– Сядь… Ногу мою погладь.
– Болит?
– Болит. А у тебя?
– Нет… – неуверенно ответил Мишка. Он сел, осторожно погладил гипс на ноге жены и добавил: – Почти нет… Да ну ее, эту ногу.
– Чью ногу? – как-то затравленно и виновато улыбнулась Лена.
Мишка улыбнулся в ответ и ничего не сказал. Лена закрыла глаза. Она почти не ощущала руку мужа – мешал гипс, но боль быстро ушла и вместо нее появилась теплота.
«Что это меня вдруг в сон потянуло?..» – удивилась Лена.
6
Наташка пришла в десять утра.
– Прибор называется «ОГО-45», – без обиняков заявила она, выкладывая из сумки на кухонный стол что-то завернутое в кусок старых обоев. – Экспериментальная, суперсовременная модель. Одолжилась в областной больнице на выходные и еще пару дней. Ускоряет заживление переломов ног… то есть костей в десять раз.
– А почему не в сто, Наташенька? – не выдержала и съязвила Лена.
Прибор состоял из нелепого ящика с лампочками и индикаторами, а от его верха тянулся длинный провод с манжетой, похожей на ту, с помощью которой измеряют давление у терапевта.
– Ногу подавай, красавица, – прикрикнула на сестру озабоченная Наташка. – Торжественно обещаю, что через пару дней ты снимешь гипс.
На ногу Лены надели манжет. Наташка включила прибор.
– Будешь делать пять процедур в день, – пояснила Наташка. – По три минуты. А теперь я пошла, у меня дела.
– А мне можно?.. – вежливо спросил Мишка.
Наташка удивленно посмотрела на лицо Мишки и перевела взгляд на его загипсованную ногу.
«Забыла… – прочитала во взгляде сестры Лена. – Я же про Мишку совершенно забыла!»
7
Лена позвонила сестре уже в понедельник.
– Мишка ходит! – прокричала она в телефон. – Ты что наделала, дура? У него же сильный перелом!
– А ты зачем ходишь? – не осталась в долгу Наташка. – Сделала бы вид, что этот дурацкий прибор тебе не помог. Зачем ты гипс сняла?
– Потому что я так больше не могу.
– А Мишка на тебя посмотрел и поверил. Ты об эффекте плацебо слышала? Врачи дают «пустышки» больному и говорят, что это очень сильное лекарство. Он верит и…
– Мишка верит мне, а не прибору, – перебила Лена. – Ох, и сволочь же ты, Наташенька.
– А ты?!.
Лена всхлипнула, выключила телефон и в сердцах бросила его на пол.
Когда Мишка вернулся из магазина, Лена едва ли не силой усадила его в кресло, надела на ногу мужа гипсовые корки и перевязала их старой изолентой.
– Вот так и ходи, – строго, почти со злостью сказала она.
– А почему твой телефон на полу валяется? – удивился Мишка.
– А почему у нас в доме скотча нет? – в свою очередь возмутилась Лена. – И вообще, не разговаривай со мной сегодня, потому что я злая, как… – Лена запнулась. – Ну, как эта… как ее?
– Как глупая ежиха, – подсказал Мишка.
8
…Ночью, когда Мишка уснул, Лена стала горячо молиться Богу.
«Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы Мишка выиграл в лотерею миллион, а еще лучше десять! – просила она. – Не мне выиграл, а себе, Господи. Он же расшибется когда-нибудь на этой проклятой дороге… А мне ничего не нужно. Честное слово, ну, совсем ничего!..»
Она так и уснула во время молитвы, и ей приснился жуткий сон: рядом с ней лежал лысый и старый толстяк. Он тяжело и отвратно дышал ей в лицо и пытался обнять за плечи. Лена вскрикнула, отбросила одеяло и резко села. Страх тут же отшатнулся от нее вместе с темнотой из сна…
Мишка мирно похрапывал под сбившимся в кучу одеялом. Лена, словно все еще боясь чего-то, отбросила одеяло в сторону и внимательно осмотрела мужа. Мишка лежал на спине совершенно голый, а на его лице было столько покоя и почти детской умиротворенности, что Лена не выдержала и улыбнулась.
Ей захотелось притронуться к Мишке, и она провела ладошкой по его широкой груди. Время вдруг остановилось: лунный свет на лице Мишки стал теплым, а из сердца Лены исчезли остатки страха. Ночь превратилось во вселенную, а ее таинства стали близкими и почти осязаемыми. Тьма перестала быть тьмой, и Лене показалось, что она знает, что там, за этим занавесом.
Она коснулась лба Мишки кончиком пальца.
«Прямо сотворение Адама какое-то…», – подумал Лена.
Да, она знала, что там, за темнотой, не было ничего страшного… Словно что-то огромное и грозное вдруг стало удивительно добрым, а через озаряемые молниями могучие облака вдруг пробился лучик яркого солнечного света. Времени не существовало, и несопоставимое по своей природе стало единым.
«Это, наверное, я во всем виновата», – решила Лена.
