ваемой работе»; «о прекрасном отдыхе на Канарах»; «прекрасной шубке, машине» … – подставьте что хотите из утилитарного списка, подменяя изначально неутилитарную, возвышенную суть категории «прекрасного».
Отвечая на вторую часть вопроса, не боясь показаться банальной, я процитирую четверостишие из Н. Заболоцкого («Некрасивая девочка»), последняя строка которого, но только в утвердительной форме и является, собственно, моим ответом.
…А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955 [2: 359].
И.К.: Со слов Александра Дмитриевича Похилько: «Достоевскому приписывают мысль Шиллера о том, что красота спасёт мир. Достоевский считал, что доброта спасёт мир». Как Вы считаете, можно ли считать синтез этического и эстетического («в человеке все должно быть прекрасно…») особенностью русской философии, литературы, культуры? Или это личный идеал Фёдора Михайловича? Или это некий универсальный для всех культур метод миропонимания (Сократ, Будда, Конфуций)?
– Жаль, что в этом списке нет Христа. На мой взгляд, Его Новый завет, состоящий из призыва: ЛЮБИТЬ! (всего лишь) – и тогда всё у людей будет хорошо, это и есть та этико-эстетическая максима, та ИСТИНА, тот универсальный КОД, отворяющий человечеству двери в мир, отличный от того, в котором он не столько живёт свой краткий век, сколько страдает (и попутно, иной раз даже не замечая этого, доставляет страдания другим).
В конечном счёте, это (потребность и необходимость ЛЮБИТЬ) и есть «некий универсальный для всех культур метод миропонимания».
«Долг без любви не радует (печалит).
Истина без любви делает человека критичным (зависимым от критики).
Воспитание без любви порождает противоречия.
Порядок без любви делает человека мелочным.
Предметные знания без любви делают человека всегда правым.
Обладание без любви делает человека скупым.
Вера без любви делает человека фанатиком.
Горе тем, кто скуп на любовь. Зачем жить, если не для того, чтобы любить?»
– писал Лао Цзы [3].
Известны, во многом благодаря любви к ним Марины Цветаевой, слова монахини Новодевичьего монастыря ХIX в.:
…Человечество живо одною
круговою порукой добра!
1932 [4: 843].
Очень глубоко и красиво сказано.
Но я дерзну предположить, что монахиня, видевшая в каждом человеке образ Божий, в собственной «системе координат» ставила знак равенства между своим служением (добру) и ЛЮБОВЬЮ к Богу. Настоящая любовь даёт выстраивать людям из одинаковых возможностей множество отношений, порой делая нас доступными (в смысле досягаемости, даже, до некоторой степени, проницаемости) для других, а это значит, что вместе с тем и – уязвимыми. Но… ведь это и делает нас…человечными.
Что же касается Достоевского, Шиллера, Сократа, Будды, Конфуция и других, то в свете сказанного я не вижу противоречия, «красота» или «доброта» спасут мир. Ведь, если категория красоты является частью категории прекрасного, отождествляемого с Абсолютом и Истиной, а доброта – часть всеобъемлющей, спасающей души людей (от того и бессмертной) Любви, то в этом контексте я готова поставить знак равенства между этими высказываниями. Хотя… Фразу о том, что «красота спасет мир» действительно приписывают Достоевскому (как и фразу, что «в человеке должно быть всё прекрасно…» – Чехову. Я не литературовед, но, по-моему, обе фразы произносят конкретные персонажи: Иван Карамазов и доктор Астров, – потому они отнюдь не являются alter ego авторов. Например, сам Достоевский гораздо чаще высказывал евангельскую мысль о том, что душа человека очищается во время страданий, а следовательно, человек должен с радостью переносить все выпадающие на его долю страдания. Каковыми бы они ни были. Но только эту, довольно часто встречающуюся у Достоевского мысль (и в художественных, и в публицистических произведениях, и в личной переписке, и в дневниках писателя) цитируют нечасто и не так охотно. Почему? Вопрос риторический.
И.К.: Как Вы считаете, эстетические чувства могут существовать вне культа как объекта поклонения: например, любовь к книге – ее культ? И где грани между эстетическим чувством и, с одной стороны, эстетическим пристрастием (культом, тотемом, идолом), ограничивающим восприятие иного, а с другой – эстетическим плюрализмом, всеядностью, безыдейностью и в итоге безнравственностью?
– Мне кажется, отвечая на первые два вопроса, я частично ответила и на этот.
Любование зарёй; наслаждение глотком хорошего вина; легкое головокружение от запаха и вкуса свежего хлеба; удовольствие от прослушивания музыки, пения птиц или шелеста набегающей волны, или листвы в кроне деревьев; радость сослужить кому-то добрую службу и просто шлёпать босиком по лужам или мокрой траве после дождя; нырнуть в прохладную реку в жару или, наоборот, согреться под пледом со стаканом сладкого, с долькой лимона, горячего чая в зимний день и т. п. – эти эстетические чувства никоим образом не обусловлены чем-то нарочитым, «искусственным» для тех, кто обладает счастьем быть внимательным к своей собственной повседневности, кто умеет любить жизнь.
