шь заулыбался и вздел мой велосипед на забор, и начал что-то говорить, а я не понимал от страха и убежал, но никому не рассказал, что это Димочка мой велосипед на такую высоту взгромоздил. Спрашивали – кто? И я отвечал: не знаю! И они смеялись. Я никому не рассказал, что видел Димочку, потому что был уверен, что видел его мертвого, не зря же он не показывался тетке, а только мне. Зачем ему показываться своей жене, раз она твердит: память… память… память! А мне – можно, я никому не скажу, не выдам. Да тетка, наверно, и сама знает, что мертвые мужья и братья не уходят далеко и таятся где-нибудь рядом. Ну, хоть в этом хмуром необъятном огороде с прудом, и смородиновыми кустами, и целым лесом старых яблонь.
В конце ноября мы перешли страшную, черную, только что вставшую Волгу. С радостью я возвращался на Север и с тревогой, потому что через несколько лет мне придется вернуться сюда и поселиться в бревенчатом с глиняными пазами доме на хмурой улице.
Пожалуй, и сейчас мне нравится не меньше тот котел долины с его короткими, летними пестротами. Но я уже не могу назвать его своей родиной. Она, детская земля, прекрасная и яркая, и, как звезда или комета – ничья. И дана была, как знамение, чтобы в заревном свете ее увидел я лик настоящей своей Родины.
Мне еще долго привыкать к этой хмурой улице. Мне двенадцать лет, справа – унылая дождливая Волга, слева – тоскливые ивы на окраине города, бедные, выщипанные лужайки. А какие у людей лица! Еще когда первый раз я ступил на эту землю с парохода, я увидел старуху, вышедшую с козой из проулка, ее недобро, навек застылое лицо… И что надо этой старухе, почему она так смотрит на нас? У-у-у, как смотрит!
Может, от того я и рвался так уехать, уехать, уехать из этого города! Если не вышло на Север, то куда попало. Раз уж сорвался с корня, то теперь летай по белу свету, как Бумажников, стирая подметки об адский камень – так называют в старых книгах асфальт. И сколько просидел я в чужих городах за книгами, как приваренный – не знаю. Разве время исчисляется в годах? И сколько я прожил – половину жизни или совсем не жил, прежде чем прочитанное стало складываться в близкий и таинственный образ, и, златозарно засияв, открылось мне мысленное небо с солнцем, луной и звездами и облако, похожее на виноградную кисть. А под ним, как дорогой плат, лежала она, Всесвятская земля1, и я из колымского плена шел к ней и под светлым облаком, и под столпом огненным. И люди ее были те же – о каких вспоминали мои родители. А я не мог им поверить сразу.
Примечание
1. Всесвятская волость Мологского уезда затоплена Рыбинским водохранилищем. Но Горелов в своих воспоминаниях и тот городок, куда переехали его родители с Севера, называет почему-то Всесвятском.
(продолжение следует)
Алексей КОТОВ. Райские яблоки
Рассказ с послесловием автора
1
– …Вы просто не умеете любить, понимаете? Вы хотите, но не можете, вы постоянно мечтаете о каком-то женском счастье, которого попросту не существует, и раз за разом совершаете одну и ту же идеалистическую ошибку…
– Какую-какую ошибку? – улыбаясь, уточнила Евгения Владимировна.
– Не смейтесь, пожалуйста, – посетитель в кресле не выдержал прямой и насмешливый женский взгляд. Он уставился в окно и продолжил: – В общем, его зовут Сережа, он на два года старше вас. Вот уже три месяца Сережа наблюдает за тем, как вы выходите из подъезда, достаете из сумочки телефон и куда-то звоните…
– Я звоню Оле, она уже на работе, – снова перебила Евгения Владимировна. – А ваш Сережа, кажется, сидит в серой «Ладе» возле магазина? На его месте я бы уже давно постаралась познакомиться. Ваш Сережа трус, да?
– Не трус. Просто у вас слишком высокое мнение о себе и своей работе. Вы прогоните Сережу.
– Конечно, прогоню. Но потом вашему Сереже станет легче и он перестанет вести себя как последний идиот. Кстати, Василий, вы что, сваха, что ли?
У посетителя было простецкое лицо со слегка вздернутым носом и внимательными, какими-то учительскими, серыми глазами. Столкнувшись с таким лицом женщины, как правило, вспоминали своего старшего брата, а если его не было, вдруг начинали жалеть об этом.
– Я не сваха, я скорее всего свах… – начал было Василий.
– А еще точнее, вы – швах, – Евгения Владимировна перестала улыбаться. – Мы беседуем с вами уже десять минут и все это время вы пытаетесь убедить меня в том, что я обыкновенная и несчастная дура…
Евгения Владимировна сделала маленькую, многозначительную паузу. Она буквально сверлила взглядом лицо посетителя. Василий снова уставился в окно и передернул плечам с таким видом, что сразу стало понятно, кто именно виноват в житейских проблемах молодой женщины.
– Вам не кажется… – к своему удивлению Евгения Владимировна слегка покраснела и запнулась. – Вы не думаете, что вам пора уходить?
– Сережа придет к вам в субботу вечером, – сказал Василий. – Конечно, вы можете прогнать его, но на вашем месте я бы напоил его чаем и угостил тортом.
– Торт я должна купить?