9
…Через год Лена родила девочку. Малышку, по настоянию Лены, почему-то назвали Наташа, хотя Лена так и не помирилась со своей двоюродной сестрой. Молодая мама, как и прежде, пишет диссертацию, растит дочку и хлопочет по хозяйству. Когда малышка капризничает, Лена вдруг забывает все ласкательные имена девочки и называет ее «Наташенька» с изрядной долей простодушного ехидства. А еще в ее глазах появляется какой-то странный, то ли горделивый, то ли сердитый, то ли… короче говоря, протестный блеск. Но потом он вдруг смягчается, приобретая торжественную и творческую ясность, и Лена может даже улыбнуться. Но в этот момент ее лучше не трогать. Она занята чем-то очень и очень важным.
Что же касается Мишки… Впрочем, муж он и есть муж. Куда он денется-то, а?..
Послесловие автора (из письма главному редактору Ирине Калус)
…Помните, мы говорили с вами о «технике литературы»? Так вот, в «Сотворении Адама» Лена, «вышедшая замуж по расчету» – типичнейший «Трус», ее двоюродная (казалось бы, циничная) сестра – самый что ни на есть «Бывалый», а муж Мишка – «Балбес». И вся эта описанная в начале рассказа ситуация, когда один герой притворяется, а второй – нет, сделана по законам забавного анекдотического жанра. Но потом вдруг все ломается и автор ныряет в какую-то несусветную психологическую глубину:) Можно даже возмутиться, да зачем, мол, все это?! А ни за чем. Я люблю соединять несоединяемое, и об этом, кстати, упоминается в рассказе. И еще неизвестно, что я придумал первым – анекдотическую ситуацию или финал рассказа. И, наверное, меня все-таки больше волновал финал.
Вот есть такая простая истина: человек совсем не то, что он есть на самом деле, он то – кем хочет быть. А я вдруг захотел добавить: не только то, кем он хочет быть, а еще и то, каким его творят люди рядом с ним. Ведь описание в рассказе того, как Лена касается лба мужа, очень похоже на акт Божьего творчества. Нет, конечно же, Лена – не Бог, но если человек сотворен по образу Божьему и если вдруг останавливается время и человек начинает понимать что-то огромное и таинственное, то ему многое по плечу. Знаете, по-моему, в литературе очень мало было сказано о любви как об акте творения. Я только лишь попытался исправить эту ошибку:) Вот смотрите, казалось бы, в начале ночи Лена попросила прощения и попросила у Бога миллион не себе, а мужу. Это хорошо?.. Да, хорошо. Но тем не менее она не была прощена и ей приснился жуткий сон. Ее прощает ее собственный акт божьего творения. Она – нет, я не могу сказать, что она создает человека, но она все-таки создает… что?.. может быть, то, каким она хочет видеть Мишку? И ей, в сущности, дана Богом огромная власть. Тут мы снова возвращаемся к мысли, что человек (на мой взгляд) не только то, кем он хочет быть. Иначе он просто протрется до дырки:) А с другой стороны акт творчества немыслим без любви. Могу даже предположить (только предположить!), что Лена во время «акта творения» каким-то фантасмагорическим образом вторглась на строго запретную территорию человеческого «я» своего мужа. Снова повторюсь: но вторглась-то с любовью. Тут все переплетено, понимаете?!.:) И не рождает ли акт творчества что-то в самой Лене? Если не так, то это было бы не совсем справедливым. И Лена – меняется… Для этого и нужна была последняя главка, когда было сказано, что «в ее глазах появляется какой-то странный, то ли горделивый, то ли сердитый, то ли… короче говоря, протестный блеск».
Лена от физического мира уходит, понимаете?.. Она против него протестует, против его малости и запыленности, и, протестуя, переходит в состояние, поднимающее ее все выше и выше. Она видит седьмое небо и возвращается к нему. Может быть, это можно назвать неким высокомерием монаха, возомнившего себя приближенным к Богу, но все-таки это не так!.. Потому что Лена может улыбнуться и ее «высокомерие» – не более чем детское чувство полета над облаками. Уверен, что со временем детское чувство обязательно вырастет. Не без ошибок будет, конечно, расти, но вырастет…
Александр ПШЕНИЧНЫЙ. Кнопка вселенской беды и вареники с вишнями
Рассказ
Мотоцикл охнул и, словно напоровшись на черную мякоть ночи, медленно откатился с пригорка.
– Приехали! Я так и знал! – Саша встал с сидения и посмотрел на часы.
– Полночь. Посмотрим, что с нашим конем. Фонарь не захватил, доведется разводить костер, – его сильные мозолистые руки уже вытаскивали мотоцикл на длинный холм.
При тусклом свете фары вдвоем мы собрали небольшую кучку хвороста и зажгли костер.
– Работы на полчаса, света только маловато. Хотел срезать путь и проехать через насыпь, но, как у нас говорят, кто навпростэць ходыть, той дома не ночуе, – оправдывался родственник, не поворачивая головы от стальных ребер мотоцикла.
Вокруг ни души. Каждое громкое слово возвращалось в сказочном эскорте ночных звуков. Сверчки – истинные олигархи ночи, надрывая души, щедро сорили руладами сладкозвучных серенад, пленительными голосами призывали завороженных подружек. Запахи ночного разнотравья острыми ноготками красавиц щекотали ноздри.
О-го-го-го-о! – Из груди вырвался бесшабашный хмельной крик.
– Тише, тише! Здесь нельзя кричать. Место здесь особенное. – Саша отчаянно замахал руками.
– Особенное? Эта насыпь? – тихо спросил я.
– Эта насыпь – часы новой мировой войны.