Никаких особо новых инструкций в добавление к изложенным коллегой я от него не получил. Но удивить меня ему всё-таки удалось – от него я услышал про «штрафные санкции». Оказывается, здесь существовала система штрафов: за каждые три замечания – штраф 500 рублей. При таком раскладе мою и без того скромную зарплату при желании можно «порвать» наполовину. Хотел было оседлать своего «железного коня» и отправиться восвояси, но вспомнил про пустой холодильник и махорку вместо сигарет – и остался.
– В общем, когда меня нет – ты тут за начальника, – напоследок сказал управляющий, сел в свою чёрную иномарку с тремя пятёрками в номере и укатил в сторону города.
Ну, начальник так начальник. Только вот в подчинении у меня одни собаки и вороны. Если собаки хоть немного, но всё-таки побаивались меня, то вороны начальника во мне не признавали – видимо, подчинялись они непосредственно центру.
Ошарашенный новостью про «штрафные санкции», я ходил возле ворот, стараясь успокоиться. Раньше я никогда не работал на «частника», а теперь придётся приспосабливаться. И я приспособился.
Первое своё замечание я получил в следующую же смену: рассказывал трактористу анекдот про жадного хозяина и ушлого батрака, когда он на своей иномарке влетел в ворота, как чёрт с письмом, и оказаться на рабочем месте я не успел. Рабочее место – это вагончик-весовая со столом и журналом регистрации машин. Первое замечание – отсутствие на рабочем месте. Через некоторое время было и второе: плохо смотрю за разгрузочной площадкой, водители выгружают машины где им вздумается, а не под моим надзором, а я, по его словам, не выхожу из вагончика. Получилась какая-то точка абсурда – второе замечание противоречиво первому: «стой там – иди сюда».
Ну что же, «на хитрую щуку найдётся и блесна поярче». Я установил на раме окна зеркало заднего вида от мотоцикла – теперь дорога и ворота просматривались от стола и подъехать незаметно было практически невозможно. Как только я видел его издалека заметную машину, хватал скамейку из вагончика, выносил и ставил рядом с крыльцом. Садился и зорко смотрел по сторонам – я не в вагончике и рабочего места как бы не покидал.
По-своему приспособились и рабочие – «дикая бригада» сборщиков пластика: они выбирали из отходов пустые «полторашки» и пластиковые канистры, складывали в мешки и стаскивали каждый в свой угол своего вагончика-бытовки. Приходили они дружным коллективом примерно в одно и то же время – между 10 и 11 часами, уходили около 17:00, тоже все вместе. Я сначала думал, что они – один сплочённый коллектив, вот и ходят сразу «всей бандой». Но потом узнал, что в их среде процветало «крысячничество», поэтому находиться одному в бытовке было «западло». «Крысячничество» – это когда нищий ворует у нищего. Их не штрафовали, потому что платили им такие копейки, что по сравнению с ними даже я со своей скромной и «подрезанной» зарплатой выглядел буржуем среди пролетариата. Но приходили они сюда не ради зарплаты. Вообще, это особая категория людей – бомжеватого вида, но не бомжи, потому что какое-никакое, а жильё у них имеется. И глаза у них другие, у бомжей – бесцветные и пустые, а у этих бегающие, с хитроватым прищуром, слегка даже нагловатые. У нас про таких говорят: «бичи» – а начальник называл их «работягами». Всего их было шестеро – двое мужчин и четыре женщины. Где он расыскивал таких «работяг», по каким притонам и подворотням? Мне и раньше приходилось общаться с такими, но вот так вот, можно сказать – вплотную, довелось в первый раз. Я многое в жизни повидал, удивить меня трудно, но они всё-таки сумели, и в процессе дальнейшего знакомства с ними я удивлялся всё больше и больше.
Основной целью для них было порыться в «недрах» свалки, отыскать что-нибудь стоящее. Брали медь, алюминий, шнуры от бытовых приборов, одежду. Последней было много, особенно детских вещей. Вообще, из детской одежды зачастую попадалось почти новое, пару раз надеванное, потом ребёнок вырастал и вещи за ненадобностью выкидывались. Короче, брали всё, что можно было продать или обменять на самогон. Поэтому вечером они возвращались с полными баулами, как «челноки» из Турции в 90-е. Не брезговали и продовольствием: просроченные продукты из магазинов, несвежие овощи и фрукты, – всё это подбиралось, съедалось, уносилось. Одна из наборщиц пластика как-то унесла домой несколько тортов, её маленький сын полакомился и попал в реанимацию с отравлением. После этого случая наша свалка оказалась в поле зрения полиции. Приехали, порасспросили, походили, посмотрели, забрали «любящую мамашу» и уехали. Несколько дней она не появлялась, но потом снова пришла на работу и опять ушла домой с двумя полными сумками. Вот тогда моё удивление сменилось злостью. Ё-моё, твою дивизию! В XXI веке, в России, далёкой от Сомали, Гвинея-Бисау и Гваделупы, дети травятся тортами с помойки! Я перестал с ними здороваться и делиться сигаретами. Но на ход процесса это мало повлияло. Вскоре после этого её подруга, а по совместительству коллега по работе хлебнула из найденной бутылки жидкость, пахнущую спиртом. Немного поработав, почувствовала себя плохо и вскоре потеряла сознание и равновесие. Упав с вершины кучи прямо к подножию, чуть не попала под колёса грузовика, подъехавшего выгружаться. Одежда на ней была неброская, и женщина органично вписалась в пейзаж. Но где-то из глубины подсознания всплыл всё-таки инстинкт самосохранения, и её зубы и левая нога самопроизвольно стали исполнять старинный и незатейливый танец «чечётка». Именно по этим признакам водитель и определил, что возле колеса человек, а не груда тряпок. Вернулся на весовую, оттуда вызвали «скорую». Да, было бы смешно, если бы не было так грустно. А если бы водитель попался невнимательный или вместо машины был бы бульдозер, который гребёт маленькие кучки в одну большую? И всё, был человек – стал мусор. И было бы грустно, если бы я не увидел через несколько дней такую картину: у свежевыгруженного свала только что выздоровевшая любительница «халявы» с подругой отхлёбывали из бутылки что-то, похожее на пиво. Ну, вольному воля. Получается игра в русскую рулетку – отравишься, не отравишься. Но в русскую рулетку повезти может раз или два, а если играть бесконечно, то рано или поздно патрон окажется по центру ствола. Судьба сделает своё дело – ей безразличен обречённый.
