никто не брал. А как трудоустроишься, если даже паспорт не выписали?
На какое-то время Марию приютила родная тетка из пригорода Харькова. Однажды в безуспешных поисках работы девушка увидела объявление – парикмахерской, недалеко от Южного вокзала, требуется уборщица.
Заведующий парикмахерской привел Марию к главному начальнику конторы бытового обслуживания. Человек без паспорта мог работать только с его разрешения. Через приоткрытую дверь кабинета Мария услышала: «Уборщицей? Разрешаю».
В этой парикмахерской работали только евреи. Еще недавно в Германии Мария перебирала и сортировала вещи их расстрелянных собратьев. Вечерами с подругами она рассматривала семейные фотографии, вынутые из карманов жертв. А сейчас она мысленно благодарила соплеменников убитых евреев, принявших ее на работу.
В мужском зале в одном ряду работали четыре парикмахера-левши, а напротив – четыре правши. В зеркалах казалось, что все они стригут одной рукой.
Три года Мария исправно мыла полы и выполняла все поручения мастеров, а на четвертый заведующий сказал уборщице: «Мария, не всю жизнь тебе мыть полы. Присматривайся к работе мастеров. Спрашивай, не стесняйся. Я их предупредил, они помогут советами. Это твой шанс».
Еврейские мастера открыли Марии тайны профессии. И даже фамильные секреты, о которых ни в одном учебнике не прочитаешь.
К тому времени у Марии появился паспорт. Помог тот самый начальник из высокой конторы. Вскоре ей доверили первого клиента. За процессом стрижки наблюдал сам заведующий. Клиента Мария стригла ножницами, подаренными парикмахершей из Карлсруэ. Осмотрев клиента, заведующий довольно улыбнулся: «Волновался ужасно. Если бы у тебя не получилось, достриг бы сам».
Мечта Марии сбылась. В зале установили еще одно кресло в ряду левшей – для нового мастера.
Шаг за шагом Мария поднималась по лестнице профессионального мастерства. Однажды тот самый большой начальник предложил ей место в парикмахерской напротив обкома партии – мечта многих и многих парикмахеров города. На долгие годы ее клиентами стали работники партаппарата, чиновники облисполкома, дикторы телевидения, городской бомонд. Случалось так, что после стрижки второго секретаря обкома в еще теплое кресло усаживался известный в городе цеховик с раздутыми от денег карманами. Нувориш спрашивал, сколько уплатил за стрижку ответственный партийный работник и платил в десять раз больше.
Много раз под присмотром милиционера Мария подстригала председателя облисполкома в его кабинете. И каждый раз тряслась от страха и неуверенности – вот-вот ее личное дело проверят органы и обязательно всплывет работа в Германии, поползут слухи, а с ними и доносы…
Как-то в парикмахерскую неожиданно приехал офицер на роскошной черной «Волге». По согласию начальства он привез знаменитого мастера в кабинет важного генерала. Мария щелкала ножницами с клеймом немецкой фирмы у головы генерала, а он в это время говорил Марии: «Я до судорог ненавижу немцев. Всех до единого».
– У меня было тысяча причин тоже ненавидеть немцев, – призналась мне Мария Тимофеевна. – Как можно любить людей, ставивших на живых людях опыты? Но не все немцы достойны моей ненависти. Стажерка парикмахерской накормила меня, а хозяйка подарила ножницы, которые привели в любимую профессию. Эсесовец на фабрике спас от расстрела. У немцев многому можно поучиться. Настоящие чистокровные немки симпатичны. Но породистых немцев в Германии мало. Они сами об этом говорят. А обычные немки некрасивы, но ухожены. Дома волосы никогда не моют – только в парикмахерских. Там же делают прически. Ни разу не видела немок без причесок, даже в поле. Там они работают в специальных деревянных башмаках, а после обмывают ноги и обувают туфельки. Так же и с одеждой. Это всего лишь маленькая часть их культуры, как сейчас говорят – менталитет.
Мария Тимофеевна ничего не ответила генералу, но незаметно сменила ножницы на другие.
– Не люблю работать в начальственных кабинетах, – откровенничала она. – Чувствуешь себя крепостной в барских покоях.
Детей у меня нет. Муж скончался рано. Был похож на того самого спасителя-врача из института под Карлсруэ.
Времени подножку не подставишь. Если со мной что-то случится, то рекомендую мою ученицу Викторию. Она недалеко от нас работает. Талантливая девочка.
В жизни женщины две сакральные даты – свадьба и похороны. На них она должна выглядеть бесподобно. Думаю, мою последнюю просьбу Вита исполнит. А ножницы я заберу с собой…
Василий ПУХАЛЬСКИЙ. Жизнь свою прожил не напрасно… (продолжение)
Когда я прибыл в расположение части, уже стемнело. Свою часть я нашёл там же, откуда и уезжал утром. Артиллерия почти вся ушла ближе к Осовцу. Здесь остался штаб полка и одна батарея. Я разыскал комполка и доложил о выполнении задания. Он немного помолчал, а потом сказал: «Молодец, что проявил находчивость и увёз эти трактора, что пушки доставил». Я спросил, не знает ли он, где сейчас находится полковая ДАРМ. Когда он поинтересовался, почему спрашиваю, я рассказал, что сутки назад мы бросили на огневых позициях свои пушки и я был вынужден поснимать с них стреляющие механизмы и выбросить в Неман, – а теперь нужно их восстановить.
Комполка сказал, что не нужно беспокоиться и ехать за механизмами в ДАРМ, потому что скоро все пушки придётся бросать. Снаряды заканчиваются и брать их негде, горючее тоже на исходе, так что скоро и трактора ожидает та же участь. Мне очень жалко было бросать пушки, но уже ничего нельзя было сделать.
А потом он добавил: «Ты у нас из командного состава самый молодой, и кто знает, может, самый счастливый из всех нас, и то, что сейчас узнаешь, возможно, тебе когда-нибудь пригодится. Пойдём».
Пришли мы с ним к штабной машине, а возле неё уже стоял штабной железный сейф. Здесь же находилось всё полковое начальство: комиссар, начштаба, начфин, начальник особого отдела. Вместе с нами и водителем нас было семь человек. Машина стояла возле огромной сосны, крона которой занимала с десяток квадратных метров. Под сосной была выкопана глубокая яма с подкопом под неё. Командир полка сказал: «Можно начинать, товарищи». Начальник финчасти доложил нам всем, какие из ценных бумаг полка хранятся в этом сейфе. Потом мы опустили сейф в яму и подсунули в подкоп. Он стал как раз под стволом сосны и корни куполом прикрывали его. Яму засыпали землёй и хорошо замаскировали, а потом сели на этом месте и устроили ужин.