еских наследий второй половины XX века: от Юрия Кузнецова в старшем поколении до Дениса Новикова – в младшем, – и в свете которого творчество И. Жданова оказывается определенно уязвимым. Другое дело, что и оно, как всякое творчество, заслуживает внимания, а значит, и серьезного знакомства с ним. Но вот возможно ли, с оглядкой на пушкинского «Пророка», безошибочно утверждать, что и в лучшей своей части его «глагол» действительно пророчески – не говорю, обжигает, но – согревает наши сердца, выходя за пределы индивидуального источника-бытия? И что И. Жданов стал крупным явлением русской поэзии, как об этом с безоглядной поспешностью заявляли и заявляют некоторые доброхоты?
Каждый читатель, разумеется, ответит на поставленные вопросы сам. От себя лишь добавлю, что поэзия И. Жданова не нашла путей к моему сердцу. Должно быть, именно поэтому родилась эта статья, главные результаты которой можно резюмировать в следующих тезисах.
1. Пишущие о творчестве поэта традиционно делятся на два лагеря – противников и апологетов; при этом первые в своей критике так и не смогли раскрыть истинные причины главных его недостатков и слабостей, вторые же – подлинную сущность его мировоззрения как ключ к пониманию всех особенностей его идейно-философского содержания, даже несмотря на помощь самого автора, предпринявшего некогда попытку прокомментировать некоторые свои тексты.
2. В общем мировоззренческом смысле поэзия И. Жданова представляет собой конгениальную идеям (французского) персонализма творческую систему, удивительным образом созвучную практически всем содержательным аспектам этого небезызвестного направления западной философии ХХ века; причем совершенно очевидно, что оно коренным образом противоречит традиционным для русского сознания религиозно-философским представлениям о Боге, человеке и мире.
3. Обращение к философии творчества Ф. А. Степуна, выдвигающей в качестве главного критерия оценки любого произведения искусства идею подлинности и полноты его трагичности, истинно-религиозную в основе своей, позволяет утверждать, что, не будучи укорененным в христианской вере, творчество И. Жданова способно лишь симулировать, имитировать трагичность бытия, не выходя за рамки персоналистской аксиологии.
4. Соединивший в себе риторический элемент с лирическим, явно переусложненный, утративший меру условности (металогии) образный язык поэта (его неизменный стиль) изначально ориентирован на крайне узкий круг ценителей такого рода стихотворчества, дальнейшее развитие которого возможно только в экстенсиональном (количественном или подражательном) смысле.
Эти выводы, смею полагать, дают достаточно верное и объективное представление о характере и особенностях творческого мировоззрения И. Жданова. Иначе говоря, имя, которое ему вполне приличествует дать, по воле самого поэта заставляет вспомнить о реке, которая, если только не промерзла до самого дна, течет в узком русле безблагодатной философии персонализма.
Отвлекаясь же от всего вышесказанного и ставя себя на место рядового – «далекого», в терминологии Пабло Неруды, – читателя, на вопрос о моем сугубом отношении к поэзии И. Жданова я без тени сомнения ответил бы, что его стихи, за малым исключением, не стоят для меня и одного подлинно живого произведения поэтического искусства, сродни хотя бы такому:
я не нарушу тишины
твой тихий мертвый час
пусть лучшие твои сыны
поспят в последний раз
спустись поэзия навей
цветные сны сынам
возьми повыше и левей
и попади по нам.
(Д. Новиков)
Библиографический список
1. Александров Н. Оправдание серьезности. Иван Жданов – непонятный или непонятый? // Дружба народов. – 1997. – № 12. – С. 182–192.
2. Блок А. Собрание сочинений: В 8 т. – М. —Л., 1963. – Т. 7. – С. 26.
3. Блок А. Три вопроса // Блок А. Собрание сочинений: В 6 т. – Л., 1982. – Т. 4.
4. Бунин И. Проза / Сост., предисл. и коммент. Д. М. Магомедовой. – М., 2000. – С. 612.
5. Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. – М., 1977. – Т. 1.
6. Грузинов Ив. С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. – М., 1927.
7. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. – Л., 1974. – Т. 11. – С. 187–188.
8. Дунаев М. М. Православие и русская литература: В 6 ч. – Ч. VI. – М., 2000. – С. 699.
9. Жданов И. Портрет. – М., 1982.
10. Жданов И. Неразменное небо: Книга стихотворений. – М., 1990.
11. Жданов И. Место земли: Книга стихов. – М., 1991.
12. Жданов И. Присутствие погасшего огня. – Барнаул, 1993.
13. Жданов И. Фоторобот запретного мира: Стихотворения. – СПб., 1997.
14. Жданов И., Шатуновский М. Диалог-комментарий 15-ти стихотворений Ивана Жданова. – М., 1997.
15. Жданов И. Солома остановленного тленья. – М., 1998.
16. Жданов И. Избранное. – Киев, 2004.
17. Жданов И. Воздух и ветер. Сочинения и фотографии. – М., 2005.
18. Жданов И. Книга одного вечера. Стихи, фотографии. – Киев, 2008.
19. Жданов И. Уединенная мироколица. – Барнаул, 2013.
20. Зайцева О. Н. Концепция божественного в творчестве Ивана Жданова // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. – 2008. – № 3. – С. 27–32.
