Потом мой собственный голос спрашивает внутри меня:
– Ну, что ты так переживаешь и боишься? Разве силком тебя сюда притащили?
Я отвечаю себе:
– Нет, не силком.
Голос спрашивает:
– Со всем ли ты согласна?
Я говорю:
– Со всем и даже с тем, что я во время венчания не расслышала.
Голос говорит:
– Ну, вот и ладно. А что касается мужа, то люби того, какого тебе Бог дал.
Я спрашиваю:
– А девочек?
Голос говорит:
– Девочек ты сама выбрала. А теперь иди, ты – свободна.
Уже на выходе из церкви меня вдруг в улыбку потянуло… Думаю, да, мол, я – свободна. Свободна неизвестно с каким мужем и тремя детьми.
Но – говорю это уже без улыбки – так сам Бог решил.
7
…Еще десять дней мы в Матвеевке жили. Дожди пошли, и сад за домом словно в райский превратился: тишина, птички поют, даже коза притихла.
Виталик со дня моего приезда не пил, но спали мы все равно отдельно. Я смотрю, у него лицо оживать стало: опухлость ушла, глаза прояснились, и, в общем, симпатичный мужик из него получился. Вот только не очень-то хорошо, что глаза у него совсем-совсем добрые. Сейчас такая жизнь, что… Впрочем, это немного и поправить можно, чтобы мужик от земных невзгод в депрессию не впадал.
Мы мало говорили с Виталей и ничего не рассказывали о себе. Виталик по хозяйству занимался, я – детьми и – улыбнусь! – козой. В общем, жили как «робинзоны» в раю. Мы всё понимали, всё прощали и ни на что не сердились…
Ночью ко мне в постель Наденька и Оля забирались. Пока девочки не спали, они «бои» подушками между собой устраивали: Надя – справа, Оля – слева, а я – мама – посередине. В общем, мне не скучно даже ночью было.
Пришла пора в город уезжать, и я Виталика спрашиваю:
– Ты кто по профессии, муж?
Он говорит:
– Механик. В смысле, хороший инженер. Ты не переживай за меня, была бы шея, а хомут для нее найдется.
Теперь без страха и опаски смотрел на меня Виталя. Впрочем, как вы уже поняли, бояться ему было уже совсем нечего.
…Мишеньку я только через полтора года родила. Все, даже моя мама, говорят, что, мол, Миша очень на меня похож. И только я одна вижу, что он – вылитый Виталик, как и девочки. А по-иному быть просто не может. Ведь Бог никогда не смеется над человеком, Он только улыбается ему. Не знаю, как вы, а я верю именно в это.
Валерий ТОПОРКОВ. Письма курсанта Курганова
Журнальный вариант повести «Солнцеворот в плохую погоду»
Продолжение
1989
8 января 1989 г.
Новый год встретили дружно, по-армейски. В казарме столы накрыли, вместо шампанского – пепси-кола, вместо оливье – винегрет. Веселились, смотрели «Огонек». Спать легли в пять утра. Но до девяти вполне выспались.
Зачетная сессия подходит к концу. Сдал ЭВМ, курсовую работу, радиоэлектронику (наш преподаватель сказал, что я лучше всех отвечал, и на прощание пожелал мне кучу всяческих успехов, так что оба остались в восторге друг от друга), физподготовку (выполняли упражнения на перекладине – подъем переворотом, «склепку», с обязательным соскоком и поворотом на девяносто градусов, и прыжок через коня). Надо заметить, многим в роте из-за физухи предстоит весь отпуск трубить в упорных тренировках.
Как стало известно, на стажировку я поеду на Украину, в город Черновцы, это рядом с румынской границей, в картографическую часть. Разбили нас всех на небольшие группы, которые куда только ни едут – и в Москву, и в Ломоносов, и в Днепропетровск, и в Каунас, и в Бобруйск, и в Полоцк. Дорога туда займет полтора суток, так что в поезде можно будет отоспаться. А едет с нами сам ротный – Отец Николай. Не хухры-мухры.
После обеда нередко сижу в библиотеке. Нас там собирается целый читательский цех. Время проводим чинно, благородно, с большим интеллектуальным удовольствием.
А ваши беспокойства о моем изменившемся настроении совершенно не оправданны. Вы хотите, чтобы я в своей курсантской обойме выделялся только в лучшую сторону. А если я, при всей своей ответственности и самолюбии, не в состоянии хлебать эту кашу, не отрыгивая, не в состоянии быть тише воды, ниже травы во всех отношениях, – что с этим прикажете делать?
Я, знаете ли, вообще начинаю задумываться над тем, что надо было не семь, а все семьсот семьдесят семь раз отмерить, прежде чем принять решение о поступлении в военно-учебное заведение. Но согласен с вами: лучше к таким вопросам теперь не возвращаться. Рубикон пройден.
1 января ходил в увольнение на пару с Преспокойным. Начали с Эрмитажа, а закончили «Травиатой» в консерватории. Продолжаем культурно обогащаться. И до того неуклонно, что наших циников это стало определенно раздражать. Теперь при каждом удобном случае они нас насмешливо величают «правильными».
