А Надя снова только смеялась… Как-то раз она спрашивает:
– А почему Мишка не миллионер?
Потому что он – другим оказался. Не таким, как Витя Кит, а обыкновенным работягой. На нефтеразработках Мишка вкалывал вахтовиком – три месяца на Севере, три – дома. Высококвалифицированный электрик с высшим образованием. Зарабатывал хорошо. А в городе не жил, потому что не любил его… Березовка для такого, как Мишка, всегда ближе и роднее будет.
– Ошалела ты совсем, – сказала Надя. – Ты на себя со стороны посмотри.
А я ничего такого не видела… Говорю же, не любила я Мишку! А о том, что мне так хорошо ни с кем и никогда не было, я просто не думала. Точнее говоря, я Мишку ни с кем не сравнивала… Вот так, наверное, он единственным и оказался.
Три недели прошло, Мишка на рабочую вахту собираться стал. Когда мы с ним прощались – намиловаться никак не могли. А как уехал Мишка, мне легче на душе стало. Потому что понимала я, что никогда он не простит мне моего прошлого. Ни за что и никогда. А значит, и будущего у меня с ним нет.
Еще через три дня черная беда пришла. Мы с Надей на ее машине на речку ездили, а когда возвращались, припозднились и в село уже затемно въехали. Вдруг смотрим, посреди улицы черная машина с погашенными фарами стоит. Подъезжаем ближе, а ее фары вдруг снопом света в лицо как брызнут!.. Потом кто-то из машины вышел и почти тут же в нас крупнокалиберная дробь ударила. Стреляли в Надю, и она погибла почти мгновенно. Мне тоже досталось – в левое плечо и в лицо.
Что было дальше, я уже не помню, просто вдруг стало темно…
4
…В сознание я только в больнице пришла. Рядом – дядя Вова сидит. Он, вообще-то, не в Березовке живет, а в райцентре, начальником местной милиции работает. Мне дробь губы задела, но кое-как все-таки я ему рассказала о том, почему мы уехали из Москвы.
Вот так я «умерла»… Пояснил мне дядя Вова, что иного варианта избежать второй встречи с дружками Вити Кита у меня не было. Они ведь рано или поздно оставшуюся в живых свидетельницу искать начнут.
Короче говоря, через пару дней на березовском кладбище зарыли в землю не один закрытый гроб, а два. И два памятника поставили – Наде и мне. Что касается нового паспорта, то жена дяди Вовы в загсе работала и оформить мне фиктивный брак (кстати говоря, тоже с покойником) со сменой фамилии ей особого труда не составило. Была я Тимофеева, стала Кузнецовой.
Для Мишки я тоже умерла… Даже удачно все как-то получилось – прощаться не пришлось. Только дядя Вова и еще пятеро родственников правду обо всем знали. Но березовские Тимофеевы, как говорила наша бабушка Таня, покрепче любого дуба будут. Если молчат, то молчат, и точка.
Дальше – воронежская больница. Раны на плече зажили быстро, а вот с лицом врачам пришлось повозиться: сначала боролись со следами ранения, а потом восстанавливали симметрию лица. Справились хорошо. По крайней мере, хуже не стало. Именно поэтому половину всего, что я заработала в Москве, в больнице оставила. Еще мама помогла.… Куда же я без нее, если, как выяснилось в больнице, я – не только молодая, красивая, но еще и слегка беременная женщина…
5
…Я даже не думала об аборте, понимаете? Почему – не знаю. Просто не думала, и все. Когда родила, малыша Мишкой назвала. Михал Михалыч, он же Мышка Мышкович. Конечно, трудно было. Повезло, что мама как раз на пенсию вышла, и мы с ней нашего Мышонка вдвоем на себе тянули. Я даже карьеру… нет, карьеренку кое-какую по бухгалтерской части успела сделать. Вот так и жила: днем – работа, вечером – дом, мама и Мышка. Что касается выходных, то маме ведь тоже отдохнуть нужно было…
Когда Мишеньке за годик перевалило, меня в Березовку вдруг потянуло. Почему так – я понятия не имела, но чувствовала – не удержусь. И – как в омут! Села в машину и поехала. Собственную могилку навестить, что ли?..
6
В Березовке я у самой молчаливой родственницы поселилась – двоюродной сестры Оли. Она на окраине села с мужем и детьми живет – ферма у них, ну, и хозяйство такое, что и пятерых приехавших родственников за работой не заметишь.
13 июля наступило – день гибели Нади… Два года прошло.
В общем… Даже как сказать не знаю. Я Мишку на Надиной и своей могилках встретила. Они, эти могилки, – за единой оградкой.
Глянул на меня Мишка и вроде как оцепенел. Но не узнал, слишком хорошо врачи над лицом поработали, а что до голоса, то он у меня сел от перепуга. Я даже сама удивилась тому, что вдруг заговорила, как ученая дама с хорошо прокуренным голосом…
Короче говоря, до моего прихода был Мишка грустный-прегрустный, меня увидел – словно на него из ведра холодной водой плеснули, а час прошел – совсем ожил. Вглядывался он в мое лицо так, словно искал что-то… Улыбнулся осторожно, но сразу видно, что отвык он от галантных улыбок.
А я уйти от него не смогла… Ну, и, в общем, как сказала Оля, снова я с Мишкой «спуталась». Да оно и не удивительно, ведь у меня после Мишки никого и не было. Может быть, потому те три дня совсем уж сумасшедшими получились: я утром проснусь и еще не открывая глаз в голое плечо Мишку – чмок. Мишка улыбается и ворчит, мол, что это ты так сразу?.. А я засмеюсь, обниму, навалюсь на него всем телом и целую его в щеки, лоб, губы.
