– И чего мне возражать? Мальчик тоже странный, – вздохнул настырный сотоварищ по удивительному и прекрасному путешествию.
Вслед за тем уперся взглядом в прозрачные под солнцем глубины, где каждому легко углядеть взбрыкивающую телушку незабвенного пастуха.
Моему парню явно желалось взять под защиту деятельного одногодка. Жалко лишь, факты говорили нечто супротивное. Канава, недовольно крякающие утки у забора и, словно им в лад, крякающая высоченная подпорка – против них, само собой разумеется, не попрешь отвязно лихой буренкой.
Парень похож на меня: уважать факты, это семейное у нас.
Может, дать какую сверхубедительную подсказку сыновнему разумению?
– Брось ты ломать себе голову, – быстро прихожу на помощь. – Вспомни, что сказала Тетушка.
– Про холодильник?
– Зачем про холодильник?
– Тогда про лавочку и стол с грушами?
– Не обижайтесь на моего старика. Он добрый, – вот ее слова.
– Старая женщина, конечно, лучше знает. Про всех тех, кто живет в усадьбе, – исследовательски дотошливый спутник не торгуется, но и не выказывает большого желания поддакивать завидно памятливому собеседнику.
Дорога по-прежнему старательно петляла. Вдруг неожиданно вставала чуть не на дыбы, порываясь устремиться вверх. Не забывала вслед за тем ухарски опадать. Нырять в отсыревшие провалы узкого скального проёма.
Она постепенно доводила до сведения рюкзачных пешеходов: стоит ли удивляться здешним людским парадоксам, когда местные проходы в каменных громадах – и те не без фокусов!?
Пусть уширившаяся тропа, постукивающая и шелестящая премудрой ветхозаветной галькой, доводила свое в исправности. А всё ж таки ботинки моего спутника пошумливали не вот вам сонно. Как раз не в безразличии ленивого отдыха, не в улетной отстраненности.
Испытательно кумекающий парень позволил себе нагрузиться неотложными наблюдениями, непростыми соображениями. Груз получился до такой степени весомым, что не утерпеть носильщику, размыслительно озабоченному, шагать и громче обычного посапывать.
Именно что – выказывая определенные трудности для молодого мозга – утруждаться. Безо всякого Якова сопеть, не увлекаясь глазеньем по сторонам и не обращая внимания на отца, которому есть нужда поспешать следом, откровенно тревожиться.
Динькино домыслие могло бы провалиться в медлительную вечность, да ведь оно когда заставляло себя ждать? На моей памяти никогда. По мнению несовершеннолетней, но упористой души, много лучше решать проблемы не откладывая. Их по обыкновению берут – как быка за рога – и решают вполне усердно.
Значит, теперь я боюсь кое-каких подступов неравнодушного сына?
Горская хозяйка дома, прости, но твои слова насчет супруга не совсем понятны. Сейчас тот, кого грамотно подготовили в школе насчет древних ящеров, соберет свои туристические догадки в кучку. Среди них обнаружится неоспоримая загадка, после чего он разразится очередным, весьма резонным вопросом.
И вот оно свершилось. То самое, что похоже на подвижку глетчера, чьи подтаявшие сугробы способны с горных круч массово, во всеуслышанье срываться.
Глазастый соучастник похода, первым обнаруживший в ущелье след тиранозавра, отчаянно рубанул рукой. Остановился, озвучивая назревшие, во всём их капитальном многообразии, думы:
– Неясно мне. Мальчик вопил скорее всего радостно, а с какой стати? Почему гости должны были обидеться на старика? Зачем нас упрашивать, чтоб вели себя спокойней и не возражали ему?
Пожеланье старой женщины прозвучало вовсе не громкозвучно. Скорее тихо и даже с улыбчиво-привлекательной мягкостью. При всем том оно оставило в нежномолодых мозгах московского паренька, нет, не зарубку – загадку.
Было совсем уже похоронил я приятственно-непростую задачку Тетушки там, возле узкой полоски поля кукурузного. А вот юный мой товарищ по хождению вблизи Главного Кавказского хребта не отказался удариться в созерцательные воспоминания. Ну, что тут предпринять!?
Отдувайся перед ним, думай, как объяснить тот или иной событийный поворот у распрекрасных усадебных ворот. Поразмышлять оно, допустим, невредно и прозаически, и поэтически. Только на сей вопрошающий час мне также – после Динькиных умозаключений касательно лопаты – непонятно, с чего бы нам обижаться на старика.
Он ведь не железным заступом нас угостил. Истинно – плодами смоковницы. Инжиром в обилии, тоже и яблоками во всей их спелой, крутобоко румяной прелести.
Беспокойным сынок мой, этот глетчерный молодец, становится не тогда, когда просто примечает кое-что. Нет, ему надобна череда неувязок. Подайте соединенную в целое прочно-обширную кипу странных обстоятельств. Тогда у него и голос окрепнет, и подступит он к тебе в безотвязности: да ведь здесь невообразимое творится! давай разбираться, папа!
Ладно, можно мне и не увиливать. Только единственно, в чем наблюдается у нас явное, до предела устойчивое взаимопонимание – очевидная доброта старого обитателя гор. Замечательный он, столь деятельный Дядющка. Тут не прибавить какой запиночки и не убавить.
