И ведь он прав – нам очень не хватает связи с современной жизнью в её всеохватности. Давайте же приблизимся к ней.
Литература – один из способов.
– Ирина, Ваша новая книга (Калус И.В. Современная русская литература: статьи, эссе, интервью. М., Согласие, 2017. – 384 с. – Прим. ред.) посвящена именно современной литературе. Как Вы проводите границы этого феномена? Когда «современная литература», по-Вашему, начинается и что можно уже уверенно считать прошлым?
– Действительно, сегодня рамки современной литературы исследователи устанавливают по-разному: это может быть и десять, и двадцать, и пятьдесят лет… Кто-то ведёт «летоисчисление» с 80-х или 90-х годов XX века, привязывая границы периода к тем или иным историческим рубежам, кто-то предпочитает считать современной литературу нового тысячелетия.
А кто-то, говоря о «современных писателях», вообще подразумевает не художественные произведения, а беллетристику и массовые явления, руководствуясь «литературной модой». Современность – вечно молода. Но её нельзя подменять сиюминутным.
Настоящая современность – это воздух, которым мы дышим. Она не зависит от культурно-исторических или календарных событий, какими бы рубежными они ни были, не может быть втиснута в те или иные исследовательские концепции – мы продолжаем в ней находиться. Человек – живой свидетель современности – может быть единственно верным определяющим её фактором. Таким образом, современную литературу вернее всего было бы определять через её носителей. Ваша прабабушка – тоже наш современник, даже если Вы считаете её человеком другого времени.
Современность – это все живущие ныне люди. И литература, творимая этими же людьми, будет считаться современной, пока жив последний её носитель. Таким образом, я бы измеряла хронологические границы современной литературы жизнью одного поколения, самого солидного по возрасту на данный момент.
– Можно ли считать формой утраты связи с действительностью литературно обработанные мемуары, которые сейчас очень популярны? Или это необходимый этап исторической рефлексии?
– Полагаю, ключ к ответу – в характере литературной обработки. Она может уничтожить привязку к реальности, а может, напротив, – сделать крепче эту связь, как будто «прошивая» художественную ткань отчётливым «узором», «рисунком» так, что ярче проступает «абрис исторической данности». Литературная обработка как будто скрепляет текст с действительностью в наиболее значимых точках. Такая художественная «акцентуация», безусловно, будет только способствовать исторической рефлексии, ускорять динамику продвижения мысли, проектировать аналитические переходы на новые «этажи» восприятия общей картины. Это мощный толчок для нашего постижения исторических феноменов и, пожалуй, необходимый этап.
Но давайте отметим и другую сторону, которую следует учесть: при вмешательстве в авторский оригинал (уже не говоря о его переработке) почти всегда происходит определённая схематизация, неизбежная потеря нюансов, утрата чарующей сложности в авторской картине мира, поворот к стереотипам, наращение иных смыслов. Поэтому так важно в определённых случаях обращаться именно к первоисточникам. В таких документах может быть задана спрятанная от поверхностного взора, совершенно неожиданная координата – поворотный рычаг, сдвигающий или даже переворачивающий наши привычные представления о действительности.
– Насколько важен для современной литературы язык, на котором она создается?
– Для любой художественной литературы любого времени язык – единственный инструмент передачи смысла. И если автор не владеет этим инструментом мастерски, если язык его беден, по-газетному штампован, сух и невыразителен, то как бы ни был прекрасен изначальный замысел, на выходе окажется жалкая пародия, иллюстрация авторского бессилия.
Язык в словесных областях искусства – отражение нашей реальности. Так, в 1990-х – нулевых годах на арене современности (и в литературе, и в кинематографе) упрочился не то «натуралистический реализм», не то «реалистический натурализм». Эпатажные «маяковские» нашего времени буквально швыряли читателю (и зрителю) в лицо «натуру», «голую правду», назначение которой было – шокировать, вытягивать эмоциональный отклик, давить ужасающими, переворачивающими все привычные представления смыслами. «Натуралистическая литература» переносила нас в сугубо материальный и конкретный мир физических реалий, в котором ни этическая, ни эстетическая составляющая уже не играли никакой роли. И, естественно, статус искусства происходящему уже никак нельзя приписать.
А применительно к современности хочется поднять другой важный вопрос. Страшнее то, что с обеднением, уплощением языка происходит и обеднение смыслов. Вслед за утраченными словами из нашей жизни уходят и целые понятия, и красочная палитра выразительных оттенков значений, полутонов, и тонкость в передаче «высоких материй», и подтексты, и внутренняя гармония, и музыкальность, и ритмика. Художественное слово ведь напрямую связано с душевно-духовным миром писателя. Если слово уводит в бездонную глубину, если оно насыщено энергией от соприкосновения с истиной реальности, если оно трепещет в стремлении стать живым и искрит творческой энергией автора – значит, перед нами настоящая литература.
