Читая А.С. Пушкина, становимся свидетелями грозных битв и походов. Их неизменные участники – боевые кони.
Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего…
«Песнь о вещем Олеге»
…Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.
«Полтава»
Кони – доблесть. Кони – слава. Кони – история.
В своих изумительных стихах А.С. Пушкин рассказывает о заботе о лошадях:
…Вы, отроки-други, возьмите коня!
Покройте попоной, мохнатым ковром;
В мой луг под уздцы отведите;
Купайте, кормите отборным зерном;
Водой ключевою поите.
«Песнь о вещем Олеге»
О древнейшем обычае таврения:
Узнают коней ретивых
По их выжженным таврам.
«Из Анакреона»
О далёких походах казаков:
Отдохнув от злой погони,
Чуя родину свою,
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
«Дон», 1829
О природной чуткости лошадей:
…С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит – и путник осторожный
Несётся в гору во весь дух.
«Евгений Онегин»
О верности лошади человеку:
Вокруг Руслана ходит конь,
Поникнув гордой головою,
В его глазах исчез огонь!
Не машет гривой золотою,
Не тешится, не скачет он
И ждёт, когда Руслан воспрянет…
«Руслан и Людмила»
Конь – «верный друг» и наделён поэтом самыми ласковыми эпитетами: «чуткий», «ретивый», «бурный», «игривый», «неутомимый», «весёлый»… И как символ чисто русского, задушевного, бесконечно родного в поэзии Александра Сергеевича Пушкина – образ тройки, ямщика, колокольчика:
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска…
«Зимняя дорога»
Пушкин приходит к нам живой, в своих бессмертных творениях. Сбылось пророчество поэта:
И славен буду я,
Доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
«Просёлочным путём люблю скакать в телеге…»
(К 160-летию М. Ю. Лермонтова. Журнал «Коневодство и конный спорт». 1974, № 11, с. 38–39)
Не изменит добрый конь:
С ним – и в воду и в огонь;
Он как вихрь в степи широкой,
С ним – всё близко, что далёко…
«Измаил-Бей»
В пору раннего детства, в дормезе своей бабушки, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, Миша Лермонтов едет на Кавказ. Впереди экипажа дружно бегут лошади, по сторонам – простор, над головой – солнце, дождь или звёзды… Впечатления оставляют в душе мальчика яркий неизгладимый след. Теперь Кавказ – на всю жизнь. И сам – с Кавказом. Здесь Лермонтов наблюдал горские национальные праздники с джигитовкой, стрельбой, гладкими скачками. «…Между тем наездники разъезжали по лугу и готовились показать свою ловкость и быстроту своих коней. Когда стало не так жарко, и солнце начало укрываться за Бештау, они рассыпались и в разных местах пустились скакать. Каждый из них старался сорвать шапку другого. Приобретение шапки служило трофеем. Победитель бросал её на землю, скакал мимо, оборачивался назад и стрелял в неё, на всём скаку, пулею из ружья… Там пели, там плясали, там черкес, на всём скаку, вынимал ружьё из чехла, заряжал его и стрелял, и опять прятал; там скакали, там стреляли из пистолетов, там поднимали деньги; дикие напевы, восклицания наездников, выстрелы, топот коней раздавались со всех сторон… (Журнал «Московский телеграф», 1830 г., № 1).
О таком местном празднике – байране – поэт вспоминал в поэме «Измаил-Бей»:
…Начался байран.
Везде веселье, ликованья…
…Уж скачка кончена давно;
Стрельба затихнула; темно.
В бабушкином пензенском поместье Тарханы его любимая игра – «игра в Кавказ»; из воска он лепил горы и черкесов, в альбомах рисовал черкесов, всадников, сражения, горные пейзажи, несущихся коней… Скачущий конь – символ свободы!
Горяч и статен конь твой вороной!
Как красный угль, его сверкает око!
Нога стройна, косматый хвост трубой;
И лоснится хребет его высокой,
Как чёрный камень, сглаженный волной!
Как саранча, легко в степи широкой
Порхает он под лёгким седоком,
И голос твой давно ему знаком!..
