Примечания:
1 В Еврейском тексте Библии о тельце не упоминается.
2 В Русском синодском переводе вместо нарицательного «пленители» сказано Савеяне, дикое пастушеское племя, происходившее от Савы (Быт ХХI, 3) внука Авраама и Хеттуры. Кочевало на севере от Идумеи.
3 В синодальном Русском переводе Халдеи. Это потомки Нахора, брата Авраама. Первоначально они жили в Вавилоне, потом в Месопотамии, откуда проводили разбойнические набеги.
4 Амалфея – мифологическое имя козы, молоком которой докормлен Юпитер. Рог ее, по сказанию, источал нектар и амброзию.
5 В еврейском тексте сказано, что Иов жил после выздоровления 140 лет, а сколько лет продолжалась вся жизнь его, не сказано.
6 Под этою книгой нельзя разуметь Сирский перевод Библии (Фешито), появившийся в 1-м веке по Р. Х–ве. Что приписка древнее этого перевода, видно из упоминаний о ней Аристея и Филона, живших до Р. Х–ва (Калмет).
7 Эта паримия, случайно пропущенная, должна следовать за XXXI паримиею из книги Бытия.
Человек на земле
Вацлав МИХАЛЬСКИЙ. Татьянин день
Мемуары
Вчера был Татьянин день, и я поехал в Москву поздравить мою читательницу Татьяну Михайловну Назарову.
Мне советовали взять бутылку хорошего красного вина, но я усомнился в добром совете, ограничившись коробкой конфет и букетом роз.
С утра бушевала пурга, и мы не ехали в Москву, а километр за километром пробирались в снежной замяти, в белесой кружащейся мгле. Благо ехать было всего километров сорок – на Ленинский проспект столицы. Долго ли, коротко, но приехали.
– А я вас с молодости читаю – лет с восьмидесяти пяти, – смеясь, сказала мне за праздничным столом Татьяна Михайловна.
– Наверное, с «Весны в Карфагене»?
– Да. А потом, когда вы прислали свой десятитомник, там я сразу наткнулась на роман «Семнадцать левых сапог» и вспомнила, что читала его давным-давно.
Татьяна Михайловна хорошо слышит, хорошо видит – читает без очков.
– В девяносто девять мне катаракту удалили, и с тех пор стало совсем нормально.
Под руководством хозяйки ее милая компаньонка из Молдавии Мария испекла пирог. Как-то сама собой на столе очутилась и бутылка рябины на коньяке, и мы выпили за день ангела всех Татьян и за нашу встречу.
– Ну и дурак же я, – радостно сообщил я Татьяне Михайловне и Марии, – жена ведь советовала взять бутылочку, а я не взял.
Посмеялись. Выпили еще по чуть-чуть.
– А эти картины подарил мой больной, – показала она тонкой рукою на стену, где висело несколько небольших пейзажей в строгих рамках. – В госпитале у нас лежал после войны.
– Хороший художник, – сказал я, – и небо живое, и трава.
– Хороший, но он был военный летчик, а рисовал так, сам по себе. Выжил.
Пятьдесят лет проработала Татьяна Михайловна медсестрой в отделении реанимации военного госпиталя.
– Вообще-то я работала до девяноста лет, но последние пятнадцать дорабатывала на нашей госпитальной скорой помощи.
Помолчали. Я с трудом осознавал пятьдесят лет в реанимации, Татьяна Михайловна думала о чем-то своем и была похожа на какой-то неземной цветок: вся такая аккуратная, светлая, сухонькая, маленькая – в чем только душа держится, но ведь держится и уже сто третий год.
А за окном гудит одна из самых напряженных магистралей Москвы, в комнате тепло и тихо. А еще говорят – загазованность, а еще говорят – шум, а еще говорят – надо жить на природе и нельзя работать на износ. Многое говорят, и правильно делают, что говорят, а там Господь сам рассудит.
На обратном пути пурга сошла на нет, небо прояснилось. И ехать стало хорошо, и на душе было светло от острого чувства радости существования, которого я давно не испытывал.
«Один живой пример убедительнее тысячи полезных советов», – примерно так думал я о дорогой Татьяне Михайловне, оставшейся уже далеко-далеко на своем крохотном островке тепла и покоя среди гудящего Ленинского проспекта.
Никогда в жизни не писал мемуаров, но вот написал, и, кажется, оно того стоит.
1.II.2019
Валерий ТОПОРКОВ. Письма курсанта Курганова
Журнальный вариант повести «Солнцеворот в плохую погоду»
Пролог
В конце июня 1987 года в торжественной обстановке Юрию Курганову был вручен аттестат об окончании средней школы – темно-серый, с серебристым тиснением документ, в котором все отметки были отличными, кроме одной – по русскому языку. Казалось бы, единственная четверка свидетельствовала лишь о досадно уплывшей из рук нашего выпускника золотой медали. Но это было не так. Ведь, говоря по правде, он к ней никогда и не стремился. Может быть, Юре не повезло с педагогом, классным руководителем или директором школы? Тоже нет. В действительности же ему была противна сама мысль о «золотом результате», он упрямо не верил в него и в душе был даже рад столь удачно сложившимся для него обстоятельствам.