Обещанный экземпляр газеты «На страже Родины» от 16 декабря привезу сам. Предварительно хочу лишь сказать, что наряду с передовицей «Умножая славные традиции» и репортажем «Мы из Военно-топографического», начинающимся цитатой из училищной песни («Мы первыми штурмуем перевалы, мы первыми проходим сквозь тайгу, свои отметки делаем на скалах, тропинки оставляем на снегу»), есть там несколько строк и обо мне, написанных прапорщиком Ж. из седьмой роты. Вроде бы заметка как заметка – радуйся, гордись. А я вот думаю: стоило только связаться с партией, как пошло-поехало… Противно! Ведь я, в сущности, никакой не коммунист. Просто пошел телок на поводу у Давыдовича. Но теперь уж ни вы, ни он не обижайтесь – за предстоящий год я свое вступление в партию точно завалю.
Возвращаясь к газете: не заметка это, а медвежья услуга. Считаю, лучше в такую прессу не попадать совсем – казенным лицемерием от нее так и шибает:
«По окончании семинара по марксистско-ленинской философии преподаватель обратил внимание курсантов на ответы их однокурсника Ю. Курганова. Они отличались продуманностью, содержательностью, полнотой.
Этот случай – не исключение. Вот уже третий семестр Юрий Курганов является для нас примером исполнительности, усердия в учебе. Он успешно осваивает программу обучения, является членом военно-научного общества курсантов.
О Курганове можно сказать только самые лучшие слова. Его авторитет среди курсантов и преподавателей вполне заслужен. А совсем недавно в жизни нашего товарища произошло еще одно важное и волнующее событие – он стал кандидатом в члены КПСС».
Пишите, как жизнь идет, как провели каникулы, как обстановка с продуктами и хозтоварами, нужно ли что-нибудь купить.
Юрий.
30 января 1989 г.
Пишу вам из Черновцов. Сегодня воскресенье, четвертый день нашего пребывания на западно-украинской земле. С завтрашнего дня начинаем непосредственно выполнять обязанности командиров отделений. Часть здесь неплохая, но вольностей у солдат наблюдается немало – и «самоходы» для них не проблема, и спиртное употребляют. Правда, мы тоже не святые…
Для нас выделили отдельную большую комнату в казарме, в которой те же двухъярусные кровати. Из нашего взвода в группе – Железный, Рейнджер, Хохол, Пшек и Трюфель, остальные – из других. И вот один такой, курсант Марченко, выкинул вчера коленце. Лежим, значит, отдыхаем. Его койка находится прямо над моей. И вдруг ни с того ни с сего он спрыгивает вниз, достает из-под кровати мой чемодан, открывает и начинает в нем что-то искать. Все на него недоуменно смотрят, ждут, что будет дальше. Я тоже молчу. И тут уж сам Железный не выдерживает и спрашивает, какого рожна ему в чужом чемодане надо. А тот поднимается, ставит тумблер в положение «Д» и, хлопая глазами, заявляет:
– Так что ж мне теперь – и не жить, что ли?!
И все хором:
– Ха-ха-ха!..
Снега здесь нет. Даже не верится. Зима напоминает нашу осень, даже при желании не замерзнешь. Два последних дня выходили в увольнение. Город старый, раскинувшийся на правобережных террасах реки Прут, улицы тихие, везде в людных местах слышится украинская мова. Из архитектуры больше всех других построек запоминается красивое старинное здание университета из темно-красного кирпича (бывшая резиденция митрополита Буковины), похожее на замок в византийско-романском стиле. Несколько раз проходил мимо и любовался, ощущая особый витающий там дух пленительно-свободного гражданского образования. По пути заглянул в букинистический магазин в центре города, где присмотрел для себя антологию русской поэзии XIX века, выпущенную в серии «Классики и современники».
О малоинтересных буднях писать не хочется. Ничего существенного.
Скоро приеду!
Юрий.
21 февраля 1989 г.
Объявили, что 21 марта едем на двухнедельную практику в Боровичи. Уже и лыжи для нас туда отправили. Учиться останется в четвертом семестре всего-навсего полтора месяца. Правда, будут они очень нелегкими, что и понятно. Сейчас практические занятия сразу пойдут, в том числе и по маткартографии и геодезии. На предстоящую сессию пять экзаменов выносится, плюс летняя практика, которая, говорят, у картографических взводов пройдет целиком в Ленинграде, вплоть до отпуска. Вот такие пироги…
На днях Хмель попросил продиктовать адрес моей школы для отправки благодарственного письма на имя директора. Предварительно дал почитать. Вначале, как полагается, речь в письме идет за личное и коллективное здравие: «Командование училища благодарит преподавательский коллектив за воспитанника, который в стенах нашего училища успешно овладевает профессией офицера топографической службы ВС СССР…» А в конце, увы, за профориентационный упокой: «Просим довести до выпускников вашего учебного заведения это письмо и “Правила приема в училище”. Надеемся, что среди выпускников найдутся желающие поступить в наше училище. При переписке с нами можно ссылаться на данное письмо».
И зачем одно с другим мешать? Я так думаю: если были бы желающие, сами бы нашлись.
От Игоря Трофимова письмо получил, он теперь служит на афганской границе, в городе Хорог. Надо ответ написать.