Сыну легче, потому что молод и в меру беспечен. Он всегда готов повеселиться и куда более на подъем легок. Не парень – вместилище оптимизма.
А мне, спешу сам себе признаться, необходимо силы напрягать, иначе вмиг отстанешь от шустрого путешественника.
Чувствует ли он, какими я озабочен мыслями?
Задумчивость у меня искренняя. Действительно хочется быть убедительным. Даже дымясь от напряжения, должен задаваться вопросами. То одним, то другим. Благо в дальней дороге это не вовсе уж пустопорожнее дело.
Вот, например: что такое кавказская республика?
– Древняя страна, – улыбнется всезнающий историк, – с богатой культурой и разнообразными традициями.
Немилосердно углубленный в науку, справедливо неподкупный, без экивоков готов доложить географ:
– Спорить нет смысла. Эта республика Закавказья. Она защищена от северных ветров высокими горами, поэтому славится благодатным субтропическим климатом.
А кто на здешней каменистой тропе торопится возражать? В обязательности будут оба повествователя на все сто честны. В ответах – правда. Одна неприкрытая правда. Ничего, кроме правды.
И что же тогда не нравится кое-кому на тропе, ведущей к обиталищу Прометея? Плоховато, когда честные ответы скучны.
Пешеходу желательно приподнять свое настроение коренным образом. Он совершит это нелишнее в пути деяние.
Его душа возрадуется. Но в случае том, если скажет сам себе так: для ревнителей купанья кавказская республика, в первую очередь, малость посоленое море. Изумрудно-густое и теплое, как свежесваренный суп с восхитительным базиликом и неподражаемой кинзой.
Иного рода любитель возжелает оспорить ароматные, гастрономически-вкусные изыски. Он забудет о хитром союзе неглупого желудка с мудрой головой. Кинется всенепременно разобъяснять, что страна если на что и похожа, то на исключительно сильную кварцевую лампу, подвешенную к вершинам Главного Кавказского хребта. Здесь куда ни пошагаешь, в обязательности сияет жарчайшее гениально-космическое солнце.
Как раз оно старательно поджаривает тысячи коричневых поясниц, что расположились на морском берегу.
Мне все эти подсказки, в равной степени аппетитные и шутливо лукавые, сгодятся.
Также не станут лишними брызги соленого прибоя. И – из надкушенного душистого, спелого плода сок, ударяющий в нёбо, льющийся по губам.
А большущий камень?
Естественно, не помешает навестить скалу, где разгневанному Зевсу удалось приковать спасителя человечества Прометея. И многое другое, не менее примечательное – ароматное, вкусное, исторически весомое, песенное, традиционно завлекательное, – мы готовы приветствовать, сердечно прочувствовать, как это приличествует путешественникам.
Однако вернемся к нашим баранам: вот уже я и сын сворачиваем в сторону, к искомому хребту поближе. Начинается узкий горный проселок. Слышен плеск неспокойных волн на перекатах небольшой речки.
Стоит заметить с понимающей разумностью вот что: дорожка, ведущая нас вперед, в меру крутая и не в меру пустынная.
Причина здесь вполне достоверная. Неимоверной мощности кварцевая лампа небесного свода заставила многих путников остаться в долинном низу, где можно посидеть, отдохнуть под кронами поселковых деревьев.
Идем, значит, и по ходу беспечального продвижения совершаем кое-какие деяния.
Мальчику с успехом удается поддать носком ботинка плоский гранитный голыш. Камешек говорит о том, что здесь когда-то о сушу бились океанические волны – разглаживали грани острой гальки.
Касаемо взрослого путника, у него свой праздник: не раз и не два успевает улыбнуться от полноты жизни, от нескончаемой радости кавказского бытия.
Решаем спуститься по речке немного пониже, чтобы там устроить привал и, если удастся, поплескаться в каком-нибудь тихом омуточке.
Можно заодно ковбойки простирнуть. Коль не было у них иной задачи, как только впитывать пот рьяных пешеходов и демонстрировать стойкость – именно что не расползаться по швам под тяжестью рюкзаков.
Мимо нас прошествовал пастух в залихватской ковбойской шляпе, годами он был явно помладше меня, но постарше Диньки. Гнал в долинное понижение далеко не стадо. Всего лишь одна поджарая буренка послушно поворачивалась на его, подкрепленные палкой, указания.
Взмахнет он левой рукой с накрепко зажатой указкой, она берет правее. А когда идет в дело правая рука с палкой, продвижение борзой худышки уже приобретает стремление к левизне.
Сын мигом оценил обстановку. Особа, приметно рогатая и буровато-коричневая, не иначе, удрала от коровьего общества в прохладную горную высь. И теперь ей суждено под настойчивым присмотром хозяина вернуться домой.
– Не пойму только, зачем пастуху эта дрына из ограды, – сказал Динька. – Лучше взять обычный, сплетенный из кожи, пастуший кнут.
Потом он поразмыслил немного. И высказался по-другому:
– Но если корова слишком резвая… если надо было поскорее догнать ее, чтоб навсегда не затерялась в горах… тогда, конечно, хватаешь как раз то, что под рукой, и летишь следом.