Аттестат дополнила книга избранных сочинений Дениса Давыдова и Надежды Дуровой, с дарственной надписью и директорским автографом. Подарок вполне символичный, поскольку к тому времени Юрий уже решил, что будет поступать в военный вуз, с окончательным выбором которого тоже вполне определился: Ленинградское высшее военно-топографическое командное училище имени генерала армии Антонова, одно из старейших учебных заведений советской армии.
На это его решение повлияли не только родители, но и пример дяди, майора-связиста. Романтика военной службы окончательно вскружила парню голову, и он с упоением мечтал надеть форму, продолжить семейную традицию и, наконец, всего-то за четыре года получить редкую военную специальность.
…Накануне отъезда Курганову, разумеется, было особенно грустно. Но этот день запомнился ему другим событием, с которым, как он думал, обязательно должна быть связана какая-то народная примета: когда молодой человек в прощальном размышлении стоял на пороге родного дома, на край козырька над крыльцом чуть ли не над самой Юриной головой сел красивый белый голубь. Это было не только неожиданно, но и странно, потому что за все годы, прожитые им здесь, ни одного голубя во дворе видеть ему, откровенно говоря, не случалось. Но что же это всё-таки значило? – в ту пору можно было только догадываться…
1987
23 июля 1987 г.
Доехал хорошо, правда, в поезде совсем не выспался с непривычки.
В Ленинграде ориентироваться не так сложно, как в Москве. Сразу с вокзала – на Невский, сел в седьмой троллейбус и поехал на Петроградскую сторону. Впечатления, конечно, фантастические! Весь город как бы открыт, всё на виду, вся архитектурная старина: блистательный главный проспект, величественная Дворцовая площадь, красивейший Зимний дворец, Адмиралтейство, Дворцовый мост, стрелка Васильевского острова с Биржей и Ростральными колоннами, Нева с ее бесконечными каменными набережными, Биржевой мост, проспект Добролюбова… В общем, с широко раскрытыми глазами и ртом доехал я до Ждановской набережной, вышел напротив стадиона имени Ленина, ну а там до Пионерской улицы уже рукой подать.
Снаружи здание училища выглядит довольно представительно и современно. Со двора же общий вид намного суровее, словно очутился в большом каменном мешке, где только небо над головой напоминает о вольной жизни. Правда, вскорости всё мое напряжение как рукой сняло: будто щепку, подхватило общим потоком, лихо закружило-завертело и понесло…
Разместили нас временно в казармах выпускников и уехавшего с курсантами в летние лагеря батальона обеспечения учебного процесса (БОУП), на разных этажах. Я живу на последнем, пятом. Окна тут большие, кровати двухъярусные, и мне досталась верхняя койка. Уже и расписание дежурств по абитуриентской роте составили. Живем по строгому распорядку: подъемы, утренние зарядки, построения, разводы, вечерние поверки, отбои. В столовую и на самоподготовку ходим строем. Одно плохо – постоянно есть хочется. Кому из города чего принесут, тот сыт; кто пошустрее (из военнослужащих, в основном), тот без зазрения совести (голод не тетка!) «на хвост падает» – тоже, значит, не в обиде. Остальных же спасает другое: после всей нашей дневной суеты приходит время заведенного бывшими срочниками ритуала вечернего пиршества, когда каждый обязан поделиться всем, чем разжился за день.
Немного подкрепившись, ложусь на свою койку и долго смотрю на раскинувшуюся перед глазами городскую панораму – разноцветные крыши домов, дымящие трубы, далекие огни высоченной телемачты…
В свободные минуты ведем серьезные разговоры о будущей службе или упражняемся на установленной в коридоре перекладине. Истинное же удовольствие доставляют неуемный азарт прирожденных хохмачей и песни под гитару некоторых особо одаренных индивидуумов. Мне, например, очень нравится в исполнении одного из них песня на слова Сергея Есенина: «Зеленая прическа, девическая грудь. О тонкая березка, что загляделась в пруд?..»
Поет он эту песню так хорошо, что я иной раз недоумеваю: и зачем ему поступать в военное училище?.. Хотя, наверное, лучше, если бы он все-таки поступил.
Расписание экзаменов составлено таким образом, что полагавшийся мне к сдаче, как медалисту, единственный предмет шел вторым. Пришлось ждать несколько дней результатов первого экзамена – письменного по русскому. И вот, наконец, вчера сдал математику устно! Получил «отлично» – и как гора с плеч. Сразу после обеда отпросился в увольнение – телеграмму домой отправить. Надеюсь, вы ее уже получили.
Теперь в оставшиеся для сдачи последнего экзамена дни буду трудиться на благо училища – убирать территорию, наводить порядок в расположении, новую столовую помогать отделывать. Конечно, не худо бы теперь хоть на часик домой возвратиться. Вечером глаза закрываю – и сразу вижу себя у бабушки за столом, а на столе – пироги и банка парного молока…