– Ирина, согласны ли Вы с тем, что литература сегодня утратила ведущую культурообразующую роль? Чем, по-Вашему, важна сегодня литература? В чем принципиальное отличие той роли, которую литература играет сейчас, от той, которую она играла в XIX веке или середине XX-го?
– Может быть, свою культурообразующую роль сегодня утратила сама культура? Это бездонная тема, где можно ругать власть имущих, проклинать молодёжь (что вообще, на мой взгляд, кощунственно, ведь это наши же дети) и «мир немытый», где «душу человеческую ухорашивают рублём» («Страна негодяев» Сергея Есенина). Но я замечу, что морализаторство, поиск виновных и бичевание – вещь неприятная сама по себе, к тому же всё это не приносит никаких позитивных подвижек. Слышали стихотворение Эдварда Лира о леди из Грошева?
От племянниц та леди из Грошева
Ничего не видала хорошего.
И она день за днём
Их лупила ремнём,
Чтоб добиться чего-то хорошего.
Иными словами, Ваши утверждения верны, Вячеслав. И у Вас, как у мецената, способствующего сохранению художественных ценностей, и у меня – на руках достаточно фактов, чтобы говорить о важности литературы, о снижении её статуса в обществе, начиная с государственного уровня, о смещении «духоформирующей» роли литературы вообще в сторону ухода от человека – в сторону «бездушно-забавляющую», в сторону омертвляющего «формалистического поиска». Вот только разговоры ничего не дадут.
Мы сами должны возвращать литературе её культурообразующую роль – своими личными усилиями, своим примером, своей, в конце концов, «смертельной серьёзностью» в подходе к литературным явлениям – до последней черты.
– Может ли случиться так, что в будущем литература объединится со смежными видами искусства и перейдет в альтернативные формы для того, чтобы продолжить существовать?
– Пока, на мой взгляд, нет каких-то явных предпосылок для трагического разговора о «смерти литературы».
Приведу пример: на проходящей ныне (с 28 ноября по 2 декабря 2018 года) Международной ярмарке интеллектуальной литературы «Non-Fiction» роман Вацлава Михальского «Семнадцать левых сапог», написанный более 50 лет назад, вошёл в сотню самых востребованных книг. Это, пожалуй, немаловажный показатель того, что настоящая литература жива и демонстрирует все признаки долгожительства, что есть читатель, ориентированный на серьёзное чтение, желающий перелистывать пока ещё вполне осязаемые бумажные страницы традиционной книги.
Но я понимаю мотивы, побудившие Вас задать такой вопрос. Есть и печальные факты – мы все знаем их «в лицо». Например, уже не раз говорили и будем говорить о бедственном финансовом положении «толстых» литературных журналов…
Поэтому я вполне допускаю, что литература протеически перетечёт в новые формы, которые будут существовать наряду с традиционными. Русская литература в каком-то смысле действительно уже одной ногой ушла в подполье – в блогерство, в устные «сократические беседы» и частные переписки. Этот процесс можно наблюдать уже сегодня. Вы и сами видите: наш «Парус» – обитатель новоявленной «стихии», электронно-информационного океана.
– Есть ли в пишущейся сейчас литературе такие имена, явления и тенденции, о которых надо непременно знать каждому?
– Наиболее значительными можно считать явления, продолжающие классическую традицию и несущие в себе духовный заряд, о котором мы упоминали в начале нашего разговора: это произведения, написанные сегодня, с учётом потенциалов нашего времени, но в них горит свет времени-вечности, проглядывает глубина, зовёт к себе неисчерпаемая таинственность.
Можно назвать подобные тенденции «почвенными», как это сделала Капитолина Кокшенёва. И действительно, это называние подчёркивает искомую нами преемственность. А уже практически устоявшейся классикой можно считать предшественников «почвенной» литературы – «деревенскую», «военную» и «лагерную» прозу.
И не могу не добавить: читайте «Парус»! Мы бережно вылавливаем «жемчужины», которые, как мне кажется, достойны перекочевать в будущее нашего литературного процесса.
– Ирина, а какой жанр эпической прозы Вас больше привлекает как читателя? И как у Вас сложилось такое предпочтение?
– Я люблю рассказы. Как литературовед, осознавая серьёзность жанра эпопеи и романа, всё равно особенно ценю именно этот «малый», изящный и не менее сложный и серьёзный жанр.
Возможно, в чём-то и прав Эдгар По-теоретик, утверждая, что рассказ, в силу своего небольшого объёма, позволяет «прочесть себя», не отрываясь на постороннее, за небольшой отрезок времени. Это позволяет читателю сформировать целостное впечатление от произведения.