– Теть Рая, так ты ж, выходит, влюбилась в него, а говоришь, не по любви…
– Говорю, не по любви, значит, не по любви, – недовольно буркнет несостоявшаяся Джульетта и, отхлебнув ликерчику, пояснит. – Стали тогда молодоженам квартиры выписывать. А я в общежитии на двоих с подружкой комнатку делила. Удобства на этаже, две кровати вдоль стен, да стол с табуретками, и то все казенное. Вот и думаю, замужем-то почти то же самое, только уж все свое и сама хозяйка: надо замуж идти. А за кого идти? Не за Генку же, с тараканами в квартире жить ой как не хотелось. Вот и потащила этого в загс.
– И не сопротивлялся?
– Да ты глянь на него, ему ведь ни до чего дела нет. Так и до женитьбы не было. Сказала «пошли», он и пошел.
– Любил, наверно, – подмигнешь тете Рае.
– Любил?! – фыркнет она. – У него одна любовь – та, что сорок градусов и булькает.
В защиту дяди Алексея надо все же сказать, что пьяницей он никогда не был. Однако много лет в их семье продолжалась увлекательная робинзонада. Немыслимыми фантазийными усилиями он находил тайники для заветной чекушки, чтобы приложиться с утра «для запаху», а после по-партизански верно и преданно отстаивать заначку под натиском разбушевавшейся супруги.
Где только он не прятал свою стеклянную подружку. И в доме, и в бане, и даже на огородных грядках находила тетя Рая его тайники и с видом торжествующей Немезиды уничтожала найденное жестоко и беспощадно, выливая в отхожее место. После каждого такого случая Алексей ходил пристыженным и обиженным, но как только приходил в себя – поиски начинались снова.
В последнее свое лето Раиса Прокопьевна занялась рукоделием. Очень уж ей приглянулась в одном журнале связанная крючком барышня с зонтиком: тонкая, изящная, в широкой юбке, она напоминала тете Рае ее саму в лучшие годы. Несколько дней трудилась рукодельница над этим шедевром, и результат того стоил. Барышня, для устойчивости подпёртая пустой бутылкой, заняла удобную позицию на полке за телевизором и неизменно радовала хозяйку.
И в то же лето был побит рекорд по самому длительному «ненахождению» запретной чекушки. Каждый вечер, ложась спать, тетя Рая ломала голову, где этот старый проныра «зарыл» свое сокровище. И ведь что интересно, далеко не уходит, надолго не отлучается, а знакомый шлейф уже витает в комнате, под самым ее носом. По всем подсчетам, выпита была уже не одна «малушка», но разгадка так и не находилась. Ох, и кипели же тогда страсти на кухне у тети Раи!
А с первыми осенними деньками Раиса Прокопьевна занемогла. Притихла, присмирела, и в одну из сентябрьских ночей, робко стучащих дождем в тёмные окна, не стало нашей тёти Раи.
На поминках дядя Алексей вынес ту самую не найденную покойной чекушку. Все это время она стояла на полке за телевизором. Когда тетя Рая связала свою барышню, для опоры под платье она поставила пустую бутылку, которую тут же ловко подменил ее хитроумный супруг.
Еще долгих двенадцать лет прожил дядя Алексей без тети Раи. Каждую весну он приходил на ее могилу и, лукаво подмигнув жене, смотрящей на него с надгробного фото, задавал неизменный вопрос:
– Ну что, Раечка, догадалась, где?
И после, выдержав паузу, торжествующе выдавал:
– А вот и нет! – и доставал чекушку то из сапога, то из-под шапки.
Могила дяди Алексея в Мурманске. В прошлом году дети забрали старика к себе, там он и умер.
Надежно спрятался.
Александр ПШЕНИЧНЫЙ. Мертвый дом. У молитвы три сердца
Рассказы
Мертвый дом
Рыбалка удалась. Рюкзак, полный окуньков и щук, приятно давил плечи. По совету местных я решил выйти к электричке, пройдя по улице довольно крупного села.
Обогнав стадо коров с пастухами, я присел на скамейке возле забора небольшого дома и закурил. Через дорогу во дворе двухэтажного дома деловито стучал по усохшему дереву дятел, наполняя округу монотонными звуками, похожими на выстрелы детского автомата.
Дом казался странным. В такой приятный летний вечер его окна были закрыты, нескошенная трава в человеческий рост лохматыми космами пробивалась через штакетник забора.
Ворота возле скамейки со скрипом распахнулись и из них появилась сухонькая старушка в цветастой косынке и палкой в руке. Она с интересом посмотрела на меня, поздоровалась и присела на край скамейки.
– Зараз корову прыведуть, – пояснила старушка. По всему было видно, ей хотелось поговорить с незнакомым человеком.
Времени до электрички было достаточно, и я спросил у пожилой женщины, кивнув прямо: «Странный дом. Большой, но какой-то запущенный. Неужели в нем никто не живет?»
– У тэбэ маты е, чы вже похороныв? До нэйи часто приходыш? – неожиданно спросила женщина.
– Мама жива. Навещаю, но мог бы и чаще, – виновато ответил я, сжав пустую сигаретную пачку.
– Катря тут жыла з симьею, та зараз вси воны землэю вкрываються. А в хати тильки бисы хороводы водять.
