Зал вновь аплодирует, а на сцену взбегает молодой человек в потертых джинсах, с гладко выбритой головой, татуированной языками пламени.
– Павел, красота ты моя, – обращается к нему ведущий, – расскажи-ка нам, что для тебя самого значит «Зловещая хрень»?
– Н-ну… фильм этот во многом этапный для моего творчества … – начинает режиссер.
– Как тонко подмечено! – прерывает ведущий. – Несомненно, этапный! А вот еще вопрос, которым наверняка задаются многие зрители: персонажи твоего фильма, кто они?
– Люди, – уверенно отвечает Павел.
– Это понятно. Но кто на самом деле скрывается за образами геймерши, ее отмороженного брата, толстяка-телезрителя, его жены-отравительницы, сумасшедшего профессора?
– Н-ну… дело в том, что «Зловещая хрень» многоплановый фильм; он содержит в себе сложную семиотическую систему знаков и символов…
– Замечательно! – снова прерывает его ведущий. – Просто замечательно. А верно ли я уловил основную идею картины: пагубное воздействие на мозг интернета и телевидения?
– Бред! На самом деле…
– Так я и думал. Тогда расскажи нам лучше, э-мм… расскажите-ка… Вот что! К какому субжанру, точнее направлению, ты относишь свою «Зловещую хрень»? Постой, постой! Дай угадаю: есть в нем и сюр, и эстетический эклектизм… Постмодерн, верно?
– Какой еще постмодерн? – хмурится Павел.
– Нуар? – делает вторую попытку ведущий.
– Это сплаттерпанк, – с ноткой раздражения в голосе поясняет режиссер.
– Сплаттерпанк, разумеется, сплаттерпанк, – легко соглашается ведущий. – Я знал, просто забыл. Нелинейность повествования, мрачный, асоциальный посыл – натуральный сплаттерпанк! В любом случае, твой фильм веховое явление в нашем российском кино.
Режиссер пожимает плечами и скромно улыбается.
– Свежее слово в отечественной кинематографии, – продолжает ведущий.
Улыбка режиссера становится шире. Он разводит руками и делает нечто вроде книксена.
– Хотя почему только отечественной? – не унимается ведущий. – Мировой кинематографии!
Павел Лаврин расплывается от уха до уха.
– Твой фильм – это настоящий… настоящий… взрыв мозга!
Улыбка режиссера моментально гаснет. Он бросает на ведущего испуганный взгляд и переспрашивает:
– Ч-что?
– Взрыв мозга! – четко артикулируя слова, с расстановкой повторяет ведущий.
Режиссер отшатывается и в панике обшаривает глазами неожиданно притихший зал. Ведущий молча – внимательно и жадно – смотрит на Павла. То же жадное предвкушение ощущается во взглядах зрителей: разряженных, женоподобных мужчин и женщин с мертвенно-ботоксными лицами. Все они чего-то напряженно ждут.
Лаврин проводит вспотевшими ладонями по своей татуированной голове и чувствует, как та стремительно увеличивается в размерах, вспучиваясь огромными волдырями, будто забродившее тесто.
– Мм-му-у-у… – пытается что-то сказать Павел Лаврин. Но не успевает.
Раздается громкий, сочный хлопок – голова режиссера взрывается и во все стороны шрапнелью летят бело-розовые куски его мозга. Ведущий и зрители ловят их в воздухе, подбирают с пола и жадно суют в рот. Единственный звук, который теперь слышен в зале – это влажное чавканье, чавканье, чавканье…
Александр ПШЕНИЧНЫЙ. Берёза Берендея
Рассказ
Завитки седых волос из-под черной пилотки, поджарое тело в тренировочном костюме, вдумчивый взгляд много видевшего человека.
Он приходит в наш двор по утрам и лишь тогда, когда светит солнце.
Четверть века из кухонного окна я наблюдаю один и тот же диковинный ритуал.
Вначале старик неспешно подходит к высокой березе, ее много лет назад вместе с грушей посадил мой отец, и, упираясь ладонями в широкий ствол, припадает лицом к пятнистой коре. Пару минут он что-то шепчет дереву, словно рассказывает старому другу о прожитом дне, а потом скользит ладонями вверх, не отнимая лба от бересты.
Затем с четверть часа он стоит лицом к солнцу, прижавшись спиной к чуть наклоненному стволу груши.
И лишь потом гимнастика – всегда лицом к востоку. Энергичное встряхивание конечностей, как бы снятие душевной грязи с тела, умывание лица и шеи солнечными лучами, разминка суставов. Весной и летом перед гимнастикой старик неспешно снимает кроссовки, благоговейно прикасаясь босыми ногами к земле.
Мои утренние гости, особенно деревенские родственники, всегда оживленно наблюдают за странным для сельского бытия человеком, чтобы рассказать о городском чудаке соседям, а мой кум, как-то утром выдыхая сигаретный дым в кухонную форточку, с похмелья сострил: «Скажи берендею, что зарядка еще не окончена». С того дня старика в моей семье называют Берендеем.
Прошлой весной Берендей появился с щенком долматинца, смешно обнюхивавшего деревья. Старик как ребенок подставлял губы под капающий с ветвей сок, алчно глотая бесцветную березовую сукровицу. С его сомкнутых ладоней осторожно слизывал пасоку долматинец.
