«Европеизм» графа С. С. Уварова очевиден. Но это европеизм, поставленный на прочное русское основание. Или, как писал Уваров еще в 1830-м г. в статье «О народонаселении в России», это «Русская система и Европейское образование; система Русская – ибо то только полезно и плодовито, что согласно с настоящим положением вещей, с духом народа, с его нуждами, с его политически правом; образование Европейское – ибо больше чем когда-нибудь мы обязаны вглядываться в то, что происходит вне пределов отечества, вглядываться не для слепого подражания или безрассудной зависти; но для исцеления собственных предрассудков и для узнавания лучшего» [2: 185]. А через несколько лет, в официальном документе, которым открывался первый номер «Журнала министерства народного просвещения», Уваров говорит о России так: «Отжив период безусловного подражания, она, лучше своих иноземных наставников, умеет применять плоды образования к своим собственным потребностям; ясно различать в остальной Европе добро от зла: пользуется первым и не страшится последнего» [10: V].
Нельзя не отметить, что в приведенных словах выражен совершенно трезвый и прагматичный взгляд на отношения между Россией и остальной Европой. Уваров, по сути дела, призывал русских людей смотреть на Запад не сверху вниз и не снизу вверх, а с чувством собственного достоинства и уважения к достоинству других народов, к тому же родственных нам по своим индоевропейским корням [11]. К сожалению, впоследствии ни «славянофилы», ни «западники» не сумели встать на простую и единственно плодотворную точку зрения великого государственного мужа.
Но вернемся к вопросу о смысловом содержании начала народности. Отметив, что здесь требуется движение идей, Уваров тем самым фактически призвал к раскрытию этого содержания мыслящую часть русского общества, «аристократию знаний». И его призыв был услышан. Но прежде чем выделить наиболее интересные отклики, уместно предупредить читателя о возможном недоразумении. Дело в том, что понимание народности как «малого народа», «малочисленного народа» и т.п., стало ходячим только в советское время, в связи с ленинской (а по существу и сталинской) концепцией русского народа (или великороссов) как «народа-угнетателя» (ясная и документированная характеристика этой концепции дана в монографии [12]).
Конечно, совсем другой характер имеет определение народности в знаменитом словаре Владимира Ивановича Даля (1801–1872), созданном в 1863–1866 гг.: «народность – совокупность свойств и быта, отличающих один народ от другого» [13: 1201]. Примерно так, к слову сказать, определял народность и Пушкин [8: 39]. Но такое, в целом вполне здравое определение народности не могло удовлетворить тех, кто угадывал, что народность в «тройственной формуле» означает нечто более глубокое, более фундаментальное. Но выразить это нечто оказалось совсем не просто.
За рамки тривиального представления о народности пытались выйти такие видные деятели русской культуры как литературный критик, поэт и знаток русской словесности Петр Александрович Плетнев (1792–1865/66), историк, публицист и писатель Михаил Петрович Погодин (1800–1875) и даже будущий «революционный демократ» Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848), призвавший в «Литературных мечтаниях» (1834) стать на «путь к просвещению в духе православия, самодержавия и народности» (о данных ими «определениях» народности см. подробнее [6: 36–49]. Но сейчас я кратко коснусь суждений о народности, высказанных авторами, сегодня практически забытыми; именно эти суждения как раз и оказываются наиболее интересными и важными.
Это относится, в первую очередь, к Василию Степановичу Межевичу (1812 или 1814 –1849), талантливому публицисту, поэту и критику. В лекции, прочитанной в 1835 г. в Московском университете, он отмечал: «Всякий народ имеет свой определенный путь, в жизни своей проявляет свою особенную идею; эта идея есть душа народа, и так сознание этой души, сознание этой идеи – вот что составляет народность!». Эту важнейшую мысль Межевич повторяет и в конце своей продолжительной лекции: «народность есть сознание своей самобытности, сознание своей национальной идеи» [14].
Мы видим, что выражение «русская идея» прозвучало задолго до В. С. Соловьева, прочитавшего в 1888 г. в Париже лекцию «Русская идея» на французском языке; лекцию, в которой, к тому же, русское национальное самосознание принципиально отрицалось. Межевич же рассматривал народность как форму сознания, содержанием которого является национальная идея, бывшая для него не отвлеченной формулой, а душой народа. Ясно, что такое понимание народности порождает целый ряд серьезных проблем, среди которых на первый план выходит отношение индивидуальной души и «души народа».