Я приподнял брови и внимательно посмотрел в лицо старухи, требуя продолжения. Бабка покосилась в сторону улицы, откуда должно появиться стадо, уселась поудобнее и не спеша начала рассказ, который я передаю по-русски:
«Давно это было. Где-то в начале шестидесятых потянулись в наше село люди из Курской области. Говорили, что на Украине живется лучше. Приезжали семьями и поодиночке. Переселенцам совхоз выделял участки под строительство, кое-какие деньги, стройматериалы и корма выписывали по себестоимости.
Так у нас появилась Катерина. Очень скоро и сестра к ней приехала. Девки быстро замуж вышли, и молодые семьи начали строиться. Работали в совхозе, держали большое хозяйство, постепенно приходил достаток. А с ним и запросы.
Решила Катря двухэтажный дом построить. Первый такой на селе. Но денег на строительство не хватало. Написала она матери в курскую деревню, к себе жить приглашала. Мать продала дом и приехала к дочери с котомкой и вырученными деньгами.
Пока молодые строились, Поликарповна четверых внуков нянчила, куховарила, хозяйство вела, по стройке помогала.
Хороший дом получился. Высокий, с большими окнами, под шифером, с просторными кирпичными сараями для скотины и птицы. И про гараж не забыли. Не маленький – для мотоцикла с коляской, а под будущую машину.
Гордо ходила Катря по селу, на новоселье все совхозное начальство пригласила. Только мать не посадила за стол. Принесла ей тарелку холодца и рюмочку в ее комнатушку.
Прошло полгода. Вышла я как-то раз за ворота, а навстречу Поликарповна с котомкой идет. Вот такими слезами плачет. (Старуха прислонила большой палец к основанию мизинца.)
Выгнала ее Катря из дома. Мешать она стала. Дети выросли. Лишний рот, да и уход за ней нужен. Промолчали зятья, промолчала и младшая дочь. Даже на дорогу денег не дали.
Я предложила у нас пока пожить, может, всё и угомонится. Вдруг дочерям стыдно станет, образумятся. Видимое ли дело, мать из дому выгонять. Ни разу в селе такого не было.
Но Поликарповна не согласилась. Зла на дочерей не держала, но обида грудь жгла. Ох, как жгла! Сказала Поликарповна, что в домах дочерей бесы богатства поселились. Жадными они стали, только о деньгах и разговоры. Стыдно ей было в свою деревню возвращаться, но деваться некуда.
Дала я ей денег на дорогу, харчей в котомку положила. Через время слух по селу прошел. В деревне Поликарповны председатель колхоза домик ей выделил. Дровами и углем помогал, соседи старуху присматривали. Через пять лет Поликарповна умерла.
Никто из родных на похороны не приехал, колхоз ее хоронил.
Но дом, из которого выгнали мать, всегда для лиха открыт. А оно замков не знает.
Купила Катря для единственного сына машину. Первую на селе. Даже у председателя своей машины не было.
В тот год суровая зима выдалась. Поехал Мыкола с ветерком в город к невесте, а оттуда его мертвым на полуторке привезли. Разбился в дороге насмерть. Поседела в тот день Катря. На землю кидалась, разбитые ноги сыну целовала. Но не открыл смерзшиеся веки сынок, не обнял мать.
А через полгода Катрин муж погиб. На совхозном тракторе приехал на обед и, когда еще не остывший трактор заводил, он дернулся, покатился и придавил Володьку к сараю. В Харьков его отвезли, операцию знаменитый профессор делал, но через неделю Володьку холодного в дом привезли.
Черной с тех пор Катрина сделалась. Словно пеплом посыпали.
А тут еще дочь в шестнадцать лет замуж выскочила. Уехала с мужем на Север. И ни одной весточки до сегодняшнего дня. Говорят, что она на курскую могилу бабушки приезжала, большие деньги соседям по уходу за могилкой заплатила. Никто больше у нас ее не видел.
А лет десять назад и Катрю в нашем озере нашли. Несчастный случай или сама утопилась – один Бог знает. Хотя все понимали, за что Катре такое наказание выпало.
Дурная слава о доме пошла. Никто не хотел в нем жить. Даже ласточки гнезд не вьют. Только ветер под крышей воет, а может, то бесы поют.
Когда младшая сестра дочь замуж выдавала, гостей под сто человек пригласили. В кафе тогда свадеб не играли, решили не в балагане, а в Катрином доме свадьбу устроить. Что ему без дела стоять. Но, как часто бывает с пьяных глаз, заспорили родственники, кто больше подарков и денег дал молодым. Скандал, драка. Жених и невеста так и не ночевали вместе. Через месяц на развод подали. Больше дочь замуж не выходила.
После этого решила Катрина сестра дом освятить. Святой водой проклятие смыть. Батюшку с певчими из Харькова привезли. Запели певчие, открыли перед батюшкой ворота. Окунул священник кропило в ведерце с водой, закинул руку, чтобы во двор брызнуть, но так и застыл в оцепенении.
Развернулся и говорит: “Это мертвый дом. Освящать его не буду”. Сколько не сулили денег, так и увезли батюшку ни с чем. Что такое “мертвый дом” – до сих пор не знаем.
Вскоре от младшей сестры муж ушел. Часть дома Катрины принадлежала ему. Вот и решил он пожить в пустом доме.
Пить начал, а через год умер по неизвестной причине.