Прижилась. Потому и родней.
Ну, пошарит чуток на помойке…
Ну, к сороке добавит словцо…
Ты и сам прикарманил на стройке
медный провод, что свернут в кольцо.
А зачем?.. Ведь не вешаться сдуру.
…Только видела птица тогда,
как твою провожали фигуру
провода, провода, провода…
***
Внукам – Роме и Саше
Хорошо бы дирижабли плыли, мальчики, по небу.
Без, конечно, Хиросимы и других авиабомб.
Мы смотрели б в три бинокля, приземлиться им бы где бы,
Чтобы выгрузить игрушки – треугольник, круг и ромб.
Мы бы строили из ромба, треугольника и круга,
может, новую планету, может, новую страну,
где из олова солдаты не убили бы друг друга —
ни разочка, где не ходят через мины и войну.
А еще бы посадили мы жасмин и три сирени,
где сейчас лежит прохожий, где бутылка тоже спит.
Рядом – бочка для зеленки, чтобы смазывать колени.
Круглый день там в круглом цирке вход, наверное, открыт.
Спите, мальчики, покамест мастерю я дирижабли
из воздушного из шара и из гелия внутри.
Только бы вокруг ладони эти пальцы не ослабли.
Только б в шлепанцах дошлепать человеку до двери.
Там – и небо, и минуты из Грядущего, из Мира,
где Меня Уже Не Будет, но… ВЫ БУДЕТЕ зато.
Счастлив я?.. Наверно, счастлив. Враки – нет, не от пломбира.
От любви, которой хватит, полагаю, лет на сто.
Леонид СОВЕТНИКОВ. Сквозь бездны напролёт
***
Как дышали холодом свободы
С затаённым привкусом печали!
Перед веком, вышедшим из моды,
Всё права никчёмные качали.
Вот теперь молчим в бесправье нищем —
Приживалы сумеречной зоны.
И свободы призрачной не ищем,
И клянём продажные законы.
РЫБИНСК 90-Х
Неловкость гордая. Бурлацкая столица.
Стремленье в люди, не владея пиджаком.
Здесь даже Волга любит морем притвориться,
И чайки стонут самым русским языком.
Как водной гладью всё связалось воедино:
От стрелки – мост, особняки, музей, собор…
Навстречу – серость, сырость, на костях плотина,
Попытки чуждые назваться не собой.
Вермонтский житель слыл здесь банщиком в Софийке,
В Казанской церкви долго плесневел архив.
Здесь чтут Суркова, а не Шарля Кро, не Рильке,
Но в герб – пропавшую стерлядку поместив.
Звучит Крестовая почти что как Крещатик,
И рыбьим жиром фонари напомнят Санкт…
Но близ развалин чьё-то вырвется проклятье,
И вдруг куда глаза девать не знаешь сам.
***
Без разницы: эль, эллин или эллинг…
Всё перемелет впрок безумный мельник
И сам от раскулачиванья сгинет,
Ведь даже мельник мельницы не минет.
А в инобытии? – Где в нём корысть?
В палитру света погружая кисть
И оживляя смутные пространства
Души, любить сквозь бездны напролёт!
Пусть время за любовь не даст ни шанса,
И вечность даже даром не берёт…
ОБРЕЧЁННОСТЬ
Ни плеска в небесном оконце,
Ни тона, чтоб мог не сереть.
Не может ледащее солнце
Безвидную землю согреть.
К чему ни притронешься – наледь,
Как стылый чиновничий взгляд.
И смерть не могла б опечалить
Сильнее, чем мысли болят.
О, разума нищие дети,
Вот тема – засмейтесь над ней,
Что чем обречённей на свете,
Беспомощней, тем и родней!
***
То водица, то краски густы
В углублённых лазках звуколада.
Переходы – чтут даже кроты,
Твёрдо зная, зачем это надо.
Им бы грызть да поглубже копать
Лабиринты искусственной ночки,
Только детям-то что рассказать
О пылавшем в дыре уголёчке?
Можно чутким и правильным слыть,
Отличая породу от шлака,
Но за правдой – наверх выходить.
Вопреки преимуществам мрака.
ПЕРСПЕКТИВА
– А чем страшен «Чёрный квадрат»?
– Отсутствием перспективы.
А если в чёрный кубик заточён?
Квадрат окна снаружи чёрен, чёрн,
А выглянешь из этой чёрной клетки —
Блестят антенн пейзажные соседки,
Тригонометря спицы на клубок
Луны… да фонари мотают ток…
Да дерева во сне скрестили ветки.
Назад в окно? Иным ночам внимать,
Предвидя одиночества и скуки,
Иль прозевав, когда картинно руки
Развёл сосед: чего тут понимать?
***
Ствол дерева, живительный сосуд,
Ваяемый паденью вопреки.
Какие силы волю вознесут
Так от земной до неземной реки?
Струятся ветви, тонут в вышине,
Теряя стройность, обрываясь вдруг.
Какая мысль дойдёт от них ко мне,
Не размыкая свой древесный круг?
О том, как надо стройно, связно жить?
