Пришлось выручать малютку. Остановила я машину – и в бой. Но коза мне непростая досталась, случайную палку вынуждена была в ход пустить. Даже вспотела немного от драки, а потому меня злость не отпустила: какой, спрашивается, идиот маленьких девочек гулять отпускает, когда вокруг злющие козы бродят?! Выяснила я у малютки, где она живет, взяла ее за руку и пошла. Ну, чтобы высказать ее родителям всё, что я о них думаю.
Пришли к какой-то небогатой хибарке. Гляжу, на кухне пожилая женщина что-то на плите готовит. Ну, я, как говорится, с места – в карьер. Мол, как вы смотрите за ребенком, бабуля, если… Но оборвала меня женщина и говорит, я, мол, только соседка и зашла помочь. Мамы у девочки нет, а папа ее в зале спит.
Я в зал заглянула – точно, пьяный мужик на диване храпит. Соседка мне дальше поясняет: мол, коза, с которой я подралась, запаха водки не выносит и на девочку она, наверное, напала потому, что когда малышка час назад у папы стакан вырывала, то водка на платье девочки выплеснулась.
Я алкашей, как и та коза, ненавижу.
В общем, говорю я женщине:
– Девочку я забираю с собой, потому что оставить маленького ребенка с пьяным – преступление. Вот мои водительские права, запишите мои данные и адрес. Проспится папа – пусть приезжает за дочкой. Я с ним поговорю кое о чем…
Проще, конечно, было избить пьяного дурака, но как же девочка? Кстати, меня не остановило и то, что я в отпуске была и в Италию собиралась. Ну, отдохнуть, расслабиться и, как говорится, побалдеть. Но тормознулось всё. Потому что обидно мне стало за беззащитную малышку, до боли обидно.
2
Четыре дня мы с маленькой Леночкой ее папу ждали. Я человек не бедный и девочке у меня понравилось. Но – странно! – она то за веник возьмется и пол подметает, то посуду моет (стоя на стульчике), то напрашивается, например, картошку чистить. Одним словом, не девочка мне попалась, а Золушка. Мне даже как-то неудобно иногда было… Я, видите ли, на диване с планшетом валяюсь, а Леночка по хозяйству хлопочет.
А еще… Мне ведь тридцать два года, и невольно мысль в голову лезла, что, мол, и у тебя такая дочка могла бы быть. И хотелось бы – очень хотелось! – чтобы она такая как Леночка была.
Общий язык с Леной я легко нашла, но… Может быть, потому и три раза плакала втихомолку. Я же стала смотреть на нее как на свою родную дочку, понимаете? И ничего с собой сделать не могла.
Но что бы там ни было, а пришлось нам с Леночкой возвращаться в деревню, потому что у ее папы напрочь отсутствовал родительский инстинкт.
Дальше – полнейший шок получился. Только вошли мы на кухню, гляжу, там та же самая соседка сидит, а рядом с ней еще две крошки-девочки стоят. Если Лене – семь лет, то этим двум – примерно, пять и три.
Я чуть мимо стула не села и спрашиваю:
– И эти его, что ли, а папа снова пьяный валяется?
Кивнула женщина. Глянула я еще раз на замарашкинские личики сестер Лены и тут внутри меня словно взорвалось что-то: как так можно относиться к детям?!
В общем, из халупы я уже с тремя детьми выскочила. Кричу про себя: пусть сдохнет эта пьяная сволочь, а девочек себе заберу. Всё, решено – и точка.
Но прежде чем уехать, я нашла хозяев той злющей козы, купила ее и возле крыльца папы-алкоголика привязала. С соседкой договорилась, чтобы та не отвязывала ее, доила, кормила и всячески поддерживала козлиные силы. Во имя нелюбви, так сказать, и битвы с мировым алкашизмом.
3
Думаете, я счастье нашла?.. Ага, ждите писем! Трехлетняя Наденька меня сразу мамой называть стала, пятилетняя Оля тоже, но только когда рядом старшей Лены не было, потому что та все понимала и Оля в ее присутствии стеснялась.
Это уже настоящая боль, понимаете?.. Неимоверная боль, когда вот так тебя мамой зовут, а ты понимаешь, что… В общем, как Леночка, все понимаешь. И ты уже не веришь в деда Мороза.
Неделя прошла, я чувствую – просто с ума схожу. Например, крошка Надя мне на колени заберется, в щеку поцелует и шепчет: «Мама, а почему ты раньше не приходила?» А рядом Оля стоит и в глаза мне пытается заглянуть, мол, может быть, ты и в самом деле наша мама?
И я вдруг поняла: это же мои дети и это я должна была их рожать. Три маленькие, чудесные мордашки, три маленьких сердца, которые тебя любят и три маленькие жизни, за которые ты отвечаешь. Но – главное! – они мои и я – их настоящая мама. Бывали минуты, когда я по ночам Бога молила, чтобы коза папу-алкаша девочек на тот свет отправила… Потом – плакала. Потом – снова просила. И засыпала только тогда, когда ко мне приходила Наденька. А потом – Оленька… И я знала, что там, за дверью, стоит семилетняя, все понимающая Лена, а по ее щечкам текут слезы.
