В представлениях древних, прекрасное – как неисчерпаемая гармония и как федровское сияние чистотой цвета – в своих горних пределах оказывается той максимой, на которую только способна личность.
Но что до этого опыта человеку современному? Что вообще может принести нам чужой опыт приобщения к высокой красоте?
Только личное бытие, достигающее своего предела и возможностей, живописание образа бытия – в противовес безобразности и безобразию – может хоть как-то приблизить нас к понятию прекрасного.
Образное видение подсказывает нам, что прекрасное можно определить как осознанное структурированное заполнение пространства (уКРАШения, банты, виньетки, орнаменты, узоры, золотое сечение в пропорциях…).
Именно поэтому в природе нам кажутся прекрасными осенний листопад, снегопад, дождь, туман, луг, усыпанный цветами, и т.п. – всё это заполнение привычного нам пространства новыми элементами (листьями, снежинками, каплями воды и т.д.). Дети и поэтические натуры к этому особенно чувствительны. Как радуется ребёнок украшению ёлки, первому снегу, вороху опавших листьев! То же самое – в рукотворной области: создание художественных произведений, скульптур, написание картин, музыки – всё это особое пересотворение имеющейся пространственной материи, обладающее определённым смыслом. Пустота не способна породить шедевра.
Другое, не менее важное качество прекрасного – его бытийность, утверждение бытия чего-либо: самой личности, его семьи, народа, Отечества и т.д. Рассмотрите повнимательнее эти идеи – все они лежат в основе разных видов искусств, например, классической литературы. Каждая из названных бытийственных ступеней – даже взятая в отдельности – неоспоримо прекрасна.
И любое отрицание чьего-либо бытия, превращение его в ничто, будет по определению категориально ужасным, как мы это видим, к примеру, в стихотворении Андрея Белого, под названием «Родине»:
Рыдай, буревая стихия,
В столбах громового огня!
Россия, Россия, Россия, —
Безумствуй, сжигая меня!
август 1917 г.
Бытие – наличие энергии живой жизни. Одна из определяющих сторон прекрасного – его насыщенность этой энергией. Отсюда ещё одна векторная характеристика прекрасного – колоссальная энергоёмкость. Пожалуй, все мы знаем эту закономерность: каждая личность, не желающая наращивать свой потенциал добровольно, сваливается в бездну проблем и трудностей, которые, в свою очередь, автоматически этот потенциал наращивают. Жизнь не оставляет нас без дела, подбрасывая задачи посложнее, чтобы мы любыми способами увеличивали эту жизненную энергию – по утверждению современных физиков, «распаковывая» её из ничего – из вакуумной пустоты.
И поскольку прекрасное напрямую связано с осознанием, а также с особым поворотным действием, которое совершает человек в стремлении к прекрасному или в отходе от него, то именно прекрасное оказывается водоразделом, «не миром, но мечом», отсекающим всякую математическую «пушистость» и обнажающим свой корень – источник.
Мы же, следуя логике, можем предположить существование и «отрицательно прекрасного» – таким художественным содержанием у нас переполнен Серебряный век. Вспомним хотя бы Александра Блока:
Есть демон утра. Дымно-светел он,
Золотокудрый и счастливый.
Как небо, синь струящийся хитон,
Весь – перламутра переливы.
Но как ночною тьмой сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит порой ужасным,
И золото кудрей – червонно-красным,
И голос – рокотом забытых бурь.
март 1914 г.
Князь Мышкин или «князь мира сего» призовут вас в свой стан без Вашего ведома – по общей сумме когда-то сделанных вами действий-выборов в точках бифуркаций. И с кем быть – мы осознанно или нет решаем в каждую секунду. Поставим акцент на том, что прекрасное, как ни странно, во многом определяется действием, нашим с Вами творчеством – сотворением пространства.
Всю жизнь много и верно размышлявший, в том числе о прекрасном, – в заключении и на воле – писатель и редактор Леонид Бородин (1937 г.р.) уже в новом тысячелетии, в 2003 году написал автобиографическое повествование с говорящим заглавием – «Без выбора». Когда ты точно знаешь, что тебе нужно, и видишь траекторию единственно верного пути, то выбор становится иллюзорным. Выбора нет. И в этом есть глубокая правда и красота – понимания Промысла и своего предназначения, понимания сложности выбора, ведь человек слаб; понимания, что только свет единственной далёкой путеводной звезды – недосягаемой и прекрасной – даёт полное ощущение счастья – от совпадения с самим собой и Замыслом о себе.