Коль отступать нельзя, обозначаю первый шаг своей умственной, прилежно проницательной, поистине многотрудной работы. Потерев затылок, сам себе задаю вопрос:
– И чем он теперь занят, этот шебутной, удивительно хороший горец?
Сказал. Вслед за тем, как по команде, мы быстро покинули тропу в скальных громадах. Выбрались на открытое пространство и глянули вниз, в долинное понижение.
Там проглядывала сквозь ажурную зелень виноградных плетей шиферная крыша знакомого дома.
Маленький человечек бежал вдоль усадебной ограды. Даже издали было видно – отчаянно размахивал руками. Не успел он добежать до ворот, как из них вышел человек ростом повыше. Голова у него гляделась по-арбузному круглой и была серой, словно булыжник, обкатанный морями древних времен. Действовал он вполне целеустремленно: вонзил шанцевый свой инструмент в землю, и вот упал солидный столб.
В ограде появилась брешь, пусть не очень большая, но достаточная, чтобы заметить ее с дорожного нашего спуска.
Эге, похоже тамошней заборной подпорке на роду написано регулярно падать!
На глазах наших происходит чудо превращения. Прежних весомо содержательных предположений – в нечто зыбкое, до такой степени невразумительное, что просто-таки возьми и проглоти собственный язык.
Употреби, и пусть встают на дыбы все послушно-глотательные рефлексы!
Опосля чего мужественно помалкивай. Именно что немногословно, потому как в голове гулко и пусто, ровно в порожней железной бадейке.
Незадача у меня: версий ни одной, и доложить молодому философу нечего совершенно. А тот, верный своему неспокойному характеру, сразу берет быка за рога, безотлагательно принимается рассуждать:
– Видимо, дом старика был надежным во всех смыслах. Кроме загородки от бродячих коров. Столбы слишком поразительными оказались.
– То есть какими это?! – воскликнул я, услышав заключительную сентенцию сына.
– Ненадежными… поразительно.
– Вероятно, ты прав, – в необходимости согласительных, нисколько не лишних, догадок я позволил себе пожать плечами, вздохнуть.
– Работал я как надо, – пробормотал давний кузнечик, которому доставляло немалое удовольствие вколачивать вальяжные туристические ботинки в рыхлый грунт.
В словах слышалась обида. То ли на шаткую подпорку. То ли на весь забор, что обнаружил свойство от своего предназначения отвлекаться. Ишь, ведь какой! Забыл о потребности защищать усадебную территорию от разного рода беспокойств под боком у могущественного Кавказского хребта.
Мой спутник ценил свой труд. Ему не понравилось, что с результатами честной работы считаются не вот вам почтительно. Однако на месте школьника, активно трудолюбивого, не стал бы я сильно зацикливаться: мало ли какие хлопоты поусердствовали, чтобы заявить о себе в непосредственной близости от вкусной кукурузы.
Щадя самолюбие Диньки, ничего не сказал, а какие мысли у меня пошли? И чуточку шутейные, и как раз по-отцовски досужие:
«Вырастешь, тогда не миновать тебе охранять памятники старины. Первостатейным специалистом станешь. Поскольку очень основательно будешь радеть хоть столбам, хоть аркам у всяких ворот. Предсказываю… безупречно доблестные успехи. Глядишь, поручат дельному специалисту восстановить объект, дошедший до нас из глубины веков, – расшибется, но подкачать не подкачает. Сохранит потомкам красоту человеческого умельства. Московский парень, имеется у тебя соответствующая хватка. Не обделила тебя природа наблюдательностью. Одновременно тем строптивым рачительством, когда на все сто ценят труд и мастерство. »
Про шустро бегающую корову даже и не заикался Динька. Она осталась позади. Где-то возле небольшой речушки, куда неплохо было бы доползти корням водолюбивых белокорых платанов. Не исключено и такое дело – очутилась в ином краю, как раз много выше горных вершин, не препятствовавших плыть беглянке по нужному азимуту. Она, что называется, раздвоилась. И в голове у меня оставила напоминание о мосласто крепких ногах, о поджарости боков, цвета каленого металла.
Когда школьник не против того, чтобы чтить самоотверженный труд, надо бы его поощрить каким-нибудь замечанием отца. В долгий рундук не стоило прятать уважительных слов. Поэтому солидарно подбодряю:
– Подпрыгивая не сачковал. На совесть, исправной была твоя трамбовка.
– Уверен, после нашей работы столб не покачнется. Не упадет по собственной воле.
– Правильно. Ни одной, даже самой решительной телушке, не сковырнуть его.
– Если только бульдозеры вдруг…
– Те справятся всегда, – привожу неопровержимый довод. – Они такие. Но потребуется указание владельца усадьбы. Иначе с какой стати им подниматься к забору из нижней долины?
– Идут, идут! – закричал сын, прекращая обсуждение маловразумительной подпорки.
Грешным делом подумал я: тяжелые строительные машины стройной колонной приближаются к усадебному строению. Уж очень залихватски Динька отреагировал на появление новых действующих лиц.