Шепчу ему в ухо:
– Дурачок ты мой, я же тебя от счастья и укусить могу.
А потом все кончилось и так, словно ножом ниточку моего счастья перерезали. На четвертый день потянул меня Мишка к своему родственнику в гости. Знаете, куда мы пришли?.. В церковь. Дядя его – отец Федор – настоятелем местного храма оказался. Но я его только мельком и увидела – пожилой, видно, что строгий, ну и все… Другое было важнее, как только вошли мы в храм, там и кончилось мое земное счастье. Словно что-то вскрикнуло внутри меня: что же ты делаешь, ведь не простит Мишка твоего прошлого!.. И того, что ты уже «умерла» для него, тоже не простит.
…На следующий день я уже перед своим дядей – дядей Вовой чуть ли не на коленях ползала. Он на меня кричит, мол, ты что, с ума сошла, что ли?! Ты что, хочешь, чтобы я вторую твою могилку рядом с первой соорудил?
А у меня в сердце ничего нет, кроме злой и отчаянной муки. Твержу про себя: не простит, Мишка, не простит, не простит!.. О чем я думала, когда на могилу Нади шла? Я же тогда чуть ли не полчаса перед зеркалом сидела, свое личико красила. Не к Наде я шла, а на свидание к Мишке, потому что где-то там, внутри себя, знала, что встречу его там. Годовщина все-таки. Ах, ты, подлая!..
Уговорила я дядю Вову… Даже очередной могилки сооружать не пришлось. Я уехала, а через пару дней пришел к Мишке дядя Вова и показал ему его же собственную фотографию, которую я у Мишки украла. Мол, позавчера на выезде на трассу разбилась машина, а это фото в сумочке погибшей женщины нашли. Не ваше ли это фото, гражданин Михаил Сумароков?..
Умеет прятать концы в воду дядя Вова. Недаром же он полицейским начальником даже сейчас работает.
7
…Через девять месяцев я двойню родила. Об аборте даже не спрашивайте – я словно казнила себя за свое прошлое этими родами. Но и возмущалась, правда, немного, мол, почему я от Мишки, как крольчиха, беременею?! А второй раз уже двойней.
Как жила?.. А как прежде – работа, дом, мама и дети: крошка Мышенька и совсем крошки Наденька и Танечка.
Два года прошло, я отца Федора случайно на улице встретила. От места моей работы до церкви совсем недалеко, вот, видно, он и приезжал туда по делам. Сверкнул в мою сторону глазами священник, ничего не сказал и прошел мимо, словно меня и не было.
А я думаю: теперь он все Мишке расскажет… Словно мир для меня рухнул. Одно дело живой «покойницей» потихоньку жить и совсем другое, когда твоя ложь наружу вылезает и совсем уж постыдной становится.
Мама моя все сразу поняла, лишь я домой вернулась, и говорит:
– Правильно, поезжай в Березовку, доченька, поезжай!.. У всех мужья есть, одна ты… – и замолчала.
Я знаю, что она хотела сказать, «одна ты, как дура какая-то». И действительно дура, потому что не было дня, чтобы я о Мишке не думала.
8
Нет, не к Мишке в Березовку я приехала, а к отцу Федору. Вывела я детей из машины, вытащила две огромные сумки и пошла к церкви. Время обеденное было, гляжу, отец Федор на скамеечке возле трапезной сидит. Я прямиком с сумками и детьми – к нему.
– Здравствуйте, – говорю. Потом улыбаюсь виновато и спрашиваю: – Не узнали меня?
Отец Федор на меня посмотрел и говорит:
– Нет, не узнал…
А у меня внутри все так дрожит от страха, что я на его слова внимания совсем не обратила. Это уже позже я узнала, что отец Федор совсем плохо видит и читать, например, только с лупой может.
Села я рядом с отцом Федором и все ему рассказала: и про Москву, и про Надю, и про себя, и про детей, и про Мишку. Пусть сбивчиво рассказала, но – без утайки и, что называется, как на духу. Уже не могла я иначе. Дважды умирала, а теперь… А теперь решила, пусть будет то, что будет.
Выслушал меня отец Федор, кивнул и говорит:
– А теперь пошли-ка в церковь, доченька.
Но прежде подозвал он двух старушек и попросил их за детьми присмотреть. Что-то еще им сказал, но я этого уже не слышала.
В пустой церкви подвел меня священник к высокой тумбочке, и я вдруг сразу поняла, что мне нужно преклонить перед ней голову – Евангелие и крест на ней лежали. Накрыл меня отец Федор чем-то темным и говорит:
– Все рассказала и правильно сделала. Каешься ли ты в грехах своих?
Я – молчу. Молчу, потому что не знаю, что сказать. Словно по скользкому льду несло меня ветром по жизни, и какой грех в том, что мне не за что было зацепиться?..
Отец Федор спрашивает:
– Каешься ли ты в грехах своих?
Я снова молчу… Темнота вокруг. Ничего не вижу… Думаю: ну, даже если простит меня Бог, а дальше-то что?.. Легче станет? Кому легче, по какому праву легче и заслужила ли я это «легче»?
Отец Федор чуть-чуть мне на затылок ладошкой надавил и я о тумбочку головой – тресь!.. Удар совсем слабым получился, но в глазах немного посветлело.