А там и не спорщик вовсе – спорщица. Сидит лягушка, имеющая горячее желание прыгать туда и сюда. Спать же нисколько не помышляющая.
Присмотрелся получше. Нет, всё верно: передо мной лягва, которой сколь воды ни пить – волом не быть. Выпрыгнула из воды, взобралась на ступеньку. На меня глядит.
И ведь со смыслом взирает лупоглазая! Дескать, ты что, человече, плетешь про лягушек? Не всё мы спим зимой. Вот я забралась в теплое подземелье. В ус не дую, бултыхаюсь в воде. С кирпичных стен слизываю комариков длинным языком, жучков всяких собираю, мокриц. И ничего покуда – жива и здорова. Здесь мороз не страшен. У меня под землей всегда оттеплие. А лето когда придет, я переберусь в озеро.
Водоем объявился в моих речах? Не было упоминания о нем раньше, это правда. Но верно, что заказник ширится год за годом, и дела возле него происходят разные в соответствии с нуждами людскими. Поскольку повествование наполняется приметами из разряда фактологических новостей, позвольте доложить: однажды бульдозеристы перегородили Сетунку плотиной.
Какая в таковском случае сотворилась оказия? Знаменитый ужасный провал-овраг, глубокий, будто преисподняя – заполнился водой.
Приложил ли руку Василий Васильевич к обустройству обширного водоема, сказать затрудняюсь. Только лысая гора стала выглядеть поприличней. Теперь на вершине ее поигрывал плечами заказник малахитовый, понизу – пруд искрился по июню да по июлю блестками веселых волн.
Поинтересней вырисовывался отныне пейзаж. Малость обустроенней гляделась обочина Боровского шоссе на подъезде к Солнцево.
***
Моя незнакомая аллея.
Шли годы, уводили меня дела туда и сюда, все реже бывал на садовом участке. Естественно, нечасто приходилось навещать заказник. О красоте здешней тропы в березняке знал, однако дань неспешным прогулкам под сенью листвы отдавать было некогда.
Тем временем подрастали дети, им нравилось бывать в нашем саду. Я снова зачастил в Солнцево.
Для моих наблюдений всё началось с телевизионной передачи. Показывали красивую березовую аллею где-то в Подмосковье. Сквозь завесу полупрозрачных крон падал на землю животворный свет. Дорожка под сияющим зеленоватым шатром всё длилась, длилась, она уводила куда-то вдаль и чарующе звала пройтись по лесу в неге отдохновения.
Диктор тем временем приводил какие-то цифры, факты, называл имена собственные – короче, выдавал информацию касательно березового чуда. Это пролетало до поры мимо сознания моего, но вдруг уловил кое-что знакомое.
Стал вглядываться пристальней, прислушиваться внимательней. Ба! Мой скромный домик стоит в аккурат с волшебно-прекрасной аллеей рядышком. Но заходить туда последнее время приходилось нечасто, потому и не узнал родных мест.
Дорожку завлекательную, ровный строй белокорых деревьев не пропустишь, коли выберешься из Москвы по Киевскому шоссе. И доедешь до поселка Румянцево. И пойдешь мимо заборов в деревню Говорово, оставляя справа поле, потом липняк. И свернешь, уважая тропку, налево – вот он, высокорослый березняк!
Пройдешь его, ан уже и деревня совсем невдалеке, однако не она сегодня цель путешествия. Туда можно и не ходить, просто неплохо – погулять по лесу.
Вот и гуляю мысленно, вспоминаю, как диктор с удовольствием поведал нам о любителях природы.
Облюбовали аллею местные ребята. Для каких надобностей?
Так ведь понаделали скворечников, как советовал Василий Васильевич, понавесили домушек для птиц. Их там поселилось столь много, что птичьи песни по весне звенели на всю округу.
Ой, до чего верно говорил телевизор! Я и сам заслушивался что ни теплый вечер соловьиными трелями. А когда однажды приметил стайку бойких синиц, обрадовался, начал подбрасывать им хлебные крошки.
Мы повесили возле дома пакеты из-под молока, предварительно вырезав в них отверстия, и насыпали вовнутрь всякого угощения.
Было дело – подобрал в кустах сорочьего сына. Видать, выпал из гнезда и очутился «на мели». Наше семейство дало ему имя Гоша. Растили его в картонной коробке, предлагая на обед дождевых червяков, и он никогда не отказывался перекусить.
Потом сорочонок у нас научился летать, и я с месяц продолжал подкармливать малыша. Он планировал с высоких кустов, садился мне то на руку, то на плечо. Но вскоре так окреп и осмелел, что отправился покорять мир и мы уже стали не нужны ему.
Счастливого пути, Гошка!
Тем временем ребята местные, понимая птичьи нужды, продолжали мастерить кормушки для песельных летунов. Для всех птах, которые поселились на аллее. Щелкайте себе крупяную подсыпку!
Уж что было, то было – в березняке завелась всяческая живность. И довелось мне через пару лет подивиться на здешнее проживание братьев наших меньших.