Немедленно решил принять участие в воспитании четырехногой стройной особы, дал ей громкий совет:
– Эй, беглянка! Не удирай больше!
В отличие от буровато-коричневой путешественницы пастух поспешил откликнуться. Рассмеявшись, крикнул мальчику:
– Эй, турист! Зря свернул к речке. Лучше бы идти прямо. Там скала Прометея будет лучше всех. Повыше и поприличней. Клянусь честью семьи Амиранишвили!
Он и буренка двинулись далее, оставив туристам догадку, что впереди не одна скала Прометея, а по крайней мере две.
Динька, разумеется, принял к сведению совет парня по фамилии Амиранишвили, засыпал меня вопросами. И я вынужден был поведать ему кое-что о домах и семьях, живущих вдоль Главного Кавказского хребта. Когда селений много, когда в каждом свои знания и свое понимание легенд, то и скал Прометея тут должно хватать на всех.
Не скажу, что сын, подкованный в школе насчет античных богов, оказался разочарованным встречей с кавказским парнем, смешливым и по-живому неунывающим, при широкополой шляпе и безоговорочно указующей палке.
Путь мы все равно продолжим. Поставим поблизости от речушки брезентовую палатку. И – разожжем костер из придорожных сухих веточек. Закопченный чайник подвесим над красновато-дымным пламенным язычком.
А что? Направление движения случится у нас верным, когда встанем под скалой, где пребывал знаменитый греческий герой. Где могучий орел в непреклонном усердии клевал ему печень. И где поблизости – задолго до Прометея – гигантский динозавр оставил отпечаток своей страшно мощной лапы.
Кавказ! Потрясает величавая твоя крепость в бесчисленных веках!
– Люблю посидеть у горячих угольков, – мой мальчик делает неожиданное в своей очередности открытие.
При этом ветки собирать не торопится, вопросительно глядит в ту сторону, куда удалилась поджарая путешественница.
В достаточной мере слова собеседника противоречивы. Я в точности знаю, что любит он побегать, пошалить на привале куда больше, чем упорно шагать по гремящему проселочному щебню. Больше, чем устанавливать палатку с ее не слишком покорными колышками. Больше, чем поджигать найденные прутья, частенько влажные, нежелающие заниматься огнем.
Гляжу на дотошного школьника и делаю совершенно логичное собственное открытие – сейчас закончится у него задумчивость, последует решительное заявление.
Оно и последовало:
– Схватив подзаборную палку, парень бежит за быстрой коровой. Затем они приходят к реке, где нам разжигать костер. Всё понятно. Однако хочу знать. Если он Амиранишвили, то значит, сын отца, которого зовут Амиран. Почему нам ни разу, ни в городе, ни в деревне, грузин с именем таким не встретился?
Надо тут кому-то смириться с прилипчивой неизбежностью. И неотложно дать ученику средней школы разумный ответ.
Развожу руками, вздыхаю с укоризной: местные особенности! В Закавказье нельзя иначе!
Перед нами высятся заснеженные вершины Главного здешнего хребта, величественно взирают они на маленького путника. Одновременно пристально поглядывают на того, кто посташе.
Намекают, что кое-кому пора вспомнить победительного богатыря, которому доводилось расправляться с дэвами, со всеми здешними злыми великанами, и я приступаю к разъяснениям:
– Редкость есть редкость. А ты что хочешь? Чтобы каждого здесь награждали именем защитника угнетенных? Героя несравненного, из отважных отважного? Очень честного, добрейшего из добрых? Может, и был всего один в преданиях веков, в любимых сказках. Когда такие дела, отношение к нему какое? И уважительное, и бережное.
Динька с разбегу совершает открытие:
– И пастух честный.
Утверждение чересчур категорическое, но спорить с похвально сообразительным учеником средней школы нет смысла, и молчать я погожу:
– Наверное, тебе есть хочется.
После четырехчасового пути, всё время в гору и в гору, возжелается каждому вытащить ложку и заняться хоть супом, хоть кашей. Из нас двоих при всем том не любой готов броситься на поиски горючего материала для неотложного поварства.
Мальчику предстоит – для него не секрет – разыскивать подходящие ветки, сухие обломки, деревяшки какие-нибудь на речном берегу. Беда в том, что подобное занятие станет ему скорее скучноватым, нежели в обязательности желательным.
Он глядит на заснеженные вершины хребта, на камни, по которым ране бродили динозавры, и ему хочется попасть туда поскорее.
– Там, – машет рукой в сторону вечных снегов, – выстроились в ряд вершины. Если приглядеться, они изображают громадного, разлегшегося высоко в небе стегозавра.
Еще одно у сына открытие!
Почему-то обычные нынешние мальчишки знают о гигантских ящерах столько всякого разного, что просто поражаешься.
Удивившись молодым познаниям, пришел к спорому выводу: коль проникся уважением к юной голове, то и нечего отрывать ее, глазастую, от созерцания поднебесного исполина.
Принялся без лишних слов – самолично! – множить горючий материал, складируя находки в кучу возле журчащей воды.