Всегда в природе, человеком еще не обжитой или, как говорят, не покоренной, больше человеческого, родного. Сквозит оно и в шуме реки, и в наивно яркой расцветке сопок, и много по-девичьи чистого в мелком, белом песке на островах, в топком ивняке. Здесь и тополь клейче и душистее; ручеек, ногой не переступленный и куда ему надо бегущий – будто это мальчик-с-пальчик куда-то пробирается.
Еще не применили к своим потребностям и сопки, и реку – не сделали вялыми, унылыми. Лиственничной реднине не придали вид парка или огорода, как и всякому чуду, которое человек не может целиком заглотить, а отдирает самое жирное. Что-то от застиранных, вывешенных сушиться простыней в таких небесах, и дерева – как полиэтиленовые. И земля всегда грязная, некрасивая, как нищее, в струпьях тело.
А там земля была еще чистой. Сверху радостно, молодцевато забросана обкатанными лощеными кругляшами валунов. Такие места словно хранят и радость, и силу создавшего их. Идешь по гальке – она гремит на весь берег протоки, словно каждая серая или синяя в слюдяных накрапах пластина радуется, что по ней идут.
За галькой, перед чащей – полоса песка: кварцевый, белый – волной накатывает от него упругое, сильное тепло. И на песке, и на каменной гремучей полоске берега – серебряные чурки, болванки, скруты, сростыши – из многих тяжи вытянуты, проволоки ветвистые. Тюкнешь носком сапога в такую чурку – принесенная половодьем, вымоченная, выкаленная морозом и солнцем древесина лиственницы, она – лучшие дрова для рыбацкого костерка.
Там, где уже нет гальки и песка, топит ногу по щиколотку вычурный мох-ягель, известково-белый, хрусткий и напоминающий своими сплетениями оленьи рога – не зря его так олени любят. Сдерешь мох – кайли грунт: всекается в щеки черный лед вечной мерзлоты.
За рекой весь распадок покрыт толщей перебуторенного, перемешанного с мертвым железом и гниющей древесиной грунта, поднятого сюда из глубины для добычи золота. Распадок считается выработанным, но вот ручеек, бегущий к реке по распадку, и вот камешек в ручейке козырьком, а на нем, синем, плотные и желтые, как тыквенные семечки, пластинки. Сквозь срыв воды они несильно играют на солнце, бери – золото!
Отсюда через реку хорошо видать прииск и всю долину с бредущими через нее бревенчатыми крестами – опорами электролинии. Глядишь, и вспоминаются слова прозрачные, как вода из верховий, с сопок: Золотой Ключ, Вороновка, Катюша – и распознается в них золото иное, словесное, привезенное сюда теми, лежащими в мерзлоте мужиками, из неведомой для меня России…
Да, теперь мне все чаще стало думаться, что в детстве у меня не было родины. И висел над моей кроватью на железном костыле, вбитом в стену, огромный черный чемодан. Чемодан этот, по моему детскому догаду, было поднять свыше сил одному человеку, и я не мог понять, как это моя мать добралась с ним к отцу, на Колыму. Какой же странной должна быть та земля, где люди ходят с такими чемоданами? Может, поэтому я и боялся его, поэтому он и был таинственным образом связан со страхами, налетающими по ночам из сказок об оживающих мертвецах?
Я упросил родителей показать, что в этом чемодане. И еще загадочнее он для меня стал, когда оказался внутри пустым – поразил голой, чистой фанерой нутра.
Алексей КОТОВ. Сотворение Адама
Рассказ с послесловием автора
1
В общем, жизнь есть жизнь и Лена Егорова вышла замуж по расчету. Мишка работал водителем, неплохо зарабатывал, хотя, конечно же, его зарплата была несопоставима с доходами самого захудалого миллионера. Но Мишка был умным, сильным и добрым, его зарплата – постоянной, а Лене было уже двадцать два года.
Двоюродная сестра Лены Наташка прокомментировала все это так:
– Все правильно, Ленка. Миллионеров мало, а красивых, как ты, много. Нужно верить и ждать, понимаешь?.. Верить и ждать!
Каждое утро Мишка вставал в пять часов. Лена, сонная и, как говорила она сама, «какая-то сырая», плелась следом, чтобы приготовить завтрак. Она частенько пережаривала яичницу, вместо сахара сыпала в кофе перец, а однажды едва не обварила Мишке ноги кипятком из чайника. Мишка не раз пытался объяснить Лене, что он и сам может приготовить себе завтрак, но молодой женщине было стыдно. Во-первых, она действительно не любила Мишку, во-вторых, страдала, вспоминая совершенно правдивые комментарии Наташки, и по утрам все это мучило ее особенно сильно.
– Но я же правду говорю! – оправдывалась Наташка. – Оглянись вокруг, наш мир циничен и без идеалистической веры в светлое миллионерское будущее жить… нет, су-щест-во-вать в нем может только отупевший болван.
Когда Мишка уходил на работу, Лена спала до девяти. В десять она садилась за диссертацию и упорно работала до трех. А потом приходила усталость, и даже если Лена отчаянно сопротивлялась ей, буквы на экране монитора все равно расплывались в густом тумане.
Она просыпалась в шесть вечера и шла готовить мужу ужин. Мишка приходил около восьми. От него пахло сигаретами, иногда дорожной пылью, а чаще цементной. Мишка возил стройматериалы и в его работе не было ничего героического.