– Нет. Вскипятите хотя бы чайник, – Василий встал. – Но вы правы в том, что мне действительно пора.
После ухода Василия в кабинет ворвалась секретарша Оля.
– Евгения Владимировна!.. – она молитвенно прижала руки к груди. – Васька ко мне целый месяц приставал, мол, ему с вами поговорить нужно. Ну, он такой, понимаете?.. Все равно бы не отвязался. Что он тут наговорил вам?
– Ничего особенного, – молодая женщина грустно усмехнулась. – Ваш двоюродный брат большой оригинал и хороший психолог.
– А еще аферист, правда, совсем не злой. Я помню еще совсем малышами Васька нас в соседский сад яблоки воровать водил. Нам интересно было, ну, приключения там всякие-разные, темнота, опасность… И яблоки казались вкусными-превкусными. Короче говоря, нам всем тогда соседского ремня перепало, пусть даже совсем слегка. Всем, кроме Васьки.
– Кто-нибудь выздоровел? – коротко спросила Евгения Владимировна.
Глаза Оли стали совсем круглыми от изумления.
– Да-а-а… – растеряно протянула она. – Наташка… У нее астма была. А потом вдруг пропала. А вы откуда знаете?
Евгения Владимировна молча сунула в рот сигарету и отошла к окну.
«Этот свах не такой уж и швах, – подумала она. – Он очень хитрый и явно чего-то боится… Но чего он боится?»
Там, за окном, на близкой и большой березе молодая рыжая кошка кралась к старой вороне. Птица смотрела на опасность с философским спокойствием. Она мирно ждала нападения, а в угольном вороньем глазе просвечивался какой-то цыганский интерес.
Евгения Владимировна закашлялась от табачного дыма и, скомкав сигарету в пепельнице, не без раздражения подумала: «Ты бросила курить. Сколько раз тебе это нужно раз повторять? Бросила же, дура ты несчастная!..»
2
Дома Евгения Владимировна превращалась просто в Женю. Она смотрела мультики, как смотрела их когда-то детсадовская Женя, ела перед телевизором на диване мороженное, как школьница Женя, и делала уборку примерно так, как студентка Женя, а не как менеджер филиала крупного банка Евгения Владимировна. Ее домашний мир был уютен и настолько простодушен, что молодая женщина совсем не думала о предстоящем визите незнакомого Сережи.
Но он действительно пришел в субботу вечером. Это был высокий, стройный и красивый мужчина с многозначительным лицом. Сережа галантно поцеловал хозяйке руку и сказал вполне уместный комплимент. Потом они ели торт и пили вино, которые принес с собой Сережа, и гость рассказывал ей о театральном мире, который неплохо знал. Ближе к десяти вечера, когда бутылка опустела, Сережа вдруг заговорил об эротике в искусстве. Он обнял Женю и попытался опрокинуть ее на диван. Дыхание гостя стало жарким, а слова маловразумительными. Женя оттолкнула Сережу, они упали на пол, и борьба продолжилась уже на ковре.
Когда Женя вышвырнула гостя за порог, ей вдруг стало весело. Она отыскала визитную карточку Василия и набрала его телефонный номер.
– Слушайте, швах, зачем вам было это нужно? – чуть ли не со смехом спросила она. – Где тот интеллигентный и робкий Сережа, о котором вы мне рассказывали? Вы что, перепутали адреса невест и женихов? Тогда вы плохой швах.
– А как вы догадались, что это не тот Сережа? – вкрадчиво спросил Василий.
– Ну, не дура же я на самом-то деле. Я сразу все поняла, но мне было скучно и захотелось немного поболтать.
– Вы болтали больше двух часов.
– А вы что, околачиваетесь возле моего подъезда? – удивилась Женя. – Вы подсматривали, да?
В телефонной трубке многозначительно промолчали.
– Сережа придет к вам в среду, – наконец заговорил Василий. – Только вы, пожалуйста, торт сами купите, а то он не догадается. Вино не нужно, Сережа не пьет.
– А почему я должна… – начала было Женя, но в трубке вдруг запикало.
«Может быть, я и в самом деле дура?» – подумала молодая женщина, рассматривая телефон. Она выключила его и бросила его на диван. Прошло всего пять минут и Женя стала думать о том, где купить хороший торт.
Ночью ей долго не давал покоя один простой, но мучительно интересный вопрос.
«Свах Василий страшно рискует, а потому и боится, – рассуждала про себя Женя. – Я же могу запросто послать к черту его вместе с дурацким Сережей. Но почему он рискует?!»
Загадка казалась забавной, ее решение было не обязательным и у Жени стало совсем легко на душе.
3
Второй по счету Сережа оказался ниже первого ростом, значительно полнее, а его лицо чем-то напоминало физиономию купца-старообрядца из русской сценической классики. Первым делом Сережа внимательно и оценивающе осмотрел квартиру и только потом принялся за торт.
– Я ведь, знаете ли, человек небедный, у моей мамаши целых четыре киоска в Алексеевке, – начал он.
– Целых четыре?! – делано восхищенно переспросила Женя. – Кстати, а где эта Алексеевка?
– Тут, – Сережа почему-то показал пальцем на пол. – Она пока еще пригородом считается, а на самом деле уже почти город. Впрочем, вы и сами человек небедный, да?..