С одной стороны, кажется, что отвечать на подобные вопросы – то же самое, что и любителю петь Ave Maria. С другой – жизнь, определяемая сторонними людьми, пусть и очень достойными, лишается красоты, привносимой личными открытиями.
Иногда появляется стойкое ощущение, что некоторые понятия, казалось бы, намертво закреплённые в энциклопедиях, необъяснимо ускользают от определений, внезапно поворачиваясь неожиданными сторонами – в комнатных пространствах известных теорий, где все предметы давным-давно описаны и инвентаризированы, вдруг обнаруживаются ещё одни двери.
Известно, например, что в Национальном Багдадском музее Ирака находились (до тех пор, пока их не украли) созданные за девять веков до Вольта батарейки, размещённые под надписью «Предметы культа». Спор о предназначении этих «культовых объектов» продолжается до сих пор, и некоторые исследователи вполне серьёзно склоняются к версии об использовании батареек в ритуальных целях.
Несмотря на то, что в философии, истории, культурологии и других науках, основополагающие понятия (такие, как культ и культура) давно определены, можно предположить, что наши исторические и культурные сведения о древних культах и культурах подчас оказываются предвзяты или недостоверны, поэтому нельзя столь уверено говорить, например, о культах как о феноменах, непременно сопровождаемых эстетическим пристрастием.
В нашей сегодняшней речи слово культ употребляется в разных контекстах – и большинство из них – негативные: начиная от сатанинских культов до культа личности. Даже выражение «служители культа», по чей-то злой иронии попавшее в этот ряд, воспринимается без свойственного для нашей культуры почтения, хотя открыто и не несёт в себе отрицательных коннотаций.
Иными словами, читателю легко запутаться в определениях, читателя легко запутать в определениях. Не будем отрицать, что такую попытку предприняли и мы (ну конечно – с определённой культурологической целью)… (смеётся)
Культура может заключать в себе целый ряд культов. Культы же, в свою очередь, могут быть некультурны.
Понятия культа и культуры, как видим, пусть теоретически – по-эйлеровски – смежные, но практически – не соотносимы в однозначной заданности и жёсткой закреплённости.
Наша попытка внести неопределённость была направлена лишь на то, чтобы призвать читателя к более гибкому ситуативному мышлению, которое парадоксально приведёт не к аморфности позиции, а к более точному результату.
Итак, если развивать мысль о культе как о негативной составляющей культуры, к чему подталкивает нас поставленный Вами, Геннадий Владимирович, вопрос, то мы увидим один из известных вариантов их соотношения: культ – языческий способ восприятия мира, когда человек, «обольстившись прелестью» тварного мира, либо «мира духов», славит божество (кумира, тотем, идола), не успевая дойти до основного «пункта назначения» – до Всевышнего.
Культ подразумевает, что некоторые – очень важные составляющие человеческого существа – не задействованы. Они либо выключены, либо перекрыты – именно так обстоит с эмоциями и волей как моментами сознания.
При служении культу личная воля парализована, поскольку служит лишь на благо культа. Эмоции же фокусируются в небольшом сегменте, представляющем собой средоточие культового пространства.
Если рассматривать человека метафизически как триаду духа, души и тела, то и здесь мы наблюдаем существенные различия в их проявлении относительно культа и культуры.
Культ – ограничение, сужающее личность до пределов самого культа. Диалог возможен лишь в рамках узкого диапазона – либо с единомышленниками, либо непосредственно с культовым явлением. Культ не затрагивает духовную сторону человека, её замещают «душевные страсти». Культ – гораздо «телеснее» (лежащие на поверхности примеры: татуировки, членовредительство, жертвоприношения сторонников различных культов и т.п.). И, надо отметить, в заданном вопросе совершенно справедливо подмечена губительная способность культа – ограничивать человеческое восприятие. С гибелью культа гибнет и значительная часть личности – вплоть до физической смерти. Так, например, после смерти Сталина по всей стране прокатилась волна самоубийств (и всегда и везде это происходило после смерти других «культовых» личностей).
Культура – даже в зрительных, материальных проявлениях «телесно невесома», поскольку доминанта её восприятия лежит в духовной плоскости. Культура расширяет личность. Культура носит диалогический характер, допуская в личный мир Другого, принятие его взгляда на мир. Культура – соединение с Другим в со-творчестве, в создании нового – общего – культурного пространства бытийных форм. Культура – рост и расширение личных пределов в устремлении к максиме прекрасного. Культура, безусловно, охватывает и душевную, и духовную составляющую личности – более того, в первую очередь, в лучших проявлениях она обращена именно к духу.
Вот здесь было бы уместным сказать несколько слов о любви, упомянутой в вопросе. Как мне кажется, любовь (к книге, Родине, Прекрасной Даме и т.п.) может существовать лишь на благоприятной почве пространства культуры. Подразумеваем любовь созидающую, творящую, возвышающую личность.
