Удивляться мы начали сразу же, как оставили позади великански огромную вулканическую бомбу, благополучно пережившую все климатические завихрения с времен стегозавров.
Сморенные зноем кукурузные метелки низко кланялись прохожим полдневного предгорья.
Всё кругом, если чем отличалось от нижней долины, то одной лишь безмашинно колдовской тишиной: мы никого не трогали, груженных рюкзаками путешественников никто не обижал.
Мирная благодать неистребимой печатью лежала на раскаленных базальтах, гранитах, на желтеющих початках безлюдного узкого поля.
Вдруг из канавы, что обнаружилась неподалеку от нас и где по дну бродили жирные изленившиеся утки, выскочил шустрый черноволосый юнец. Если судить по росту и очень короткой стрижке, набрал он бойких годков ничуть не больше неустанно любопытствующего моего спутника.
Не знаю, что сделал бы московский школьник на его месте. Но паренек сумел не только предстать перед нами чертиком, выскочившим из бутылки, он вдобавок зазвучал с отчаянной громкостью, которую обычно зовут благим матом.
Затем с немалой скоростью почесал вдоль забора к дому.
Разве путники собирались кого-то здесь пугать?
Никого не желали беспокоить: шли себе мимо, прилично тихие, мирные. Устало-счастливые в предвкушении знакомства с легендарными камнями, где наверняка хватало многочисленных туристических надписей. А также наглядных печатей Ее Величества Истории. Как раз неподражаемо земной и миллионолетней.
– Он кричит! – Динька без отлагательства зафиксировал событие. – Кто ему сказал хоть слово?!
Не секрет, школьная жизнь награждает ребят богатым опытом, имеющим отношение к непростым происшествиям, где раздоры сменяются дружбой, а дружба разнообразится горячими спорами. Не сомневался мой сын: должна быть предыстория для того, чтобы любой мальчик или девочка кинулись показывать характер.
А без причины давать волю оглушительному в бесспорности голосу, нет, но с какой стати?
Пускаться ли в разъяснительную беседу с Динькой, с ходу не смог решить. А задуматься – это да, пошли у меня чередой соображения. И далекие от школьных проблем, и такие, что показались шагающему мыслителю чересчур неординарными. И даже такие, где безопасность путешественников ставилась под сомнение.
Впрочем, судите сами: фигура умолчания представляется честному рассказчику неактуальной. Именно в смысле убедительности.
«Глупость какая! – вот что, глядя на убегавшего, сказал я сам себе. – Зачем тут голосить, когда никто не собирается делать из тебя шашлык?!»
Подумал немного насчет шашлыка и догадался, что мысль объявилась не из самых толковых.
Поспешил забыть о ней, дал ход новому соображению:
«Совсем не обязательно вопить столь громко, будто внезапно рухнула знаменитая скала Прометея. Другое дело – утки. Им всегда грозит опасность оказаться вкусно зажаренными. Они действительно имели право обеспокоиться, если б мы пожелали увидеть их на огне походного костра.»
Неозвученные думы закончил на том, что нам, тихо-мирным прохожим, понять жирных изленившихся птиц в любом случае не сложно. Гораздо легче, нежели утекшего из канавы мальчика. Поэтому не стоит и трудиться.
Единственный выход из нынешнего положения вещей – идти спокойно туда, куда с утра последовательно продвигались.
Однако для моего юного спутника груз размышлений оказался непосильным. Он фыркнул, сбросил со спины рюкзак, где помещалось аккуратно уложенное полотнище палатки. Сел на свое брезентовое походное вместилище и сам себе доложил:
– Посижу, чтобы спокойно подумать. Ведь я с бухты-барахты никогда орать не стану. Конечно, другие тоже поостерегутся. Если так, если никто не пожелает оказаться вдруг дураком, то…
Не под силу стало мне помалкивать:
– Интересно рассуждаешь.
– Ладненько, но тогда получается что?
– Что?
– Выскочил из канавы, побежал домой очень мудрый человек.
– Возможно, нам повстречалась редкостная умница. Только всё выглядело и нежданно, и не слишком логично.
Динька немедленно согласился со мной:
– К тому же на майке кричавшего мальчика красовался древний воин в кольчуге. Лицом он был слишком худ. Странная картинка или как?
Чтобы не приметить сугубо иностранного рыцаря на легкой одежке черноволосого разумника, нужно было мне до определенной степени постараться. Нечего и говорить, подобного усердия не ждал сын от меня, чего хотел – как раз продолжения разговора об удивительном событии в предгорьях Главного Кавказского хребта.
И что я мог поведать ему?
Какие предположения теснились в моей голове?
Почему-то все они были из литературного жанра небывальщин.
Совершенно верным я должен признать наблюдение моего напарника: худоба воина навевала осторожные подозрения.
Изображен был отнюдь не русский богатырь Илья Муромец. И – есть уверенность! – вовсе не могучий кавказский герой Амиран. Неведомый художник на майку поместил рыцаря из разряда некогда бедных монашествующих скитальцев.
