С тех пор в этом доме никто не живет. Покупателей не нашли. Придут люди, плечами пожмут, поспрашивают соседей и уезжают восвояси.
Никому он не нужен. Обычно на второй год в заброшенных домах начинают дверные ручки откручивать, на третий стекла и двери, а потом шифер снимать. А этот целехонький стоит, но пустой. Боятся люди беду накликать».
Два пастуха, громко щелкая кнутами, гнали стадо. Раздутые вымена коров со шнурами выпученных вен мерно покачивались над дорогой. Солнце прикрыло лицо брусничной вуалью, торопя в дорогу.
– А вот и Зорька! – бабка палкой подстегнула корову, остановившуюся у ворот, и повернулась ко мне. – Чаше проведывай мать, сынку. Никогда не забывай ее здесь и там, – старуха подняла палку к верху, – и всё у тебя будет хорошо. Материнские молитвы зло не пробивает.
– А от и Зорька! – бабка палкой подстегнула корову, остановившуюся у ворот, и повернулась ко мне. —Частiше проведывай мать, сынку. Нiколи не забувай ее тут и там, – старуха подняла палку к верху, – и усе у тэбэ будэ хороше. Материнскi молитви зло нэ пробиваэ.
Ворота закрылись, через пыльные стекла заброшенного дома я пытался рассмотреть его обстановку, но ничего не увидел. Окна отсвечивали отблесками красных пятен, напоминая глаза каких-то мифических животных.
«Как жаль, что у жизни нет черновиков. Неужели история заброшенного дома лишь череда слепых случайностей? И нет связи между перегрызенными пуповинами матери и дочерей и пустым жилищем?» – думал я, смотря в окно электрички.
Вечером следующего дня моя мать изумленно воскликнула у порога: «Сынок! Так неожиданно. Что случилось? Почему не предупредил о приезде?»
Я обнял родные плечи: «Ничего серьезного, ма! Соскучился просто».
У молитвы три сердца
– А еще нужно пять капельниц поставить. Можно на дому, – знакомый доктор выписал лекарство от застарелой хронической болезни. – Медсестру подсказать или сам найдешь?
Вечером того же дня я позвонил Тоне, медсестре из соседнего подъезда, и через час уже лежал на диване ее квартиры с введенной в вену иглой. Обездвиженный временным бездельем, я периодически посматривал то на падающие капли лекарства в прозрачном стаканчике медицинской системы, то на полочку с иконами Спаса и Богородицы в черных деревянных киотах, красиво украшенных вышитым рушником.
– От бабушки и дедушки память, – подошедшая с кухни Тоня предупредила мой вопрос. – Даже хаты в селе не осталось, только их могилки и эти старые иконы. Я не слишком воцерковлена, но в трудные минуты молюсь на образа и прошу у Господа помощи.
– Ну и как, помогает? Чувствуешь Божью руку?
– Иногда помогает, иногда нет. Причем без всякой закономерности. Но как жизнь прижмет, ноги сами к иконам голову несут.
– Со мной точно так же. Но я не только ради любопытства спросил. Расскажу случай, который заставил меня задуматься и даже немного кое в чем усомниться.
Лет двенадцать-пятнадцать назад мне позвонила женщина с просьбой отремонтировать телевизор. Она приехала из какой-то среднеазиатской республики и снимала однокомнатную квартиру в нашем городе. Ремонт старого лампового телевизора затянулся, и, как часто бывает, завязался откровенный разговор. Имени ее не помню, на вид – слегка за пятьдесят, целеустремленное лицо с восточным разрезом глаз.
– Почему я в Харькове? – переспросила хозяйка. – Хочу зарегистрировать у вас религиозную организацию.
– Исламскую, наверное?
– Нет, христианскую. Вы православный человек, насколько я понимаю? Храм посещаете?
Я кивнул: «Да, но не так часто, как положено христианину. Да и посты почти не соблюдаю».
– Вы, наверное, замечали, Саша, что даже при усердных молитвах Господь не спешит с помощью. А если быть честным перед самим собой – то в большинстве случаев наши молитвенные просьбы так и остаются просьбами.
В моей вере всё по-другому. Просящий обязательно получит помощь от Господа, – она вкратце описала суть своего учения, но я ничего не понял. – К сожалению, все усилия по регистрации пока безрезультатны.
Прошли годы, но ее слова о малой результативности молитв нет-нет да и аукнутся в моей душе, порождая эхо сомнений.
– Такие сомнения и меня часто посещали, – Тоня подкрутила колесико капельницы. – Но после одного случая я стала тверже в вере и усерднее в молитвах.
Работаю я в больнице. Один из докторов нашего отделения ужасно рассеян и забывчив. Не стану называть его имени, но коллеги между собой зовут его Доктор Ник – по инициалам. Квалифицированный специалист, полностью отдает себя работе. Но о его дырявой памяти в больнице ходят легенды. И если бы только это…
Однажды Доктор Ник подошел к койке недавно поступившей пожилой женщины:
– Я ваш лечащий врач. У вас тяжелая форма болезни, к сожалению, за лечение придется платить.
– Да?! И сколько? – испуганно промямлила больная.