Для культов же будут характерны именно пристрастия – так называемая любовь, где кипят безумные «страсти-мордасти», разрушающие человека, уничтожающие его личность.
Может ли любовь к книге или другому произведению искусства (музыке, живописи) быть культом? А любовь к ближнему? Безусловно, да. Если это любовь, не поднявшаяся до уровня культуры.
Герои, отдавшие свою жизнь за Родину на фронтах Великой Отечественной войны; ребёнок, несущий маме первые цветы; девушка в наушниках, рыдающая над «Лакримозой» Моцарта; юноша, неотрывно смотрящий на монитор своей электронной книги? Есть ли в таких этико-эстетических предпочтениях признаки культа? Безусловно, нет. Если эта любовь – красота спасающая, любовь хранящая, бесплотная сила, укрепляющая и возвышающая дух.
Вы скажете, что уж сегодня мы точно переросли рамки культа и образ жизни первобытных дикарей – стали очень культурны (чувствуете, как поляризуются здесь культ и культура)?
Но давайте вспомним известные слова Александра Блока: «Всякий деятель культуры – демон, проклинающий землю, измышляющий крылья, чтобы улететь от неё…» (статья «Стихия и культура», январь, 1909 г.). В высказывании поэта заключено предостережение от создания культа культуры, от сотворения из неё кумира.
И когда «культурность» является в образе «историка», размахивающего «внушительным трудом»:
…замучит, проклятый,
Ни в чём не повинных ребят
Годами рожденья и смерти
И ворохом скверных цитат…,
то лучше уж признать себя «некультурным» и повторить вслед за Блоком:
Молчите, проклятые книги!
Я вас не писал никогда!
(«Друзьям»)
Все эти «культурные искусы», в конечном счёте, упираются в заключительную часть заданного вопроса – о тех культурных границах, за которыми наступает безнравственная всеядность.
Тотальное «да», толерантно обращённое к полотну взаимоисключающих культур, – на мой взгляд, действительно можно считать признаком глубокого духовно-душевного расстройства.
Как же! Бог всемилостив, скажете вы. И Чикатило, и Моцарт – в равной степени его дети. «Любите врагов ваших»…
Но мы знаем и другие «цитаты»: «не мир пришёл я принести, но меч».
Вред от жонглирования «крылатыми выражениями» и библейскими фразами особенно очевиден, когда при необходимости они способны подкрепить любой «культ» и «эстетическое пристрастие», будучи умело встроенными в чуждый контекст.
Вот только внешнее культурное единство никогда не заменит нам истины, поиск которой диктует другую необходимость: отделить, наконец, в Поднебесной прекрасное от безобразного.
Г.В.: Спасибо за интересную беседу, Ирина Владимировна. У меня, правда, есть ощущение, что она не окончена, потому что хотелось бы ещё затронуть проблему квазиэстетики, но этот разговор может быть продолжен. Напоследок традиционное «парусное» пожелание – вдохновения и удачи Вам!
Жемчужины святоотеческой литературы
Свт. Игнатий БРЯНЧАНИНОВ. Письмо по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя
С благодарностию возвращаю вам книгу, которую вы мне доставляли. Услышьте мое мнение о ней.
Виден человек, обратившийся к Богу с горячностию сердца. Но для религии этого мало. Чтоб она была истинным светом для человека собственно и чтоб издавала из него неподдельный свет для ближних его, необходимо нужна в ней определительность, и определительность сия заключается в точном познании истины, в отделении ее от всего ложного, от всего лишь кажущегося истинным. Это сказал Сам Спаситель: Истина свободит вас. В другом месте Писания сказано; слово Твое истина есть. Посему желающий стяжать определительность глубоко вникает в Евангелие и по учению Господа выправляет свои мысли и чувствования. Тогда он возможет в себе отделить правильные и добрые мысли и чувствования от поддельно и мнимодобрых и правильных. Тогда человек вступает в чистоту, как и Господь после Тайной вечери сказал ученикам Своим, яко образованным уже учением истины: вы чисти есте за слово, еже рех [глаголах] вам.
Но одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, – чтоб светил фонарь, недостаточно часто вымывать стекла, нужно, чтоб внутри его зажжена была свеча.
Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их Духом Святым, и они соделались светом для человеков. До приятия Духа Святаго они не были способны научить человечество, хотя уже и были чисты.
Сей ход должен совершиться с каждым христианином, христианином на самом деле, а не по одному имени: сперва очищение истиною, а потом просвещение Духом.
Правда, есть у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает сие вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, пришедши, воскресил его обновлением состояния. Если же человек будет руководствоваться прежде очищения истиною своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый: потому что в сердце его лежит не простое добро, но добро, смешанное со злом, более или менее.