Ирина Калус, Евгений Разумов, Леонид Советников, Зузанна Кухарикова, Геннадий Авласенко, Николай Смирнов, Евгений Чеканов, Юлия Сытина, о. Сергий Карамышев, Николай Ильин, Татьяна Ливанова, Александр Юдин, Вацлав Михальский, Алексей Котов, Вячеслав Александров, Патр. Тихон Белавин, Валерий Топорков, Борис Колесов, Михаил Белозёров, Василий ПухальскийЖурнал «Парус» №73, 2019 г.
Цитата
Алексей ТОЛСТОЙ
***
Вот уж снег последний в поле тает,
Теплый пар восходит от земли,
И кувшинчик чистый расцветает,
И зовут друг друга журавли.
Юный лес, в зеленый дым одетый,
Теплых гроз нетерпеливо ждет,
Всё весны дыханием согрето,
Всё кругом и любит и поет…
Утром небо ясно и прозрачно,
Ночью звезды светят так светло;
Отчего ж в душе твоей так мрачно
И зачем на сердце тяжело?
Грустно жить тебе, о друг, я знаю,
И понятна мне твоя печаль:
Отлетела б ты к родному краю
И земной весны тебе не жаль…
1856
Художественное слово: поэзия
Евгений РАЗУМОВ. Что остаётся миру…
***
Тетрадь молчит и смотрит за окно,
в котором – тот, и та, и даже это
(людская жизнь, Малевича пятно,
дождавшееся нового рассвета).
Имеют место (полагаю – быть)
цветы и птицы (дирижабли даже).
Но это – сон, короткое «фюить»,
звонок покойной Мозгалевой Глаши.
(Глафиры то есть.) Так зачем тетрадь
должна присочинять чего-то боле?..
Вот и молчит. И – не присочинять
старается. Евгений Анатолье…
***
О том, что перегной когда-то был жуками,
деревьями (но – стоп), скворечниками птиц…
забудь… присядь… Смотри – трава под облаками
проклюнулась опять. (Чем не Аустерлиц?..)
(Фу – начитался.) Том четвертый на скамейке.
Лопата. Сапоги. (А стало быть – весна.)
Проснись и перегной полей из этой лейки.
И разбуди фасоль (хотя бы) ото сна.
А там – и кабачок, и все, что есть на свете.
(Но главное – себя!) Через неделю – май.
Уже сачки во снах перебирают дети.
И ты, ты что-нибудь уже перебирай!..
Хотя бы этот хлам, что накопил в сарае
за сорок лет земных, где звякает звонок
велосипедный (чу! ты, пыль с него стирая,
стал мальчиком вчера и от слезы промок).
Нет – выгляни туда, где хлама нет в помине,
где горизонт манит сандалии твои…
Скачи за горизонт на этой хворостине!
И крика – и-го-го! – от неба не таи!..
Оглядываться, нет, не надобно, дурашка!..
Скворечник упадет. И дерево. Но ты
не постареешь. Нет. И в клеточку рубашка
(там) вечно будет рвать (там) вечные цветы.
***
S.H.
Окажется: Земля – совсем не та планета,
где я любил Тебя; окажется: на ней
тебя любили два, нет, полтора поэта…
И ты – любила их. (Хотя бы тридцать дней.)
Узнать об этом – стон (ведь закопают в Землю,
где ты любила их, пусть даже десять дней).
Стою и небесам (другим планетам) внемлю.
Белей – что может быть? Что может быть черней?..
***
У окна сидят глаза. Смотрят в сторону Луны.
(Это – что-то в небесах из, наверное, стекла.)
Жизнь, наверное, прошла. Но лежат в кровати сны.
«Досмотрел бы», – говорят. Валерьянка помогла —
вот я, кажется, храплю без рубашки и штанов
где-то в городе на Эм (не забыли алфавит?),
а рубашка и штаны все бегут ромашкой снов —
дескать, милиционер бегать голым не велит.
Ну, а мне смешно и так (валерьянка помогла)
бегать в городе на Эм (вдоль милиции его),
потому что я люблю (от такого-то числа),
потому что не любить – понимаю – каково.
И не надо в чемодан класть рубашку и штаны —
был, наверное, совет голой девушки в письме.
Вы заплакали, глаза?.. Уверну фитиль Луны.
Дочитаете письмо и, наверное, во тьме.
Ибо каждая строка снилась двести раз уже.
Как бежит она одна где-то в городе на Эм
из несбыточного сна нагишом в моей душе,
и голодные глаза знают: я ее не съем.
СТОРОЖКА
Ю. Бекишеву
От печали – стопка самогона.
Да из бочки, Юра, – огурец.
«Умирать – такого нет резона», —
говорит на веточке скворец.
«Прилетел?.. – таращится кепарик. —
Все мы ходим под календарём».
На-ко, Юра, говорю, сухарик
с чесноком, который, Юра, трём.
Мы – пейзане. Мы из телогреек
состоим, из кепок и сапог.
(У меня в кармане – пять копеек.
Да какой-то рукописи клок.)
«Шадлядэ». (Не Саши ли Бугрова?..
Он ведь тоже грамотный.) Роман.
«Лучше выпей самогона снова, —
говорит, – и спрячь меня в карман.