– Четыре тысячи. Мне за труды, ну, и за лекарства, конечно. Сами понимаете, какие у меня расходы: без автомобиля я не доктор. А вы знаете, сколько нужно денег, чтобы хотя бы помыть машину? При моем окладе в три тысячи…
И давай объяснять, как трудно жить врачам.
Бабка вот-вот заплачет от горя и безысходности.
В это время вошла медсестра, обслуживающая больных этой палаты. Услышала конец разговора и говорит доктору: «Вы знаете – это не ваша больная».
– Да!? А чья? – удивился Ник.
– Натальи Викторовны.
– А! Ну, тогда извините, с ней и будете договариваться – врач ушел, не закрыв дверь палаты.
Происшествие дошло до Натальи Викторовны. «Ну, Ник и дает! – возмутилась она. – Как можно больных перепутать? А жадный! У несчастной бабки последние деньги вымогает. Мы с Ларой (подруга и коллега по отделению), конечно, не святые, но денег с больных не просим – сколько дадут, столько и будет. Богатые часто благодарят хорошо, а бедняки – по-разному, бывает, вообще ничего не дают. Ну и ладно. На это нужно смотреть философски: сегодня даешь ты, а завтра могут подавать тебе.
Но самое интересное произошло в мою смену, на следующий день. Поставила я той бабке капельницу и присела от усталости рядом. Слово за слово, она мне и говорит: «За полчаса перед приходом вашего доктора-мужчины я сняла ладанку с шеи, с которой никогда не расстаюсь. Давно заметила: стоит мне ее хоть на минуту снять – обязательно что-нибудь плохое случится. Когда доктор назвал мне сумму, он на некоторое время отвернулся, я быстро надела ладанку с иконкой святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии и шепчу про себя: “Матушка София, помоги!” И тут медсестричка в палату вошла. Поняла я, что это матушка ее ко мне направила. Камень с души скатился. Люди недаром говорят: у врача на уме – что в твоей суме. Но где я возьму эти четыре тысячи? На лекарства у чужих людей заняла. Сижу на хлебе и воде, котлетка для меня – уже праздник. Спасибо вам, мученицы святые, мои спасительницы! Грешным делом, подумала, что смертушка уже в мою дверь постучала».
Левой рукой бабка достала ладанку и поцеловала ее.
Позже я рассказала эту историю одной глубоко верующей женщине. Она ничуть не удивилась и говорит мне: «У молитвы три сердца, и имя у каждого: Вера, Надежда и Любовь. Не будет биться одно из них – Бог не поможет. Еще нужно понимать: Господь лучше знает, что дать, а чего не дать».
В коллективе редко что утаишь. Приятель и коллега Доктора Ника как-то упрекнул его: «Зачем ты с людей деньги дерешь? А еще прописываешь дорогущие лекарства, когда знаешь – больной вот-вот умрет. В таких случаях семье нужно намекнуть, чтобы к похоронам готовились. А ты им тысячи на лекарство выставляешь. Родственники из кожи вон лезут, ты же знаешь, во сколько сейчас похороны обходятся. А от твоих лекарств больной от силы еще день-два промучается».
На что Ник ответил: «Почему я должен беспокоиться о чужих деньгах? Пусть родственники волнуются…»
Причем Доктор Ник считает себя истинным православным христианином. По воскресеньям посещает храмы, молится и постится. На автомобиле ездит по святым местам, к монастырским иконам и мощам святых прикладывается.
– Расскажу и я свою историю, – лекарство в пузырьке уже подходило к концу. – Недавно пригласила меня незнакомая бабушка настроить цифровую приставку к телевизору.
Старушка живет одна, муж давно умер, а трое детей разъехались по разным городам бывшего Союза. Как часто бывает с пожилыми людьми, бабушка надолго окунулась в воспоминания.
Замуж она вышла рано, за студента-художника. В безденежье мыкались по съемным квартирам, пока однажды не решились ухаживать за полубезумной лежачей старухой с правом наследства частного дома по договору. С тремя детьми жили в малюсенькой комнате через стену от хозяйки.
Почти каждый день старуха размазывала фекалии по стене у своей кровати. И каждый раз Лидия Васильевна смывала хлорной водой ее художества. Мужа от их вида тошнило, помочь жене он не мог. Однажды бабка забилась в конвульсиях. Супруг Игорь предложил не вызывать неотложную помощь. Но Лидия Васильевна все же сбегала на другой конец улицы к телефонному автомату. Медики умирающую откачали, та прожила еще два года.
Бабка уверяла, что родственников у нее нет. Но сразу после ее смерти неожиданно появившаяся племянница, матерая базарная спекулянтка, заявила молодой семье: «Какой еще договор? Дом я все равно отсужу. Денег для этого у меня достаточно. Убирайтесь немедленно, иначе вас выкинут с милицией».
Потянулись долгие месяцы судебной тяжбы. До вынесения решения суд разрешил семье Лидии Васильевны проживать в доме умершей. Каждый день спекулянтка выносила из сарая деревянный ящик из-под фруктов, разбивала его топором и разбрасывала по двору нестроганые дощечки с торчащими вверх ржавыми гвоздями в расчете на то, что заигравшиеся дети на них упадут.
– Судья с решением не торопился, – вспоминала Лидия Васильевна. – Мы дадим ему денег – в нашу пользу дело поворачивается, племянница больше на лапу даст – в ее сторону. В конце концов мы снова очутились на улице.