Мои жалость и злость плавно поплыли в сторону тупого безразличия. «Да и какое мне дело до радостей и бедствий человеческих», – как говорил герой Лермонтова. Но ведь он был странствующим офицером, и подорожные ему платили, то есть командировочные, и жалованье начисляли, и стаж ему «шёл», и пенсию бы назначили, если бы в отставку подал. А тут самому надо как-то выжить, в статусе безработного стаж не «идёт», и пенсию никто не выдаст – хоть сколько в отставку подавай.
Ну вот, закончена ещё одна трудовая смена «дикой бригады». Они гуськом потянулись к воротам, опять с полными сумками. Уходят, а мы с собаками долго смотрим им в спины. Так и идут караваном, не сближаясь и не удаляясь. Да и пусть себе идут. Без них спокойнее. Мне с собачками лучше. Теперь я тут полный хозяин. Начальник помойки, едрит твою в корень.
Ольга НАБЕРЕЖНАЯ. Сапоги. Волчица
Рассказы
Сапоги
Они мне даже снились. Мои новые сапоги. Во сне я приходила в них на работу, и все в учительской ахали. Кто с завистью, кто искренне восхищенно. А я, горделиво вытягивая по-петушиному ноги, обтянутые бежевой, пахнущей достатком и денежной свободой кожей, вышагивала между столами с видом выигравшего в лотерею. И так мне во сне было радостно, что первые минуты после пробуждения меня не покидало состояние абсолютного счастья. Вот бывает же так. Проснешься утром и сам не понимаешь, почему так светло и весело на душе. Это потом реальность накрывает, когда напяливаешь свои традиционные уже на протяжении нескольких лет, начищенные мужем с вечера, знакомые каждой трещинкой кожзаменители. Сладкая мечта улетала, нанюхавшись запаха армейского гуталина, а я плелась на работу, ругая Ельцина, правительство, а заодно и местные власти, решившие, что скатерть-самобранка – обычный предмет обихода рядовых бюджетников. Зарплаты задерживали со страшной пролетарской силой, иногда выплачивали аванс, который со слезами приходилось героически растягивать на несколько недель. Чтобы хоть макароны и тушенку купить. Хорошо, Павлик на всем казенном был. В части ел, получал одежду, и зимнюю, и летнюю. Все-таки комбат. Офицерскому составу иногда тоже что-то выплачивали, так, сущие копейки. Но хоть это. Понятно же. Страна сейчас не жирует. Всем плохо. Просто потерпеть немного надо. Я-то все это понимала. И Павлик мне вечерами политинформацию проводил, как своим молодым бойцам в части. Понимала я. Но новые сапоги хотела отчаянно. А Васеньке куртку надо. Растет быстро. Из старой уже трогательно торчали длинные, худые запястья. В принципе, можно выпустить ткань из манжеты, если уж совсем никак.
В общем, я как настоящая офицерская жена пыталась создать быт и уют из того, что имелось. Имелось немного, но я не унывала. Вот если бы не сапоги, будь они неладны! Ну, правда. Совсем мои состарились. Павлик их и клеил, и подшивал, и замазывал. Конечно, подюжат еще. Но как же надоели!
Вот и сегодня мне опять этот сон дурацкий приснился. Хмуро собираю Васеньку в садик. Павлик уже уехал в часть. У меня двух первых уроков нет. Отведу сына сама. Пусть чуть-чуть поспит подольше, а завтраком дома накормлю. Васенька зарозовел от радости, что мама утром дома, и с удовольствием наяривал нелюбимую манную кашу. Возле ворот детсада почмокались и расстались. Большой он у нас уже. В свои шесть лет стремится к самостоятельности, поэтому не позволяет провожать его до раздевалки и целоваться у всех на виду. Смешной такой, мой маленький мужичок. На Павлика очень похож… Так, время еще есть. И ноги понесли меня буквально против воли в универмаг. Но я же не виновата, что он по пути находится. Да я просто так же зайду. Ну, одним глазком гляну и на работу побегу. Интересно же. Похожу, помечтаю. Денег-то все равно нет, и не предвидится. Брожу между витрин с обувью, тихонько касаюсь мягкой кожи, а рука просто поет от этого прикосновения. Грустно вздыхаю и пытаюсь найти в себе силы выйти на улицу. Но что-то непреодолимое тянет меня вглубь зала. Просто провокация со стороны моего взбудораженного сном сознания. Короче, сопротивляться я перестала и окунулась в мир моей фантазии, где у меня есть толстый кошелек, в котором томятся от желания запрыгнуть в ячейки кассы ласково шуршащие бумажки. Ну, хотя бы помечтать-то я имею право?!