Вдруг прознает Федор-то Михалыч…
С топором-то и придет в ночи…»
Ты запри меня в сторожке на ночь,
Юра!.. (Выбрось к лешему ключи.)
ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ. «ПЕРЕПИСЬ В ВИФЛЕЕМЕ»
Цедят вино из бочки. Режут свинью на ужин.
«Да Вифлеем ли это?» – спросит усталый путник.
Хмуро кивнет прохожий. Голос его простужен.
Мальчик на льду играет, в прорубь макая прутик.
Возле гостиниц тесно. Перепись потому что.
Даже хибара ведьмы, что не сожгли когда-то,
служит сегодня кровом. Чаем поит старушка
тех, что бросали камни. Пьют, ничего, ребята.
В общем, денек обычен, кабы звезда не висла
вон, где из меди флюгер, кабы не эти двое:
женщина и мужчина (что им земные числа
переписи какой-то, если в душе – такое!..).
Ставни скрипят и двери. Нет под луною места,
видимо, для Младенца. Только в пещере разве.
Где-то гудит волынка. Где-то звучит челеста.
Ослик жует солому. Бычьи грустны подглазья.
В общем, и ночь обычна, кабы не свет небесный,
кабы не стук Младенца ножкой внутри Марии…
Что остаётся миру – свет Рождества исчезни?..
Каменный шар, откуда в небо глядят слепые.
ЧИТАЯ ТОЛСТОГО
От первого тома до двадцать второго
я руки раскину на старости лет,
очки протирая о Льва о Толстого
в надежде услышать Толстого ответ
на вечный вопросец – «зачем?»: это небо
над этой землей возле Тулы и здесь,
где смотрят иконы Бориса и Глеба
такие же, хлебушек где «даждь нам днесь».
Земли не пашу, сапоги не тачаю.
Детишек – одиннадцать душ – не завел.
Ну, разве что корка – такая же к чаю.
Да вечный вопросец (про письменный стол).
Захлопну дневник – и окажется: муха
жила оправдательней в местности сей.
Родиться – хватает (подумаю) духа,
а дальше… Толстому – откроют музей.
И Софье Андреевне Берс – потому что…
И душам детишек (одиннадцать их)…
«Звезда, ты напрасно горела неужто
над люлькой моей?..» – усмехается стих.
Захлопну и эту тетрадь в коленкоре.
Побрею щетину для нового дня.
«MEMENTO, – читаю и далее: – MORI».
На томе двадцатом лежит пятерня.
***
ПРОЩАЙ – написано на нем.
ПРОЩАЙ – написано на ней.
А поезд едет в Никуда
из Ниоткуда через час.
И этот чертов паровоз
любого довода сильней.
Остаться. Выдумать миры,
не разлучающие нас.
Из Ниоткуда не глядят
любому поезду вослед.
Там пьют цикуту по глотку
и в стену бьются головой.
Ведь даже письма в Никуда
никто не отправляет. Нет.
Осталось сорок пять минут.
А я – по-прежнему живой.
«Мы никогда?..» – «Мы никогда». —
«Ни на минуту?..» – «Ни на миг». —
«А что же ты уже молчишь?..» —
«А мертвые не говорят».
«Поставь Шекспира, ангел мой,
на эту полочку для книг», —
скажу тебе из Никогда.
Глазами, выпившими яд.
***
Нам отпущено с неба на нитке:
пузыречек на столько-то лет,
две анкеты (а может, открытки),
а еще – лотерейный билет.
А чего в пузыречке-то?.. Брага
или разный там валокордин?..
(Вопрошаем.) Не видно. Однако
что-то капает, капает… Зин,
а чего ты не смотришь?.. (К примеру.)
Насмотрелася. (Спит человек.)
Я и сам… то есть эту холеру…
Видел там-то и там-то… Узбек
хоть накушался дынь до отвалу.
Ну, а мы… Закуси огурцом,
Николаша!.. Пузырь – это мало.
(С запрокинутым к небу лицом.)
(Ничего не свисает оттуда.)
А анкету-то эту куда?..
Как же ты обрываешься круто
под моим башмаком, лебеда!..
***
Можно ручки сложить на тетради своей.
«Ведь написано всё». (Это – голос вороны,
что сидит на березе.) «Пойдем, дуралей! —
говорю я себе. – Будем есть макароны».
Не идет дуралеишко – буковка, мол,
закатилась куда-то… вчера… от романа.
«А роман-то об чем?..» – это письменный стол
говорит из-под кружки. (Точнее – стакана.)
Он совсем опустился. (И стол. И стакан.
И, наверное, я. Или в зеркале кто-то.)
«О любви, – отвечает во мне старикан. —
К идиотке одной одного идиота».
«А чего он ругается?.. – буковки всхлип. —
Он ведь ангелом звал эту девушку прежде».
Макароны остыли. И голос осип.
Это – вермут. Холодный. (Зима в Будапеште.)
«О любви», – повторяет граненый стакан.
«Неземной», – добавляет страница под мухой.
«Не жужжи», – отгоняет ее старикан
(муху то есть) слезой и соленой краюхой.
***
Грусть сидит одинокою птицей
на заборе, где край городской.
Не гони ее прочь рукавицей,
ведь она возвратится тоской.
Дай подсолнуха ей из кармана,
улыбнись беспричинно при ней.
Не летит она в дальние страны.