К осени собака подросла. Пес открыл для себя вкус груш и смешно уплетал опавшие плоды вокруг снятых кроссовок хозяина.
Время от времени в моей семье возникали споры о том, кем работал Берендей и почему в любое время года он всегда в черной пилотке? Я считал его бывшим подводником, жена – полярником, дочь – человеком, проведшим детство вблизи леса. Впервые в спорах с женой я оказался прав.
Этой зимой мне пришлось познакомиться со стариком ближе при довольно печальных обстоятельствах. Однажды тихим январским утром в открытую форточку ворвался истошный собачий лай, срывающийся на скуление. За окном явно что-то случилось.
Сквозь морозные узоры стекла я рассмотрел лежащего на снегу человека и пятнистую собаку у его головы.
– Берендею плохо!? – ошпарила тревожная мысль.
Наспех обувшись, через несколько минут я уже переворачивал тело пожилого мужчины на спину, придерживая голову так, чтобы его бледное лицо освещало солнце.
Берендей открыл глаза и тихо прохрипел синюшными губами: «Сердце… Плохо…»
Неотложка приехала на удивление быстро. Деда перенесли в машину.
– Похоже на обширный инфаркт. Везем в областную больницу, – то ли мне, то ли водителю сообщил доктор. Документов у Берендея не оказалось, даже мобильного телефона.
Долматинец какое-то время молча бежал за белым автомобилем, а потом вернулся и посмотрел мне в глаза, как бы говоря: «Нужно срочно сообщить моей семье о хозяине».
Я кивнул и негромко скомандовал: «Домой!»
Пес уверенно побрел по вытоптанной в снегу тропинке к ближайшему девятиэтажному дому. Он остановился у первого подъезда и сел у двери с домофоном.
Через минуту дверь с писком открылась, молодая девушка удивленно посмотрела на долматинца и робко спросила не то у меня, не то у собаки: «Вант? Что-то случилось?»
Девушка оказалась соседкой старика по лестничной площадке. Она открыла ключом дверь тамбура и три раза постучала в дубовую дверь. Вант заметался и негромко залаял.
Из открытой двери показалась невысокая худощавая женщина с интеллигентным лицом, похожая на учительницу.
Ее глаза расширились, лицо удивленно вытянулось, на вдохе она вопросительно прошептала: «Олег Васильевич? Что с ним?»
В следующую минуту я стоял в прихожей и рассказывал жене Берендея о случившемся.
– Он в областной больнице. Предположительно инфаркт. Доктор сказал, что все будет в порядке, – соврал я.
Через двери прихожей с большой черно-белой фотографии на меня смотрел устало улыбающийся офицер-подводник в черной пилотке на фоне громадной рубки субмарины.
– Ваш муж служил на флоте? – мое любопытство пересилило неуместность вопроса.
– Да, он подводник, – рассеянно ответила жена. – Там и здоровье растратил. Месяцами без свежего воздуха, солнца, ветра, всего того, чего мы даже не замечаем. А в отставке он стал солнцепоклонником. Я его в шутку так называю. Обожает природу, животных, растения, солнце. Как-то к нему приезжали сослуживцы, щенка подарили. Так у нас появился Вант. Спасибо за отзывчивость. Я что-то должна?
– Что вы! Что вы! Благодарите Ванта, умнейшая собака, если бы не он, я пришел бы гораздо позже. Пусть Олег Васильевич скорее поправляется.
Место под березой опустело. Но ненадолго. В конце января в косых лучах восходящего солнца я заметил знакомую фигуру женщины в спортивной куртке с собакой.
«Жена Берендея?» – мелькнуло в голове. Я выключил свет на кухне, чтобы лучше рассмотреть намечающуюся дворовую сенсацию.
Женщина внимательно осмотрела березу, затем грушу и вскинула голову вверх к голой кроне березы. Затем она повернулась на восток и минут десять, стоя неподвижно под березой, о чем-то просила деревья и солнце. Женщина приходила с собакой на любимое место мужа каждое утро и в любую погоду.
В начале апреля появился сам Берендей. Старик сильно сдал. С обратной стороны березы он приставил к стволу палочку. Берендей передвигался с трудом, прихрамывая на правую ногу. Он обхватил березу руками и долго терся щекой о корявую кожу, словно лаская любимейшую из женщин. Потом он долго ощупывал и гладил ладонью место, где темный ствол березы с редкими белесыми прожилками плавно переходит в бело-пегий. Его свидание с деревьями и солнцем растянулось на час.
За месяц Берендей окреп. Вчера он пришел к деревьям без палочки, в движениях появились легкость и бодрость. В конце гимнастики старик сложил у груди ладони вместе и что-то шептал, смотря вверх на крону березы. Потом он сел на крышу погреба недалеко от груши и закурил жадными длинными затяжками, выдыхая дым кверху. В солнечном контражуре сияла зелень сережек, упавших на пилотку Берендея, да еще крапчатая шерсть Ванта, похожая на кору любимого дерева хозяина. Они смотрели на восход и, по-моему, были счастливы.
Алексей КОТОВ. Обряд
Рассказ
1
…Я на машине от мамы возвращалась и решила через Матвеевку проскочить. Уже на выезде из деревни смотрю, какая-то злющая коза на маленькую девочку нападает. Крохе лет семь, не больше, она в угол между двумя заборами забилась и хворостинкой отбивается, а коза даже подпрыгивает от азарта.