чально в насмешку, но оказавшийся очень цепким, так что позднейшие славянофилы уже против него не возражали. Среди ранних славянофилов необходимо выделить, в первую очередь, их общепризнанного вождя Алексея Степанович Хомякова (1804–1860), осуждавшего реформы Петра I и верившего, что в будущем еще «воскреснет Древняя Русь» [2: 56], пусть и в обновленном облике.
Рядом с Хомяковым стоит другой решительный (если не еще более яростный) противник Петра I и поклонник Древней (то есть Московской) Руси Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860). К этим двум бесспорным славянофилам (Н. В. Гоголь называл их восточниками) неосновательно присоединяют Ивана Васильевича Киреевского (1806–1856), который de facto был основоположником, пусть и не вполне последовательным, совсем другого направления русской мысли (о чем мы также будем говорить особо). А пока подведем промежуточный итог.
Итак, три предшественника (если исключить И. В. Киреевского): П. Я. Чаадаев, А. С. Хомяков и К. С. Аксаков; а с учетом того, что Константин Аксаков заявил о себе как о философе более чем скромно (по существу он был историк и публицист), можно говорить о двух главных предшественниках Соловьева: «западнике» Чаадаеве и «славянофиле» Хомякове. Ниже мы внимательно рассмотрим их творчество и выделим те принципиальные моменты, которые Соловьев у них фактически позаимствовал (или, выражаясь более деликатно, перенял). Но уже сейчас очевидно, что настоящих предшественников у Соловьева было, как говорится, раз-два и обчелся. А потому, если смотреть на историю русской философии под «соловьевским» углом зрения, то в XIX веке эта история выглядит достаточно условной.
Условной в том смысле, что считать философию полноценной частью русской культуры при столь скромном числе мыслителей высокого ранга – вряд ли правомерно. Это косвенно признают и те философы-эмигранты, которые работали в рамках «религиозно-философской» схемы. Так, Сергей Александрович Левицкий (1908–1983), еще один авторитетный историк русской философии (и ученик Н. О. Лосского), классифицирует представителей русской мысли XIX в. «более по общественному, чем по чисто философскому признаку» [3: 7], поскольку не находит в сочинениях большинства из них «философского ядра».
Это говорит, однако, не об отсутствии подобного ядра, а о слепоте к нему – слепоте, связанной именно с выбором неудачного угла зрения. Выбор принципиально иного угла зрения позволит нам убедиться, что XIX век, золотой век русской культуры в целом, был и золотым веком русской философии, представленной тогда творчеством первоклассных, а в определенных отношениях и гениальных мыслителей. Впрочем, читатель будет совершенно прав, если скажет, что все это мне еще предстоит доказать.
Но вернемся пока к схеме на рис. 1. и перейдем к последователям Соловьева. Здесь нас ждет целый ряд известных, даже знаменитых имен: Николай Александрович Бердяев (1874–1948), Сергей Николаевич Булгаков (1871–1944), Лев Платонович Карсавин (1882–1952), Евгений Николаевич Трубецкой (1863–1920), Павел Александрович Флоренский (1882–1937?), Семен Людвигович Франк (1877–1950), Владимир Францевич Эрн (1882–1917) и др.
Сразу уточню, что не все из них признавали себя последователями Соловьева, но на деле были связаны с его взглядами весьма прочными нитями. Приведу сейчас лишь один пример. В автобиографической книге «Самопознание» Н. А. Бердяев решительно заявляет: «соловьевцем я никогда не был». Однако строкой выше он пишет: «Наиболее близка мне была идея Богочеловечества, которую продолжаю считать основной идеей русской религиозной мысли» [4: 159]. Но ведь идея Богочеловечества – одна из самых заветных идей Соловьева, и недаром его первое сочинение, пронизанное гностическим духом, называется «Чтения о Богочеловечестве» (он прочитал цикл лекций под тем же названием в 1878 г.). Так что принципиальная связь между взглядами Соловьева и Бердяева несомненно существовала.
Впрочем, я снова уклонился в религиозно-философскую конкретику, а сейчас у меня другая задача: пояснить схему на рис. 1 в связи с историческими фактами. Подчеркну особенность этой схемы, которую подметил, вероятно, и кое-кто из моих читателей: в схеме отсутствует блок современников Соловьева. Конечно, его можно к ней, как говорится, пририсовать, но это противоречило бы духу данной схемы, призванной выделить именно главную линию русской философии. Дело в том, что среди современников Соловьева, как мы вскоре убедимся, самое видное место занимали его противники, мыслители, с которыми он вел ожесточенную полемику: Петр Евгеньевич Астафьев (1846–1893), Николай Николаевич Страхов (1828–1896), Борис Николаевич Чичерин (1828–1904) и др. Так что считать их хотя бы «попутчиками» Соловьева никак нельзя – они шли совсем по другому пути, глубоко отличному от того, который символизирует «религиозно-философская» линия.