Этот блудный сын повсеместно искал битв и приключений. Затем, изрядно поскитавшись по свету, встретился нам на дороге – вместе с хозяином легкой одежки выскочил из канавы.
Жанр требовал развития самых невозможных допущений.
Худоба воинствующего странника стояла перед моими глазами, и я не мог не признать: несмотря на скитальческие испытания, рыцарь имел вид исключительно решительный.
Сурово сдвинув брови, он держал в руке широкий, хотя и довольно короткий меч. Его боевая железка отдаленно походила на общеизвестный инструмент мясника, то есть специалиста по разделыванию говяжьих туш и подготовки стейков для поджарки на решетке барбекю.
Не скажу, что предположения ужаснули меня. Однако зачем предлагать моему спутнику сомнительные догадки, литературные изыски и те бытовые подробности, которые гляделись возле канавы напрочь странными?
– Неплохо бы выяснить, как станет развиваться приключение, – заявил я Диньке со всей, полагающейся к моменту, ответственностью.
Сбросив со спины рюкзак, я уселся отдохнуть, понаблюдать за двухэтажным строением, куда побежал здешний деревенский мальчик со своим бедным рыцарем.
Будь дом необычным, ответил бы на усердный ор каким-нибудь согласно громким звучаньем.
На быстрые скачки, высокие подпрыгивания отчаянного крикуна неизбежно последовала бы необыкновенно суетливая беготня.
Но, как и можно было ожидать, строение, сложенное из темных от времени каменных блоков, предпочитало нормальную послеобеденную тишину. Говоря другими словами – невозмутимый покой и давно установленный, послушный заоблачным горам, порядок.
Никто не стремился там, за низким забором, за компанию вопить, скакать, подпрыгивать. Ни под крышей дома, ни во дворе.
Зато мальчик в картинной одежке, тот – да: он поспешил выскочить, хлопнуть дверью, пробежать вдоль забора. Туда и сюда. Чтобы снова скрыться.
Я отметил для себя, что рыцарь на его шевелящихся лопатках угрожающе размахивал инструментом.
Однако совесть наша была чиста. Поэтому нам не следовало бояться грозных замахов этой секирной разновидности на занозистой одежке.
Тороплюсь успокоить сына:
– Что мы видим? Перед нами неистощимость людской выдумки. Художник одежды предполагал эффект. Перед зрителями предстанет интересная картина. Ты должен уяснить, что кому-то надо было догадаться…
Динька охотно подхватывает:
– …Догадаться, что при беге у человека ходят лопатки. Вот на футболку хитрый портной и приляпал рыцаря с клинком.
– Давай назовем неистощимого художника одежды иначе.
– Хорошо, пусть будет «гений».
– …Из разряда гениев ширпотребовского рукомесла. Его изобретение несомненно производит психологическое воздействие на зрителей, но тут есть видимая незадача.
Теперь предстояло развить потребную мысль. Объяснить, что подобное воздействие не вот вам художественно высокое и полезное деяние.
Не всякий эксперимент можно отнести к облагораживающему искусству. Настоящий художник одежды мыслит иными категориями, нежели нелепые замахи мясниковского инструментария.
Пока подыскивал подходящие слова для малолетнего путешественника, тот вскочил, с восхищением закричал:
– Как он чесал вдоль забора!
В горяще-увлажненном взоре моего сына любой человек увидел бы мечтание о приобретении аналогичной картинно-ширпотребовской поделки. Изделие почему сгодилось бы? Потому что в неписанных школьных правилах подивить одноклассников – всегда не лишний фокус.
Я был здесь вовсе не посторонний, как отец имел право поутишить не очень умные восторги, поэтому не упустил случая ответственно среагировать:
– Радости мало, когда тебя одолевает беспокойство.
– Какое беспокойство?
– За нашу будущность.
– Бегают тут быстро. А футболка нестрашная. Не одолевает меня.
– Правильно сказать, майка не впечатляет настолько, чтоб безоговорочно. Лукавое явление встречного рыцаря может и не кончится добром. Нам не помешает учесть философию портновского панно. Когда показывают оружие вблизи большой горной стены, зритель имеет право сообразить кое-что.
– Ого, ребус!
– Всякое оружие должно оправдывать свое предназначение. Желаешь мне возразить?
Философия, которую можно обнаружить в ширпотребе, юного путника не устраивала. Он заморгал озадаченно, потом начал спорить:
– Оружие не обязательно должно оправдывать свое предназначение. Оно, конечно, может это делать в кавказских краях, но способно просто покоиться на стене. Или, как футболка, висеть на спинке стула, когда кто-то возьмет и вечером спать отправится.
Майка совершила невозможное, пронзила Диньку. Настолько понравилась ему, что он загодя отправил к ночному отдыху черноволосого мальчика с мечом на подвижных лопатках.
О, стена ледяных вершин, трогательно прекрасная и ошеломляюще удивительная!
Ты неустанно заставляешь отца и сына не только поражаться красотам природы, но также спорить друг с другом на дороге к вечной скале Прометея!