Земли и неба древнее звено —
Ствол дерева. К себе приворожить
Меня сумел. Хоть спилен он давно.
***
Купола, пятиглавья, главы,
Аркатурные пояса…
Украшенья не ради славы,
А красой веселить глаза.
Когда в развидневшейся стыни
Проступит, чуть млея вдали,
Классический облик твердыни —
Особенность хладной земли, —
Её белоснежный эпитет,
Белее, чем выпавший снег,
Один передаст и насытит
Величьем застывший разбег.
Видение стрелен и прясел
Из снега как будто растёт!
И взор отуманенный – ясен,
И путь заметённый – простёрт.
ЕЩЁ ТОЛПА НАДЕЕТСЯ И ВЕРИТ
Меч разделенья нам дарован – Слово.
И пусть толпа ещё молчит сурово…
Из ничего, из глины изначальной,
Объемля череп, словно круг гончарный,
Смысл разделенья иже с Небом связь
Растёт, пока толпа молчит, таясь.
Ещё толпа надеется и верит
Словам земных кумиров. Звук пустой!
Уж волосы на головах шевелит,
Обременённых властной суетой,
Предчувствие расплаты неизбежной.
И сколь ни хорохорься, а бледней,
Царящий демон мути зарубежной!
Ты будешь смят толпой, не шутят с ней.
***
Мы живём, как в эпоху татар.
Страшен гибнущих русичей стон.
А для наших князей да бояр
Важен только ярлык на престол.
Семь столетий такая напасть!
Семь веков ограбления цель.
Догорит ли свеча, что зажглась
От соблазна богатств и земель?
***
Но уже раскачали ворота
молодые микенские львы…
О.М.
Запотела луны половина —
Провозвестница древних часов.
Застывай, землеройная глина,
Обрастай чернотой парусов.
В белладонне, в совином прозренье
Жизнь завязана мёртвым узлом,
И в волнах не находят спасенье
Ариадна иль девка с веслом.
Лунен свет, пропесочивший мнимость,
Чем угодно судьбу лабиринть.
Море мин, не мешало бы, Минос,
Местожительство переменить:
Где медузна морская пехота,
А ветла – продолженье звезды…
Но томят перевёртыши счёта,
Людоедства земли и воды.
***
Безмолвно умирать – вот доля славянина…
А. Фет
Пространство несудьбы. Глухая участь тени.
Зачем-то фонарей светильни возжены.
Вот новый Колизей: мы на его арене
По-варварски, безмолвно умирать должны.
Товарищ, не стони. Свободы песня спета,
Но дух – могучий дак – спокоен и суров
И видит наперёд, как валится и эта
Империя шутов, плебеев и воров…
Пересаженные цветы
Зузанна КУХАРИКОВА. Возвратимся к небесным воротам
Верлибры из сборника «Следы в росе» (Поважска-Бистрица, 1998, 142 с.)
Перевод со словацкого Ирины КАЛУС
ПОСВЯЩЕНИЕ
Вам, любимые,
Которые были
И которых уж нет.
Жестокая смерть забрала вас давно.
Вам, любимые, дальние:
Ваши признания
На пожелтевших листах
Не перестают согревать.
Вам, любимые,
Которые у меня сегодня,
Нескольких вас в сердце храню.
Вы – мои печаль и мёд.
Вам – всем
От любви,
С любовью
За любовь.
Спичка печали горит всё сильнее.
Тот огонёк – мне давно не приятель.
Одиночество вкралось, не касаясь дверей,
Напомнило мне обо всём, что утратил.
Мирослав Валек («Спички»)
ИДУ ЛУГОМ
Иду лугом,
Ищу твой давний след в росе.
Но напрасно.
Развеяло его.
Только несколько мёртвых цветов
Остаются в траве от босых ног…
Молодое солнце послало тебя,
Нежный лучик ранний.
Поглаживал ты моё лицо.
Щекотал сердце особенным очарованием.
Пил росу из моих хрупких ладоней.
Иду лугом,
Подкова твоей ноги
В воспоминаниях у меня звенит.
Тихо, прекрасно…
Точно, как тогда.
Время уже развеяло
Следы в росе.
В волосы нам вдохнуло
Пыль серебряную.
ТОГДА
Любовь моя давняя,
Где твоё пальто с первой зарплаты?
Куда ты его дел,
Вряд ли вспомнишь.
Им мы закрывали
Победы и поражения,
Мой сон, твою негу
И бесшабашность…
Сумасшедшая юность!
Достаточно только искры, сразу – пожар.
Не смотрит на то, что в людях сжигает.
Я – Золушка,
Ты – король.
Всё у нас было:
Маленькие тайны, сладкие нежности
И идеалы…
А годы идут…
Ты – кто-то другой.
В избытке – женщин, любви – в избытке,
Стремления высокие, горы амбиций…
ПОЗДНО
Судьба скрестила наши дороги,
Ты здесь нежданно.
Такая особенная минута…
Высокое небо в глазах,
На ветру развеваются твои волосы белокурые.
Взгляд манящий,