Березовая аллея, когда кроны деревьев сблизились, стала защищать лужи на дорожке от припека. Известно, лес влагу сберегает – сам ею подпитывается, других угощает охотно. А и чего сарафанистым красавицам не благоденствовать, не расти ввысь ли, вширь ли, коли пронырливые птахи не дают ходу ни вредным жукам, ни прожорливым гусеницам? В тенечке теперь лягушкам можно порадоваться жизни, более влажной и неизмеримо более способной.
Прогуляешься так-то по аллее в начале жаркого лета и заметишь: в лужах плавает лягушачья икра. Здешние бочажинки отныне пересыхали со скоростью определенно замедленной, и всё это давало маленьким квакшам верный шанс выжить.
Завелись в молодом лесу ко всему прочему и птицы, и лягушки. Как говорится, аукнулось.
Березовая аллея по всем азимутам наполнилась жизнью.
При переговорах скворушек, при неустанных соловьиных трелях позвала людей любоваться живой природой.
Ребятишки мои росли, крепли… В капле росы отражается мир, а юность его увидел я в своих детях, в Березовой аллее, в ее скворечниках, в соловьиных трелях.
***
Последний раз встретил Василия Васильевича, когда косил он траву на опушке заповедного квадрата.
Длинное острое лезвие ходило по луговому разнотравью со свистом, ухватисто. Дружно падали маковки в клеверных куртинках. Валками укладывались пахучие таволги. Клонились и медленно прислонялись к земле жилистые стебли татарника.
Под мокрой лесниковой рубашкой остро торчали худые лопатки. Лицо моего знакомца было напряженным. Глаза сосредоточенно упирались в звенящую сталь, летающую справа – налево, справа – налево.
Мне как раз тем днем довелось идти проселочной дорогой.
Глинистая сырая липла к подошвам земля. На дождливой неделе обильно пролились тучи, проселок раскис, и хочешь не хочешь – знай посматривай под ноги. Не то соскользнешь в бочажину и отведаешь тамошнего холодного душа.
В лужах по летнему обычаю плавала, отдавая млечным блеском, лягушачья икра. К неслучайному виду ее в заказнике привыкли уже все. Сейчас, вспоминая тот день, прихожу к выводу: именно посадки Василия Васильевича послужили стартом для путешествующих лягушек. Они, получив жизненное вспомоществование, поскакали из луж в наши сады. Где охотно расправлялись со слизнями и освоили, как уже рассказывал, погреба. Потом им была прямая дорога в новый обширный водоем, куда и направлялись квакши после того, как набирались в садах сил.
Ныне в озере у подножия горы хватает лягушек. Ровно как и рыбной молоди, регулярно попадающей на удочки молчаливых философов. С очень умным видом сидят здесь разнокалиберных возрастов рыбаки. Увидишь их на берегах, на крутых озерных закраинах, на пологих склонах, где мягкая травка так и манит устроиться с нехитрой снастью возле воды.
Проходя мимо Василия Васильевича, хотел завести разговор. Неплохо, мол, выкосить на опушке лужок, перекопать дернину да насадить дубков вдоль дороги, верно?
Однако что-то помешало мне. Может, завидя знакомца, не остановил лесник замах литовки? Не глянул на меня приветливо?
Речь не о притязаниях беспечного путника. Никогда не держал обид на хозяина зеленых кварталов.
Стар он был, придорожный косарь. Устал, наверное, до чертиков, чтобы взять да изобразить радость от встречи. Сил у человека не прибавляется с годами. Думается, правильно я сделал, что поздоровался и пошел прочь, не стараясь отвлечь его от взятой на себя обязанности махать тут в преклонном возрасте отяжелелой косой.
В каком году обозначилось грустное видение, зацепив меня печалью прощанья, не вспомню уж теперь. Во второй половине века прошедшего, нравится обстоятельный ответ? Мне самому – не так чтобы по душе, потому как мается она виденьем еле уловимого припоминания и мается бесконечно.
Если спросите – жив ли ныне Василий Васильевич? – голову поломаю, мыслями пораскину да и скажу: скорее всего, не осилил он столетнего с гаком возраста.
Заказник, на который лесник положил свою жизнь, здравствует. Хотя… если продолжить рассказ о возрождении дубравы… непростая получается история.
***
Поселок со временем получил статус города. Пусть подчинялся райцентру Видное, улицы его, одевавшиеся в красивый камень, в прочный бетон, были с самого начала какие-то узнаваемо столичные. Постарался, наверное, домостроительный комбинат № 3, который находился поблизости – через дорогу от нового озера. Неподалеку от усидчивых рыболовов.
Не теряя московской марки, он обустраивал новый город, возводил дом за домом. Там, где ухабистые дороги извивались прихотливо, протянулись улицы более прямые и ровные. С твердым покрытием и удобными подъездами к разноцветным многоэтажкам.
Поворот неожиданный: садоводы обширной горы очутились в исключительно близком соседстве с подмосковным высокобашенным градом. У них начинается процесс постижения строительной реальности.
Заканчивается он резонным вопросом – а не прорубить ли калитку в заборе? Для того предназначения, чтобы осуществить еще один проход в окружающую действительность.
Нужен он для необоримых нужд: путь станет короче к автобусной остановке и к магазину, торгующему – вот удобство! – сыром, хлебом, колбасой.
Городская инфраструктура под носом, почему не воспользоваться этими свалившимися, как говорится, прямо с неба современными благами? Короче, прорубили-таки забор.