2
– Тебе нужно сломать ногу, – Наташка пила кофе и смотрела в окно. – Если ты будешь жить по средневековому домострою и по утрам таскаться за мужем на кухню, ты не защитишь диссертацию. А это значит, ты не станешь знаменитым адвокатом, не выйдешь в высший свет и всю жизнь проживешь с шофером.
– А кто мне ногу ломать будет? – грустно улыбнулась Лена. – Ты, да?..
– Мир полон условностей, – философски заметила Наташа. – Если у человека на ноге гипс, все остальное дорисует воображение. Уяснила, наивная девушка?
– Симуляцию предлагаешь? – догадалась Лена.
– Нет, выход из симуляции… то есть из ситуации. Сейчас я сбегаю домой и принесу все необходимое.
Лена попыталась нерешительно возразить, но Наташа тут же одернула ее.
– Я же медсестра, ты что, забыла? Сделаем все так, что комар носа не подточит.
3
Вечером Мишка долго сидел у постели Лены. У него были виноватые глаза, и слова, которые он не без труда находил, звучали грубовато-нежно и как-то неумело. Мишка расспрашивал, где и как Лена сломала ногу, вздыхал, тер широкой ладонью лоб, словно силился сообразить, в чем заключается его личная вина.
Потом он приготовил ужин и принес поднос с тарелками в спальню.
– Отвернись, пожалуйста, – сказала Лена и почему-то покраснела. – А то я так есть не смогу…
Она действительно не могла смотреть на мужа. Ей почему-то казалось, что широкоплечая Мишкина тень похожа на призрак отца Гамлета.
«Глупость какая-то!.. – решила про себя Лена. – Глупость и детство».
В школе она ходила в драматический кружок и хорошо помнила, что тень отца Гамлета никогда не посещала прекрасную Офелию. Но нелепое сравнение, основанное на шекспировской драме, оказалось довольно привязчивым.
«А Гамлет кто? – вдруг подумала Лена. – Миллионер, что ли?!.»
Лена представила себе незнакомого миллионера – без лица, лысого, малорослого и толстенького – рядом с Мишкой.
«Вот тебе и реальная жизнь, черт бы ее побрал!» – с горечью решила Лена.
4
Работа над диссертацией буквально летела… Целую неделю Лена вставала, когда хотела, ела только шоколад и мороженное (Наташа легко убедила Мишку, что именно в этих продуктах много кальция и он необходим больной), а когда ей хотелось отдохнуть, валялась на диване перед телевизором.
– Наконец-то ты живешь, как жена миллионера, – констатировала Наташа. – Но жена миллионера всегда должна соблюдать конспирацию.
– Ты о чем? – не понимала Лена.
– О твоей слегка сумрачной физиономии. Живи и радуйся. Тут не Майями, конечно, но для тебя самое главное – диссертация. Поняла?
Лена только пожимала плечами. Разговоры с двоюродной сестрой, раньше такие длинные и довольно беззаботные, вдруг перестали казаться привлекательными.
А в среду вечером, ровно через семь дней, случилась беда. Лену сразу насторожил шум в прихожей, словно муж принес с собой что-то тяжелое и громоздкое.
– Мишка, что там еще? – окликнула Лена мужа.
Когда Мишка вошел в спальню, сначала Лена увидела гипс на его правой ноге – и только потом костыли.
– Гололед, – виновато пояснил жене Мишка. – И этот… Столб, в общем.
Еще он мог бы сказать о женщине с детской коляской на дороге и о том, что выжил только потому, что его выбросило из кабины, когда машина перевернулась в кювете. Но он снова промолчал.
5
Жизнь Лены превратилась в ад. Мишка был постоянно рядом, и пока она писала диссертацию, он, громыхая костылями, готовил обед, стирал и, громыхая особенно сильно, пытался подметать и даже мыть пол.
Лена вспомнила детскую сказку, в которой хитрая лиса ехала на волке и напевала: «Битый небитого везет!..» От такой горькой иронии ей становилось еще хуже. Лена сторонилась Мишки, она вдруг стала невероятно обидчивой и по-детски капризной. Мишка терпел все, и только уходя в магазин, стал задерживаться на два-три часа.
«Битый небитому отдохнуть от себя дает», – догадалась Лена.
Она накричала на Мишку, когда тот в очередной раз вернулся из магазина, а потом ушла в спальню и долго плакала.
Вечером Лена позвонила Наташке:
– Шеф, все пропало!.. Клиент уезжает, гипс снимают! – выпалила она зачем-то фразу из фильма «Бриллиантовая рука».
– Что-что?.. – не поняла Наташа.
– Ничего. Мне все равно, что ты придумаешь, – зло сказала Лена, – но завтра ты, мед-бред-короед-сестра, снимешь мой гипс.
– Как?
– Только не через голову, – сказала Лена. – А еще ты сделаешь так, чтобы мое внезапное исцеление выглядело естественным.
– Леночка, я же… – начала было Наташка.
– Убью! – прошипела в телефон Лена и отшвырнула его.
У нее вдруг заболела загипсованная нога. Вязкая, почти зубная боль шла по кости и тянулась к животу.
– Мишка! – позвала Лена.
Когда муж вошел, Лена кивнула ему на постель: