Покрикивает хрипло, машет руками. Руки у него вообще всегда, если не работали, ходили ходуном… Верно, хорошо умели тырить… Юрка-якут попятился, улыбаясь хлипко: айда!
Дровосклад огромный, обнесен колючей проволокой, но она редкая, да и порвана местами, а со стороны реки – вообще входи свободно к штабелям бревен, досок, дров, реек отбросных, горбыля – горы их тянутся по берегу прозрачной – на дне железяки накиданы – тугой быстрины Бухалая.
Мы набираем досок, горбылей, каких утащить по силам. Весь берег-галечник здесь красный от лиственничной коры. Ходят рабочие вдалеке у ворот, где верещит пила-циркулярка в сугробах свежих опилок, но на нас не обращают внимания.
Юрка выбрал длинную широкую доску, она играет, прогибается, ударяет по ребрам: он перехватывает её с боку на бок. Юрка в чёрной вельветке, и черные глаза его играют: вот дядька удивится, какую доску он приволок!
Трусцой, торцы досок с веселым грохотом прыгают по голышам-окатышам: тпру-ру-рум! Солнце с низкого над долиной неба печет жарко. Река шумит и шумит прохладно, вековечно, так, что шум приобретает какой-то загадочный, очеловеченный смысл, вбирая и наши голоса, и стройку, и унося их к дальним сопкам, в сизеющий таинственно, тающий сон тайги на краю долины.
Но дядька не удивился Юркиной доске. Встречает нас с добычей молча, снова недоволен, что ли? Ему всё мало… Через полчаса опять заорал:
– Вы мне, знаете… чтобы… у меня! – Бросив молоток, сечет воздух короткими руками, глаза выворачивает: – Если завтра не приволочете досок на крышу – прогоню вас! Сам тут поселюсь!.. Тут у меня стоит бутылка спирта! – тычет на столбик для столика. – Там – кипит уха на костерке! В окошко закидываю удочку! – рукой изображает, как выдергивает хариуса: – Кидаю его в котелок. Выпиваю – закусываю! Во, жизнь!..
Но стали мы чувствовать: вроде дядька-то – нарочно ругается? Да ему самому нравится работать и нас пугать; и самому хочется порыбачить, погужеваться тут летом, он завидует нам, что у нас такой домик хороший! Но уж где ему с такой мордой – не возьмем! Морда зверская у дядьки, обмороженная, бугристая, как дресвяная маска – лишь голубеет глазками – маленькими, как у медведя… Только медведь раздавил избушку своей тушей, а дядька – построил!
И только теперь я понял, что это была, может, последняя попытка одинокого человека (ни имени, ни фамилии которого мы не знали, просто – дядька) даже не попытка, а игрище построить дом, гнездо с детьми. Поэтому он так и изображал из себя… Построил – и сразу же ушел. Повернулся спиной в серой спецовке на наши благодарности – ничего не сказал. Ушел, как медведь…
А к нам, узнав про домик, начали приходить, проситься Витька Папахин, Васька Пупков, мать у него библиотекарша, да два брата Власовых, сыновья кузнеца, да Колька Варич, сын бурильщика, да Ринат Абдрашидов, да Женька Разбицкий с Димкой Сухаревым, и последним пришел Витька Паль, сын бухгалтера. Все что-нибудь несли в общий котел: варить еду. Пришлось и девчонок, сестер Доброжанских, по блату взять в поварихи: Любку – одиннадцати, да Надьку – семи лет.
В сентябре, когда уже холодно стало здесь собираться, да и в школу пошли, я забрел раз в избушку по шуршащей тополиной листве, посидел у столика на лавочке. Как грустно, одиноко; холоден притоптанный пол земляной с вмятыми окурками папиросок «Север». Уж мы и курить пробовали… За кустарником вода прибывает, подмывает шаткий ивняк на гребнях намытого песка, по-осеннему бурлит перекат, словно чует, что скоро зима – завалит речку снегом, выморозит до дна. Но и приютисто все же, словно здесь еще невидимо поселился кто-то и глаголет, что впереди жизни такой хорошей уж никогда не будет. Ушел ты из сказочного домика, покинул сказочный мир и теперь плутаешь неизвестно где. Как в дремучем лесу медведь… Звонил уже два раза брату – не отвечает, телефон отключен, похоже. Облучать его будут сорок пять дней.
…Не всегда удается связать внутреннее с внешним в нашей странной жизни, где одна половина предметов принадлежит к действительности, а другая половина к миру, находящемуся внутри человека; еще не закончил я этот рассказ, как (и тоже после долгого перерыва) приснился мне давно умерший друг.
Большая комната, похожая на общежитскую, уставлена железными кроватями, одеяла серые посмяты, в боринах, будто жильцы только сидели на них и куда-то ушли. Солнечно, светло, много окон, все свежо, ясно, ярко. Друг лежит на койке в своей задумчивой, обычной позе, руки закинув за голову. Я здесь написал рассказ: что-то тоже солнечное, яркое. Подробности рассказа я не держу в уме, а беру его общим родовым понятием или образом, как объем света теплого, умового. Лишь один лепесток розы в нём, как остаток крови, еще не претворившейся в свет. Дал его почитать другу, как в молодости давал читать ему свои сочинения… Прихожу – друг по-прежнему молчит, ничего не говорит, как в прежних снах перед моим несчастьем несколько лет назад – точно предупреждал! А на столе листы – и сокращен рассказ наполовину. Читаю – вроде так лучше?..
