– Тут, товарищ…
– Дай ей трубку…»
И.В. Тааак… Давайте разберём. Что Вам тут не нравится, Алексей Николаевич?
А.Н. Как Вы изволили выразиться, Ирина Владимировна, начну «по-кошачьему» мягко. Мне не нравится, как докладывает старшина Васков. Он сказал, что немцы обнаружены, а они были только замечены Осяниной. Понимаете разницу?..
И.В. Отчасти, да… Если противник обнаружен, это значит, что с большей или меньшей степенью вероятности установлена его примерная численность. Например, около десяти или около тридцати. Если же противник только замечен, то почти ничего нельзя сказать о его численности…
А.Н. Но на войне цифры 2, 10 или 30 очень сильно влияют на то, с какими силами нужно идти в бой на врага. Кроме того, Васкову делали правильное замечание, говоря, что в его квадрате немцам разведывать нечего. Значит, речь может идти только о диверсантах. А с другой стороны, очень трудно представить себе диверсионную группу из двух человек для подрыва железной дороги.
Далее. Я не понимаю, как пять женщин с винтовками могут задержать хорошо обученных диверсантов с автоматами, пусть даже если рядом с ними находится старшина с наганом, который, кстати говоря, почему-то потерял запалы для гранат…
И.В. Алексей Николаевич, Вы – воевали?
А.Н. Нет, я не эксперт в подобном деле. Но я почему-то думаю, что для того чтобы прицелиться во врага даже лежа в кустах, нужно иметь железные нервы. Ведь не из каждого мужчины получается хороший солдат, годный для ближнего боя, не говоря о женщинах.
Я приведу Вам такой простой пример. На первом курсе института нас почти на три недели послали «на картошку» в село. Это село оказалось не простым, а какими-то выселками для шпаны. Короче говоря, однажды нам – сотне студентов – пришлось столкнуться с десятком прожжённых драчунов-горлопанов и уголовников. И нам не удалось победить, потому что из сотни восемнадцатилетних юнцов не набралось и десяти хороших бойцов. В основном ими оказались те, кто был постарше, те, кто отслужил в армии, или те, кто занимался чем-то вроде бокса или борьбы, то есть имел хоть какое-то представление о драке.
Суть моих отвлеченных рассуждений в том, что солдата нужно долго и упорно учить простым солдатским навыкам, не говоря уж о рукопашной схватке или силовом задержании диверсантов. Кстати говоря, в замечательном романе Виктора Богомолова «В августе 44-го» с большей или меньшей степенью правдивости описываются сцены силового задержания диверсантов. А ведь Виктор Богомолов был офицером ГРУ и достаточно хорошо знал то, о чем писал. Теперь попробуйте представить на месте профессионалов высочайшего класса типа капитана Алехина или старшего лейтенанта Таманцева Лизу Бричкину или Галину Четвертак… Ведь одного немца Васков «все ж таки» собирался взять в плен.
Знаете, у нас часто говорят о том, что, мол, катастрофа 1941-го года произошла, потому что враг напал слишком неожиданно… Но тогда чем объяснить катастрофу лета 1942 года? Неужели только тем, что немцы удержали некие «контрольные точки» южнее Харькова и советские войска втянулись в «Барвенковский выступ», как в горловину бутылки? Но тогда почему немцы смогли удержаться в Демянском котле, то есть примерно в похожей ситуации?
На мой непрофессиональный взгляд, все дело в том, что немцы просто лучше воевали. Они были лучше нас подготовлены как в профессиональном, так и в психологическом плане. Их военная машина была великолепно обкатана, а каждая ее деталь – подогнана к месту.
И.В. Вы имеете в виду относительно легкие победы Гитлера во Франции, Польше и Балканах, которые позволили сделать это?
А.Н. Да. Поясню на простом примере, который, к сожалению, встречается в реальной жизни. Например, когда на ночной дороге обычного человека поджидает бандит, то последний всегда готов к встрече значительно лучше. Он готов к схватке психологически, а в его руках есть оружие, которое он неоднократно пускал в ход. Бандит говорит себе: «Я уже не раз делал это, и у меня снова получится». Он уверен в себе, а это очень много значит…
И.В. Алексей Николаевич, давайте все-таки вернемся к главной теме…
А.Н. Хорошо. На данный момент эта тема – замечательная повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие»…
И.В. Почему замечательная? Вы же ругаете ее…
А.Н. Это еще ни о чем не говорит.
И.В. ?..
А.Н. Понимаете, в чем дело, Ирина Владимировна, например, еще с детства мне нравится чудесная книга Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада». Но если взглянуть на нее под определенным углом, то она – едва ли не классическая человеконенавистническая книга, ведь в ней вы не найдете ни одного порядочного испанца. Прочитав эту книгу, вы будете свято верить в то, что все испанские гранды – злодеи, простой народ – «испанская солдатня» способная только на бесчеловечные поступки, а пираты, в общем-то, – довольно неплохие парни.
И.В. Романтизация бандитизма, пиратства, тюремных нар – тема, хорошо разработанная в литературе (улыбается). Но все-таки не будем уклоняться в сторону. Алексей Николаевич, Вы можете четко и кратко сформулировать, почему Вам нравится и за что Вы не любите повесть «А зори здесь тихие…»? Нам нужно это выяснить хотя бы потому, чтобы узнать, зачем и как творится легенда.