Вернемся к последнему блоку на этой линии, блоку последователей Соловьева. Читатель, вероятно, слышал о них как о философах т.н. «Серебряного века». Но если немного вникнуть в биографии этих философов, то выяснятся два весьма любопытных момента.
Во-первых, почти все они, прежде чем стать «религиозными философами», прошли через увлечение учениями «революционно-демократического» характера, и в частности – через «школу» марксизма. Например, С. Н. Булгаков издал в 1897 г. объемистое сочинение «О рынках при капиталистическом производстве», которое удостоилось благосклонного отзыва не кого-нибудь, а В. И. Ульянова-Ленина. Успехи других были скромнее, но опыт увлечения леворадикальными идеями получило чуть ли не большинство самых видных последователей Соловьева. Даром подобный опыт не проходит, и мы увидим достаточно ясный отблеск этих идей на «религиозно-философских» учениях С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского, С. Л. Франка…
Во-вторых, необходимо иметь в виду, что первые крупные произведения, написанные в «религиозно-философском» ключе, были созданы нашими героями только после 1910 года! Действительно, у Бердяева это «Философия свободы» (1911), у Флоренского – «О духовной истине» (1912), у Евгения Трубецкого – «Миросозерцание Владимира Соловьева» (в 2-х томах, 1913), у С. Н. Булгакова – «Свет невечерний» и того позже, в 1917 г. (до этого – только сборники статей). Коротким же был «Серебряный век» для «русской религиозной философии»!
Подытожим теперь неизбежные следствия, вытекающие из господствующей схемы истории русской философии:
1) русская философия на протяжении всего XIX века была бедна крупными мыслителями; в частности, в 1870–1890-е годы чуть ли не все бремя ответственности за русскую философию «героически» нес один В. С. Соловьев;
2) настоящее сообщество философов сложилось в России только около 1910 года и распалось вскоре после революции, просуществовав фактически одно десятилетие или немногим больше;
3) частично это сообщество восстановилось и даже расширилось (за счет более молодых философов) только в эмиграции, за пределами России; там же была создана и значительная часть главных произведений русской религиозной философии.
Эти три следствия можно объединить в один общий вывод:
«В самой России философия никогда не была существенным и устойчивым элементом культуры, а самый длительный и содержательный период русской философии – это период эмиграции».
Я сознательно взял этот вывод в кавычки. Он вытекает из ложной схемы и сам является ложью. Эта ложь очень удобна тем, кто и сегодня доказывает, что философия не нуждается в национальной почве, в живом и непосредственном общении с другими элементами национальной культуры. Моя задача теперь – не только показать несостоятельность рассмотренной схемы, но и найти верный угол зрения на историю русской философии. Найдя этот угол, мы убедимся в том, что существовал целый континент русской философии, который охватывал практически всю вторую половину XIX столетия. То есть именно тот период, в пределах которого хотят видеть лишь одну «звезду» – В. С. Соловьева, а среди его современников замечают по преимуществу публицистов типа Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891), но не крупнейших представителей фундаментальной философской мысли.
Конечно, мне предстоит объяснить и то, почему этот континент в значительной мере «растаял» в начале XX века. Но как раз эта задача – не самая трудная. Судьба национальной философии неотделима от судьбы нации, создающей свою философию. Судьба же русской нации была такова, что один из двух типов революции должен был рано или поздно состояться. О каких именно типах идет речь, я скажу уже ближе к концу наших лекций.
А в заключение этой лекции я считаю отнюдь не преждевременным наметить, в самых общих чертах, альтернативную схему истории русской философии. Здесь я обойдусь без рисунка и просто перечислю четыре периода в истории русской философии. Думаю, что общий смысл этих периодов будет ясен читателю уже сейчас, в силу сказанного выше. Вот эти периоды:
1) период становления русской философии (30–50 годы XIX в.);
2) период русской классической философии (60–90 годы XIX в.);
3) период русского философского модернизма (начало ХХ века);
4) период философии русской эмиграции (20–50 годы XX в.).
Следующую лекцию мы начнем, естественно, с рассмотрения первого периода. Но какой конкретный вопрос подразумевает знакомство с ним в первую очередь? Это, как, думаю, согласится и читатель, вопрос о том, какой культурно-исторический импульс положил начало развитию философской мысли в стране, где – признаем это честно – практически отсутствовала какая-то