21. Прп. Иустин (Попович). Достоевский о Европе и славянстве. – СПб., 1998. – С. 141.
22. Кукулин И. «Сумрачный лес» как предмет ажиотажного спроса, или Почему приставка «пост-» потеряла свое значение // Новое литературное обозрение. – 2003. – № 59.
23. Подшивалов В. Мысли о литературе: Из дневников // Ростовский альманах. – Ростов Великий, 2003. – С. 175.
24. Полянская Н. И. От внешней формы к внутренней (О метареализме в русской поэзии 1980—1990-х годов) // Вестник Ставропольского государственного университета. – 2007. – Вып. 49. – С. 144–148.
25. Радонова Е. И. Свет и тьма в лирике Ивана Жданова // Художественный текст и историко-культурный контекст. – Пермь, 2000. – С. 189.
26. Русская литература ХХ века. 11 класс. Учебник для общеобразовательных учебных заведений. – В 2-х ч. / В. В. Агеносов и др.; Под ред. В. В. Агеносова. – М., 1996. – С. 272–273.
27. Славянский Н. Вестник без вести. О поэзии Ивана Жданова // Новый мир. – 1997. – № 6. – С. 200–206.
28. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика. – М., 1991. – С. 402.
29. Степун Ф. А. Сочинения. – М., 2000. – С. 37–198.
30. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений (Юбилейное издание). – М., 1950. – Т. 35.
31. Чижов Н. С. Синкретическая основа образного языка поэзии И. Ф. Жданова // Вестник Тюменского государственного университета. Гуманитарные исследования. – 2015. – № 4. – С. 146–158.
32. Шайтанов И. О. Постмодернистская поэзия // Русская литература ХХ века. 11 класс. Учебник для общеобразовательных учебных заведений. – В 2 ч. – М., 1996. – С. 273–280.
33. Шайтанов И. О. Дело вкуса: Книга о современной поэзии. – М., 2007.
34. Шершенко Л. А., Вдовина И. С. Персонализм // Буржуазная философия ХХ века. – М., 1974. – С. 259–290.
35. Шубинский В. Иван Жданов. Воздух и ветер. Сочинения и фотографии. – М., 2006. 176 с. Тираж 500 экз. // Критическая Масса. – 2006. – № 3.
36. Эпштейн М. «Как труп в пустыне я лежал…» (О новой московской поэзии) // День поэзии. 1988. – М., 1988. – С. 159–162.
Надежда КУСКОВА. Пройдя тупики и ловушки
(Смирнов Н.В. Сватовство: повести и рассказы. – Рыбинск: Издательство АО «РДП», 2018. – 511 с.)
В повести «Сватовство», давшей название новому сборнику Николая Смирнова, Колыму автор видит не традиционно, не так, как показали её А. Солженицын и В. Шаламов. Если первый считает, что лагерный опыт, несмотря на все ужасы, даёт человеку крепость необычайную, второй видит в лагерной жизни только отрицательное, губящее в человеке человеческое.
У Николая Смирнова в основу прозы о Колыме легли впечатления детства. Да, окружающий мир жесток, и об этом знают все, даже малыши; вечером отец закрывает ставнями окна – «от беглецов», убирает топор из тамбура. Каждый праздник в посёлке кого-то убивают в драке или просто, перепившись спирта, угорают в собственной избушке.
Но ребёнок, выросший в бараке, в общежитии горняков, где живут бывшие зека, освободившись из лагеря, раскинувшегося на краю прииска, – иной, не тронутой смертной тревогой жизни и не знает. Эта тревога пройдёт потом через всю жизнь, окрашивая нездешним светом обычные, кажется, события. Писатель с болью вглядывается в мир, быт и видит то, чего часто не видят другие – их хрупкость, иллюзорность.
Николай Смирнов пишет о времени, в котором умещаются события повести, так: «В то время, о котором идёт речь, жизнь немного устоялась, насколько может устояться жизнь в бараке, в этой длинной, поделённой на две половины, бревенчатой избе. В каждой половине по окну – с высоким конусом пестреющей летом сопки, а за угол, в уборную, зайдёшь: покрытые снегом пики скалистых сопок, всегда по-зимнему одинаковые. Дверь наружная в тамбур, дощатая, на полосках резины от автопокрышки вместо петель, вросла в землю и не запахивалась».
Детская память цепкая: остались в ней мельчайшие детали вроде этой резины от автопокрышки. А уж любовь, родительскую, да и одиноких дядек из барака, мечтавших о своей семье, о своих детях – как позабыть? Главный герой повести – дневальный Андрей Ярцев – наскитавшись в лагерях, в барачной неприютной жизни тоже мечтает о семейном счастье, обрести которое на Колыме, где много освободившихся мужчин и мало женщин – трудное дело. А ехать на материк ему не к кому. Вот и взялась Секлетея Грязнова, приехавшая на прииск по вызову к мужу, тоже бывшему заключенному, сосватать ему свою племянницу.
«Секлетея никогда не жалела, что уехала к мужу на Колыму. На Колыме ей жить очень понравилось. После колхоза с его послевоенной казённой нищетой – в магазинах всё, что твоя душа пожелает: колбаса, мясо, балыки, икра. Консервы из абрикосов и ананасов».