А.Н. Мне нравятся все герои повести, в них просто невозможно не влюбиться… Нравится язык, которым она написана. Не нравится же то, как она была создана. Борис Васильев говорил, что сначала хотел написать о семерых советских солдатах, принявших неравный бой с немецкими диверсантами (это был тот реальный фактический материал, на котором он хотел создать повесть), но повесть, как говорится, «не пошла». Текст сдвинулся с мертвой точки, только когда Васильев заменил солдат на девушек…
И.В. А так, то есть чисто механически, Вы считаете, делать нельзя?
А.Н. В литературе все возможно и почти ничего не запрещено… Но тут, наверное, дело обстоит иначе – глубже, что ли? (Молчит.)
И.В. Не молчите, пожалуйста, Алексей Николаевич. Мы всё-таки будем производить погружение в тёмные глубины Вашей психологии?
А.Н. Я в этих глубинах, извините за выражение, порой и сам ни черта не понимаю… Очень часто любому из нас трудно объяснить свое «нравится – не нравится», ведь выстроенная на этом «виртуальном поле» логика так или иначе окажется не прочнее карточного домика. Наверное, я мог бы повторить свою прежнюю мысль, что, например, не понимаю старшину Васкова, когда он решил вступить в бой и после того, когда стала известна численность немцев. У женщины с винтовкой, даже если она в укрытии, нет ни единого шанса против хорошо подготовленного диверсанта… Мне непонятна и «логика» немцев, которые после боя, в котором была ранена Рита Осянина, как стадо баранов – все! – побежали на звук автомата Жени Камельковой. И никто из них не удосужился обыскать поле боя, ведь среди обороняющихся наверняка были раненные. Вспомните, сам Васков говорил, что будь он на месте немцев – дал бы горсть орденов за «языка». В том бою немцам отвечали два их же (немецких!) автомата и одна винтовка: что это за враг такой, вооружённый трофейным оружием, и откуда он взялся в глубоком лесу?! Но немцы вдруг разом забывают обо всём и дружно устремляются за Камельковой. Я отлично понимаю, что литературное произведения нельзя критиковать с точки зрения армейской тактики боя, но… Не знаю… Просто мне все это не нравится едва ли не на интуитивном уровне.
И.В. Ну, почему же?.. Мне Ваша логика понятна.
А.Н. Боюсь, что все не так просто… И не в логике тут дело. Мой отец родился в конце 1928 года и ему не довелось стать солдатом Великой Отечественной войны. Он служил в Германии уже позже. Но у него на всю жизнь остался какой-то очень сильный интерес к тому, от чего его избавила судьба. Я помню, он приглашал домой бывших фронтовиков (многие были только чуть старшего его), и я, восьми-десятилетний пацан, вертелся рядом. Отец как-то раз сказал, что солдаты Той Войны никогда не рассказывают о ней, когда трезвы… Точнее, пока трезвы. В общем, я вертелся рядом и слушал, как отец и его гости говорят о войне. Мне было очень интересно…
Однажды отец спросил бывшего солдата, видел ли он на фронте, как в немцев стреляют женщины? (Улыбнусь: этот вопрос он задал после разговора на повышенных тонах с мамой и после того, когда она заявила, что «мужикам нужно меньше пить».) Гость ответил, что да, видел. Однажды их батальон попал в окружение. Перед самым прорывом в траншею пришла санитарка и молча взяла в руки винтовку. Командир сказал ей, чтобы она шла к раненым. Санитарка ответила, что раненых больше нет, потому что в окоп попала мина. Я хорошо запомнил лицо рассказчика: оно вдруг стало каким-то виноватым и больным… Словно он стал свидетелем чего-то не то чтобы нехорошего, а… не знаю… еще невиданного им греха, что ли? А ведь грех – это нарушение человеческого естества, человеческой сущности и ее основы. Когда санитарка стреляла в немцев, солдат удивился тому, что у нее было грязное, «какой-то удивительной, почти небесной красоты лицо» и он вдруг подумал, что эта девушка скоро умрет… Ее и в самом деле убили в начале атаки, и рассказчик долго молчал, после того, как сказал об этом. Наверное, это была самая длительная пауза в разговоре взрослых, с которой мне приходилось до этого сталкиваться.
В общем, да!.. Не в логике тут дело, а в человеческой сущности.
И.В. Здесь я соглашусь. В женщине, несущей смерть в бою, есть что-то крайне противоестественное. Но давайте вспомним, ведь на войне были женщины-снайперы, женщины-летчицы и даже разведчицы…
А.Н. А много ли было таких женщин? Я почему-то думаю, что эти исключения только подтверждают правило. Да и страшнее, чем быть санитаркой на фронте – а там до винтовки далековато – по воспоминаниям самих фронтовиков, нет ничего.
И.В. Да, понятно… Но, уважаемый Алексей Николаевич, чтобы Вас понимали чуть лучше, нам нужно самим сделать первый шаг и всё-таки открыть рубрику. Улыбнусь: а еще, вполне возможно, что мне хочется немного покритиковать и Вас. Не Вам же одному критиковать известных писателей, да ещё минуя законы логики.