И молча на коня вскочил Селим;
Нагайкою махнул, привстал немного
На стременах… затрепетал под ним
И захрапел товарищ быстроногой!
Скачок, другой… Ноздрями пар как дым…
И полетел знакомою дорогой,
Как пыльный лист, оторванный грозой,
Летит крутясь по степи голубой!..
Размашисто скакал он, и кремни,
Как брызги рассыпаяся, трещали
Под звонкими копытами…
«Аул Бастунджи»
Михаил Юрьевич любил путешествовать на тройках и верхом. «Дорогой я ещё был туда-сюда; приехавши – не гожусь ни на что; право, мне необходимо путешествовать; я цыган». (Из письма к С. А. Бахметевой, август 1832 г.)
Отличных лошадей своему внуку покупала бабушка. Вот что она пишет любимому Мишеньке из Тархан 18 октября 1835 года: «…лошадей тройку тебе купила, и говорят, как птицы летят, они одной породы с буланой и цвет одинакой, только чёрный ремень на спине и чёрные гривы, забыла, как их называют, домашних лошадей шесть, выбирай любых, пара тёмно-гнедых, пара светло-гнедых и пара серых, но здесь никто не умеет выезжать лошадей, у Митюшки силы нет, Никанорка объезжает купленных лошадей, но я боюсь, что нехорошо их приездит, лучше, думаю, тебе и Митьку кучера взять. Можно до Москвы в седейки* его отправить дни за четыре до твоего отъезда, ежели ты своих вятских продашь…». [*Седейки – лёгкие одноконные крытые экипажи, ходившие с 1833 года между Петербургом и Москвой]
А вот каков отзыв об этих лошадях – в письме бабушке, Е. А. Арсеньевой, май 1836-го, из Царского Села: «…Лошади мои вышли, башкирки, так сносно, что чудо, до Петербурга скачу – а приеду, они и не вспотели; а большими парой, особенно одной, все любуются – они так выправились, что ожидать нельзя было».
Москва и подмосковное Середниково, Петербург, Царское Село (ныне город Пушкин), Пенза, Тарханы, Новгород… Снова и снова Кавказ. В ноябре 1837 года двадцатитрехлетний Лермонтов пишет С. А. Раевскому: «…С тех пор, как выехал из России, поверишь ли, я находился до сих пор в беспрерывном странствовании то на перекладной, то верхом… Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом, … для меня горный воздух бальзам; хандра к чёрту, сердце бьётся, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту: так сидел бы да смотрел целую жизнь».
С этими строками перекликается великолепный отрывок (145–146 строфы) из поэмы «Сашка»:
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж дикими воспитан табунами;
Кто приучён был на хребте коней,
Косматых, лёгких, вольных, как над нами
Златые облака, от ранних дней
Носиться; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
Как мерно конь о землю ударял
Копытом звучным, и вперёд землёю
Упругой был кидаем с быстротою.
Блажен!.. Его душа всегда полна
Поэзией природы, звуков чистых;
Он не успеет вычерпать до дна
Сосуд надежд; в его кудрях волнистых
Не выглянет до время седина…
Также об упоительной прелести верховой езды и её целебной силе – в «Герое нашего времени»: «…я сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся всё яснее и яснее. Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, всё в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума».
Сам Лермонтов всадником был отличным. Ещё бы! Ведь за плечами – Петербургская Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой (как узнаём от П. А. Висковатова – первого биографа поэта) манежная езда производилась от десяти утра до часу пополудни, а лекции были перенесены на вечерние часы.
Михаил Лермонтов окончил Школу в чине корнета лейб-гвардии Гусарского полка, храбро сражался на поле брани. Свидетельств горячности, доблести его в бою немало. Даже те, с кем отношения поэта были «несколько натянуты», признавали его мужество. Барон Россильон в 1840 году писал: «Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на черкесские завалы…».
Поэт, по-видимому, хорошо разбирался в породах лошадей:
И твой отец любуется
Персидским жеребцом.
«Свидание»
…Где конь арабский вороной
Играл скачками подо мной…
«Корсар»
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой, —
Питомец резвый Карабаха
Прядёт ушми и, полный страха,