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу…
А. Ахматова, май 1912 [5].
Это очень точные слова: мудрость и красота («эстетика») жизни во многом зависят от её восприятия: искреннего приятия (кому-то в этом помогает религия) и согласия с самим собой. Тех, кому этот дар передался генетически, совсем немного. Остальным нужно (и чем раньше, тем лучше!) учиться этой великой, в своей простоте, мудрости.
В ситуациях, когда эстетические чувства сопряжены с регулярным исполнением неких действий (особенно утилитарных, превращенных в служение некоему культу «чего-то» (я позволю здесь обобщить слово «культ», чаще ассоциирующееся с религиозной сферой), на мой взгляд, указывают на то, что в человеке есть область, которую сам он (по какой-то причине) заполнить не может, а потребность в этом испытывает!
Вы привели в качестве примера культа любовь к книге, хотя сегодня, мне кажется, актуальнее «культ» музыки, информационных технологий, кино, «культ молодости», успешности и «менеджмента времени» (успевать много, бывать повсюду, заводить быстрые деловые или личные, необременительные связи и т. п.). Даже сложно представить себе такую любовь (к книге) в наше время, да ещё возведенную в культ.
Лично у меня дома есть собранная за много лет мной самой библиотека. В ней книги, которые я неоднократно перечитываю. Есть книги, в которые заглядываю, перелистываю, перечитывая не целиком, а оставленные когда-то мною на полях карандашные пометки. Есть книги, которые я приобрела по какому-то случайному поводу. Со временем, как правило, я расстаюсь с ними: отдаю в библиотеки, дарю. И, конечно, всё ещё пополняю её новыми изданиями: как правило, это «специфичные» книги, которые отражают сферу моих интеллектуальных, эмоциональных и духовных интересов. Книга для меня друг, «источник знаний», иногда – средство проведения досуга, иногда – какое-то открытие для себя… Но даже мою любовь к чтению, привитую мне с детства, любовь писать и помогать реализовывать эту способность другим, которая не обходится без чтения специальной (да и не специальной) литературы, я бы не назвала ни культом, ни каким-то ещё видом ограничения. Потому что при всём моём уважении и даже любви к книге мне интересна природа, живое общение, разные вида искусства, да и сама жизнь во многих её проявлениях, к счастью, интересна мне. Другое дело, что я не пытаюсь «объять необъятное». Но я не сказала бы, что виной тому какие-то «запреты» или специально выставленные границы. Перефразируя известный афоризм «Покажи мне то, что ты читаешь, и я скажу, кто ты», я бы назвала это избирательностью, сформировавшимся за долгие годы, индивидуальным вкусом (очень мало книг из моей библиотеки точно так же интересны, например, моим членам семьи или друзьям). Если это и можно назвать «границами», то это невидимые границы, необходимые моей личности, важные для собственной идентификации. Главное, что границы эти – проницаемы для нового, возможно, ранее мне неведомого или заинтересовавшего к определенному возрасту, чему прежде мешал недостаток образования или жизненного опыта. То же, что «фильтруется» этими невидимыми границами, говорит о том, что именно не соответствует моему мировидению и миропониманию (включая и точки зрения других людей), что именно не интересует меня ни в плане идей, ни в плане стилистики (того, как написаны данные тексты). Наверное, есть и что-то ещё, но моя Любовь к книге обладает такими эстетико-этическими качествами.
Так подробно описав свои субъектно-объектные взаимоотношения с книгой, мне, откровенно говоря, нечего сказать ни об «эстетическом плюрализме, всеядности, безыдейности и безнравственности». Я просто не знаю, что это такое. Из своего личного опыта. Но есть замечательная книга Даниэля Пеннака «Как роман» [6], которая отчасти приоткрывает завесу над тем, почему подобное (продолжая тему любви / не любви к книге и чтению) возможно, где могут находиться его истоки и даже нехитрые советы знатока. Книга небольшая, читается легко, потому что о таких серьёзных и даже, в некотором роде, печальных вещах, автор пишет не только с эрудицией, пониманием предмета, но и с юмором. К ней я и отсылаю желающих получить ответ на вторую часть вопроса.
Геннадий Бакуменко (далее Г.Б.): Рад знакомству, Виктория Николаевна! Позвольте начатую Ириной Владимировной беседу продолжить вопросом, непосредственно связанным с Вашим практическим опытом. Коучинг (с английского coaching), как я понимаю, обозначает метод консультирования или психологического тренинга личности или группы для достижения не каких-то абстрактных высот саморазвития, а конкретной, заранее поставленной цели, четко обозначенной задачи. Какие задачи сейчас ставятся перед арт-терапией? И кто «заказывает музыку»: частные лица или корпорации?