Вот это, пожалуй, будет пиком той пирамиды потребностей, что предлагал нам Абрахам Маслоу. В истории есть немало примеров, когда писатели или художники (многие, естественно, и не подозревающие о существовании такой пирамиды), презрев базовые потребности – в голоде, холоде, вне социума, в опасных ситуациях, не получая никакого уважения от современников – «отрывались от поисков подножного корма» и «смотрели на звёзды», сгорая в процессе создания своего шедевра. Таков был их выбор. Русская литература просто пестрит подобными примерами на протяжении всей своей истории. Эти люди, даже если бы весь мир ополчился против них, были категорически уверены – да просто знали! – что действенная, осознанно выбранная вами красота, выпрямляющая дух, «спасающая мир» – единственное, за что современному человеку – человеку любого времени, человеку – жильцу вечности – стоит держаться очень цепко.
Отрицательный ответ на Ваш вопрос – падение в пропасть небытия.
Г.В.: В Вашей жизни красота определяемая или определяющая категория?
И.В.: Давайте для ясности вопрос снова немного конкретизируем. Обозначу, как поняла Вас именно я. Итак, где расположен источник влияния, управляющее, формирующее начало – в самой красоте или в наблюдателе (как вариант, создателе)? Сами ли мы определяем, что такое красота, или же красота структурирует человеческое существо?
Будем исходить из того, что любое действие, направленное на объект, носит характер взаимодействия, поэтому говорить об одностороннем влиянии мы уже не можем. Красота (внешняя ли, внутренняя – в любом случае, мы подразумеваем этико-эстетическую категорию, но это уже отдельный разговор) выступает как формируемое человеком и формирующее человека начало одновременно. Личность – источник, творец, создатель прекрасного – непременно попадает в поле эстетического воздействия своего же творения. Этот феномен объясняется тем, что сумма составляющих эстетического феномена (условно говоря физических – будь то усилия или материальные объекты (кисти, краски, холст, перо, бумага, камень, музыкальные инструменты и т.п.), столь же условно оговариваемых метафизических – вдохновение, замысел, образы и т.п.) в своей завершённости образует до сих пор не разгаданную тайну особенной целостности, которая представляет собой подобие живого существа, по всем параметрам несопоставимо превышающего сигму вложенного в процесс создания. Ситуация влияния творения на своего творца столь же широко распространена, сколь и влияние наблюдателя на результат эксперимента.
Можно предположить, что мы ошибаемся и красота как нечто существующее автономно от личности способна на самостоятельные действия по отношению к человеку, то есть является определяющим началом. Более того, такая позиция не представлялась столь уж фантастической разным художникам слова, жившим в разные эпохи. Снова вернёмся в показательный своей изломанной эстетикой век Серебряный – во времена, когда язычески персонифицированной в образе Прекрасной Дамы красоте (здесь встречаются версии в толковании: если вспомним название нашей философской рубрики («София культуры»), то София – изначально Премудрость Божия – одна из таких версий) – поклонялось множество поэтов – от Вл. Соловьёва до А. Блока, Андрея Белого, Вяч. Иванова, И. Северянина и др.
Возьмём пример из уже цитированного нами Александра Блока (стихотворение «31 декабря 1900»):
А я всё тот же гость усталый
Земли чужой.
Бреду, как путник запоздалый,
За красотой.
31 декабря 1900 г.
Земная жизнь поэта – тернистый путь к красоте, ради которой со счетов сбрасываются и мечты, и сострадание к ближнему (Александр Блок. «Когда докучливые стоны»). Эстетическое теряет свою этическую наполненность:
Ты недостойна оправданья,
Когда за глупую мечту,
За миг короткий состраданья
Приносишь в жертву красоту.
ноябрь 1899 г.
Перевод красоты в разряд внешних объектов, растождествление с ней, допущение одностороннего воздействия на личность способно – как неадекватное восприятие мира – привести как минимум к разнообразным заблуждениям, девиантному поведению и, что гораздо страшнее, к необратимым психическим расстройствам, ведущим личность к саморазрушению. К сожалению, многие трагические судьбы художников Серебряного века это только подтверждает.
И продолжая двигаться от обратного в вопросе об определяемом и определяющем, давайте представим теперь другой вариант: только личность определяет «что есть красота», и эстетическое явление не способно оказать на человека никакого влияния без его на то согласия. В таком случае гуляющий по художественной выставке человек, человек, слушающий музыку, любующийся архитектурными сооружениями, читающий книгу, выполняет исключительно роль судьи, выносящего приговор тому или иному шедевру. Созерцание красоты превращается в рационалистический процесс оценивания вне приобщения к глубинной сути искусства. Взаимодействия нет, нет катарсиса, нет духовного взросления – и таинство исчезает. Бессмертность творений при таком развитии событий оправдывается исключительно тем, что они «показались красивыми» большому количеству людей. А сами творцы становятся мастеровыми, складывающими мёртвые мозаики из разных компонентов. Это уже пример из не столь отдалённых времён – постмодернизм XX века служит наглядной иллюстрацией такой «определяемой на глаз» красоты.