У меня был рассказ вообще – как образ всех рассказов, будто домик их сказочный, и в нём лепестком розы – как сердце, еще не претворившееся в свет. А теперь свет посмуглел на листах, и проступили на них, темнея, строки.
Если ты сократил, а стало лучше, толкую я другу, значит, рассказ мой пока – только заготовка?.. А он все молчит, не подтверждает, но и не отвергает моих слов, как-то он весь в себе: там у него, в себе, и моё – в голос, в слова не выводимое. Всё так и лежит на койке, и вся его поза и мои вопросы – как само собой разумеющееся, само о себе говорящее; дескать, какой бы ни был домик твоего рассказа, он – только половинка домика вечного. Поэтому и сократил вполовину (половину смертную, земную), вознеся в свой свет, понимающий без слов. В молодые годы он часто повторял: на том свете мы станем немыми, и восторг переполнит наши души – слова Василия Розанова… Такой сон, будто увидел меня изнутри друг; сон как зрячее слово о вечном домике светописном и о сердце, претворенном в свет.
Литературный процесс
Сергей СТЕПАНОВ. Волшебная музыка слова, Или в чем искусства едины
(о Всероссийской научно-практической конференции, посвящённой 200-летию И.С. Тургенева)
Московский государственный институт культуры внёс свою лепту в празднование 200-летнего юбилея крупнейшего русского писателя-классика Ивана Сергеевича Тургенева (1818–1883). 26-27 ноября 2018 года в МГИКе прошла Всероссийская научно-практическая конференция «Синтез литературы и музыки в русской классической культуре» (к 200-летию со дня рождения И.С. Тургенева). Основные организаторы – кафедра специального фортепиано факультета музыкального искусства МГИК и кафедра литературы факультета медиакоммуникаций и аудиовизуальных искусств МГИК. В конференции приняли участие преподаватели, аспиранты и студенты кафедры журналистики МГИК, кафедры сценической речи МГИК, Московского государственного института музыки им. А.Г. Шнитке, РАМ им. Гнесиных, Владимирского государственного университета им. А.Г. и Н.Г. Столетовых…
Проблематика синтеза литературы и музыки стала основополагающей для конференции, посвящённой юбилею И.С. Тургенева, далеко не случайно. Знаменитый писатель был человеком очень музыкальным, его поэтические произведения впоследствии стали известными романсами, музыкальными образами насыщена и его проза. В самом тургеневском слове заключена особая мелодичность.
Вступительное слово на пленарном заседании было произнесено проректором МГИК по научной деятельности, заведующим кафедрой литературы, доктором филологических наук, профессором А.Н. Ужанковым. В программе конференции материалы, посвящённые непосредственно жизни и творчеству писателя-юбиляра, музыкальным образам и музыкальной проблематике в его произведениях, сочетались с анализом многочисленных вопросов, связанных с взаимопроникновением различных видов искусств в русской и мировой классической культуре.
С интересными и содержательными докладами выступили как известные исследователи и практики (доктор философских наук, профессор кафедры литературы МГИК Н.И. Неженец; зав. кафедрой специального фортепиано МГИК, профессор В.Ф. Щербаков; доктор искусствоведения, заведующая кафедрой философии, истории, теории культуры и искусства Московского государственного института музыки им. А.Г. Шнитке А.Г. Алябьева; доктор педагогических наук, директор Высшей школы музыки им. А. Шнитке РГСУ Н.И. Ануфриева; доктор филологических наук, профессор кафедры литературы МГИК И.В. Калус; доктор философских наук, профессор Е.М. Шабшаевич; доктор филологических наук, профессор кафедры журналистики МГИК Т.Е. Сорокина; кандидат философских наук, директор Института искусств и художественного образования Владимирского государственного университета им. А.Г. и Н.Г. Столетовых Л.Н. Ульянова; доктор филологических наук, профессор кафедры литературы МГИК Я.О. Гудзова; доктор педагогических наук, профессор МГИК Г.А. Иванова; член Союза писателей России, доцент кафедры журналистики МГИК А.А. Бобров; кандидат искусствоведения, преподаватель РАМ им. Гнесиных А.Л. Резник), так и аспиранты, магистранты и даже студенты. В частности, студент 1-го курса кафедры журналистики МГИК А. Елесин.
При подведении итогов конференции на круглом столе все участники были едины в том, что русское и мировое классическое искусство есть явление взаимосвязанное, синкретическое, где различные виды и жанры во многом дополняют и более глубоко раскрывают друг друга.
Евгений ЧЕКАНОВ. Горящий хворост (фрагменты)
КОКОН
Как рождаются вновь? Как встают из могил?
Как обычно. По воле Творца.
Тесный кокон, которым ты так дорожил,
Вдруг рассыплется. Вмиг, до конца.
И над бедной поляной, которую ты
Всю исползал на долгом пути,