4
Да, пришлось снова возвращаться в Матвеевку. Как жила там и зачем я там жила?.. Спросите кого-нибудь другого, а не меня. Меня даже не интересовало, как этого папу-алкаша зовут. Соседка (она, как выяснилось, родной теткой ему была) рассказала мне, мол, слишком сильно Виталик свою покойную жену любил… Как умерла она – сам себя потерял, а еще квартиру в городе, хорошую работу и много чего еще.
Думаете, я этого Виталика пожалела?.. Фигушки! Не верю я в такую бездумную любовь. Мне, например, всегда сильные, богатые и драчливые мужики нравились. Наглые даже. В общем, те, которые защитить могут. А этот Виталик… Тьфу, одним словом!
Правда, кое-что меня смущать вдруг стало. Ведь богатые и сильные мужики никогда свободными не бывают. Тут дело не в том, что такого мужика отбивать от жены надо, а в том, что… Помню, у одного был пацан лет восьми – толстяк с оловянными глазами, у второго – какая-то худющая, всегда злая девочка. Не нравились мне эти дети, очень сильно не нравились… А потому я вдруг о справедливости задумалась. Почему у нормальных, с моей точки зрения, мужиков получаются странные дети и почему у какого-то алкаша – такие чудеснейшие девочки?
Но, как говорится, вернемся к главной теме. Как жила я в Матвеевке, слишком долго рассказывать, правда, есть о чем. Например, как я козу доить научилась, как та коза Виталика не любила и как полдеревни над Виталиком смеялось, когда он с козой бодался. А меня Виталик откровенно побаивался и смотрел то ли с ужасом, то ли с удивлением… Словно ему покойная жена мерещилась.
Через неделю посоветовала мне одна «тетенька в черном», как от Виталика избавиться. Ему, мол, этому алкашу уже земная жизнь в тягость. Так что, если поставить в церкви свечи за его упокой души – умрет Виталик. Может быть, не сразу, но обязательно умрет. А девочки мне достанутся.
5
…В первый раз не смогла я этого сделать. Чуть ли не полчаса по пустой церкви бродила, свеча в ладони чуть не расплавилась, но – не смогла. На второй день меня вдруг на слезу прошибло – заплакала и долго у иконы просила, чтобы «всё было хорошо». А из церкви вышла – прежняя злость к Виталику вернулась. Не помогли слезы, не помогло моление – всё как было, так и осталось.
На третий день я в церковь войти не успела – меня священник подозвал. Он на лавочке возле главного входа сидел, как раз полдень был (не во время же церковной службы мне человека гробить), и на солнышко щурился. Солидный такой батюшка мне попался, правильных православных размеров.
Села я рядом, и он мне говорит:
– Позавчера, гражданка, когда вы из храма выходили, у вас лицо как у леди Макбет было. Вчера – как у монахини-расстриженки. Ну, а поскольку я видел, как некая тетенька в черном (ее-то, Виталика и его дочек я хорошо знаю) что-то вам на ушко шептала, то я вынужден вас предупредить, что то, что вы задумали, у вас не получится. Это… (тут батюшка на меня совсем строго посмотрел, даже брови насупил, словно хотел скрыть что-то) это все только на близких людей действует. Совсем близких, понимаете? А там, дальше, – как Бог решит.
Я всё поняла и словно в бездну внутри себя заглянула. Но если ради трех моих любимых девочек… Рано или поздно всё равно на такое решаться придется. У Виталика, кстати, уже был «первый звонок», когда его в «скорой помощи» еле-еле с того света вытащили. А если что с ним, девочек куда, в детдом, что ли?!.
Спрашиваю священника я еле слышно:
– Когда?..
Он говорит:
– Приходите с Виталиком завтра после службы. А если передумаете, то в церковь с темными помыслами, – извините за грубость – больше не приползайте.
Я думаю: ну, значит, как Бог решит… Ладно, пусть Бог решает, а не я.
6
…Надеюсь, уже понятно, что священник нас с Виталиком обвенчать решил, чтобы «совсем близкими» сделать. Словно что-то с треском разорвалось во мне и так оглушило, что только один завтрашний день я и видела. И почти не запомнила ничего: что я Виталику тем вечером говорила, как мы с ним утром в церковь шли, да и самого венчания тоже. Слова какие-то, туман, и всё… А внутри меня – только жар и жажда. И чем дальше – тем сильнее. Словно плавилось что-то во мне, горело и рушилось. Когда над моей головой венец подняли, мысль пришла: еще минута – и я с ума сойду. Мир словно в обжигающую пустыню превратился, и я в ней как на ладошке стояла… Царица с пылающим венцом над головой. И жажда, жажда, неимоверная жажда! Только за одну спасительную мысль держалась: это всё ради девочек моих… Только благодаря этой мысли я понимала, что я еще есть и еще не выгорела до конца.
В себя я только после венчания приходить стала, когда на выходе из церкви возле бочажка со святой водой остановилась. Кран открыла и прямо с ладошек пить стала… Пила долго, потом умылась и волосы мокрыми руками пригладила. Погас пожар внутри. Совсем легко стало. Рядом никого нет: ни священника, ни Виталика.
Я оглянулась на алтарь, перекрестилась и говорю:
– Господи, Создатель мой, верую в Твою любовь и бесконечную мудрость. Освободи меня от работы вражия!.. Верую, Господи, Отче Наш, и освободи же меня наконец!
Фраза о «работе вражия» мне в молитвослове попалась, когда я вечером его читала, и почему-то я именно ее вспомнила. Не какую-то другую, а именно ее.