Убеждение в том, что начало народности требует философского осмысления, мы находим в статье «О необходимости содействия философии успехам отечественного просвещения» профессора Казанского университета Николая Алексеевича Иванова (1811–1869). Для него призыв к народности – это, по существу, призыв к духовной самостоятельности. «Каким же путем достигается духовная самостоятельность?». На этот вопрос следовал ответ: только путем философии, которая одна направляет нас к «высокому сознанию» своей народности. Без философии, убежден Николай Иванов, нельзя осуществить народность, так как «осуществление ее возможно лишь тогда, когда мы глубоко вникнем в сокровенные тайны нашего духа, исследуем законы, по которым он действует, и сознаем неистощимые его богатства» [15: 20]. Таким образом, по мнению как В. С. Межевича, так и Н. А. Иванова, народность является категорией внутреннего, духовно-душевного бытия – мысль, которая имеет решающее значение для перехода от национальной идеологии к национальной философии.
Таким образом, на мой взгляд, у собственно русской философии есть достаточно определенный год рождения, по существу совпадающий с годом рождения «тройственной формулы» (то есть с 1833 годом, если говорить об официальной декларации этой формулы). Можно сказать также, что выдающийся государственный деятель граф С. С. Уваров был de facto крёстным отцом русской философии.
Но новорожденный младенец – это еще не зрелый, самостоятельный человек. Притом развитие русской философии требовало не только времени; почти сразу, чуть ли не в колыбели ее попытались вернуть в небытие – или позволить расти дальше, но в ложном направлении, лишенной всякой духовной самостоятельности (а тем самым и народности). Причем сделано это было с исключительной, почти безумной дерзостью. На эту попытку стоит взглянуть пристальнее, тем более что она была первой попыткой такого рода – но далеко не последней.
Примечания
1. Флоровский Г. В. Пути русского богословия. – Вильнюс, 1991. – 600 с.
2. Уваров С. С. Православие, Самодержавие, Народность – М.: Издательство «Э», 2016 – 496 с. Цитируется официальный доклад Уварова Николаю I под названием «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения» (1833).
3. Виттекер Ц. Х. Граф С. С. Уваров и его время. – СПб.: «Академический проект», 1999. – 350 с.
4. Страхов Н. Н. Борьба с Западом в нашей литературе. Исторические и критические очерки. Книжка вторая. – СПб., 1883. – 272 с.
5. Архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология. – Джорданвилль, 1987. – 180 с.
6. Ильин Н. П. Формирование основных типов национальной идеологии от М. В. Ломоносова до Н. Я. Данилевского // Патриотизм и национализм как факторы российской истории (конец XVIII в. – 1991 г.). – М.: РОССПЭН, 2015. – С. 9–112.
7. Веневитинов Д. В. Избранное. – М.: ГИХЛ, 1956. – 260 с.
8. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Изд. третье. Т. VII. – М.: Наука, 1964. – 765 с.
9. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в десяти томах. Т. X – М.: ГИХЛ, 1958. – 662 с.
10. Журнал министерства народного просвещения. №1. 1834. Журнал был основан по инициативе Уварова и просуществовал до 1917 г.
11. О том, что Уваров отчетливо сознавал существование таких корней, говорит его обширная статья «Исследование об элевсинских мистериях», изданная еще в 1812 г. (см. [2: 99-132]).
12. Кузнечевский В. Д. Ленинградское дело. Вся правда о самом тайном процессе Сталина. – М.: Яуза-каталог, 2018 – 352 с.
13. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Под ред. проф. И. А. Бодуэна де Куртенэ. Т. 2. – М.: Терра, 1998. – 1024 с.
14. Ученые Записки Императорского Московского Университета. Январь-февраль. 1836.
15. Обозрение преподавания в императорском Казанском университете за 1841-42 гг. Казань. 1843.
Контрольные вопросы:
1. Назовите годы жизни и годы государственной деятельности графа С. С. Уварова, а также годы жизни и годы царствования Николая I.
2. В каком направлении стало меняться представление о национальной элите в эпоху Николая I и Уварова?
3. Как можно кратко выразить идеологию Московской Руси? Что побудило Уварова расширить «формулу» этой идеологии?
4. Согласны ли Вы с характеристикой народности в литературе, данной А. С. Пушкиным? Попытайтесь кратко обосновать свой ответ.
5. Каким видел Уваров наиболее плодотворное отношение России к «остальной Европе»?
6. Как связаны понятия народности и национальности?
7. Вспомните определения народности у В. С. Межевича и Н. И. Иванова. В чем принципиальное отличие этих определений от определения народности в словаре В. И. Даля?
Литературная критика
Андрей РУМЯНЦЕВ
.
«Глаголы неба на земле…»: философская линия в русской поэзии
В русской поэзии всегда была сильна философская линия. Прекрасные образцы афористичных и мудрых стихов оставили М. Ломоносов, Г. Державин, И. Крылов. В столетиях повторяются чеканные, звучащие как философские истины строки Ломоносова, великого ученого во многих областях естествознания, реформатора русского языка и русской поэзии, создателя силлабо-тонической системы в нашем стихосложении: