– А ты что?
Отец промолчал. Вовка вдруг подумал о том, что фонарик и в самом деле был бы очень нужной вещью в его малышовом хозяйстве. А какими красивыми – просто-таки удивительно красивыми – бывают эти фонарики!..
– Всё, – объявил народу дед и чуть подтолкнул Вовку к матери. – Коленку ему перевяжите, воспитатели… Ребенка без фонарика оставили. Ремня на вас нет!
Через пару секунд Вовка вдруг услышал за спиной сильный звук шлепка. Когда он оглянулся, его отец чесал затылок, а дедушка Миша опускал руку.
– Я тебе фонарик купил, когда тебе двух лет не было, – сказал отцу дедушка. – А ты что с малышом вытворяешь, балбес?!
4
Вот так Вовке купили сразу целых три разных фонарика, очень красивых и очень даже занимательных. Правда, хозяйственному малышу дали только два. А третий отец спрятал в машине.
«Мало ли что?.. – поглаживая свой затылок и улыбаясь, пояснил отец маме. – А вдруг, когда мы в деревню поедем, Вовка свои фонарики дома забудет?»
Так что о третьем фонарике – желтеньком таком, с синей кнопкой – Вовка пока ничего не знает. Вот вам и вся педагогика, граждане, и не в фонариках, разумеется, дело…
Валерий ТОПОРКОВ. Письма курсанта Курганова
Журнальный вариант повести «Солнцеворот в плохую погоду»
Продолжение
1990
3 февраля 1990 г.
Вот уже полтора месяца писем не писал. Любопытная закономерность наблюдается: чем ближе отпуск, тем больше надежд и меньше желания доверять их бумаге. Но вот ситуация снова поменялась: сладкое время ожидания отпуска, как и он сам, стали не более чем воспоминаниями…
Компанию в поезде мне составили офицер в отставке и едущий на каникулы курсант-«финик», переодетый в «гражданку», со своей девушкой. Легли где-то в начале первого часа ночи, встали в 09:00, а в 11:30 уже приветствовали Северную Пальмиру. На перроне встретились с Железным Дровосеком. Сразу направились с ним в любимую казарму. Наших еще никого не было, и я опять ушел в город. По Невскому проспекту побродил, в магазины заглянул, прикупил себе конвертов и два горчичных батона. Дождь моросил, сырость ужасная.
Вернулся к себе на Пионерскую и отправился в наш класс, по пути заглянув к старому училищному прапору-художнику, чтобы взять свою стилизованную фотографию, на которой я выгляжу в точности как подпоручик царской армии: в шинели с башлыком, в дореволюционной фуражке, и с шашкой в руке. В конце декабря фотографировались. По-моему, получилось отлично. Старик-усач знает свое дело. Скажу больше: по всему училищу развешаны его полотна, в основном батальные, от самых обычных по размеру до огромнейших, во всю стену. Талантище! Хотя, думаю, академию художеств он не оканчивал, иначе не был бы вечным прапорщиком… А внешне он мне прадеда напоминает, Ивана Климентьевича, если судить по висящему у бабушки в спальне портрету.
Всё, иду отмечаться, переодеваться и готовиться к ужину. Расписание занятий уже вывесили. С 11 на 12 февраля у нашего взвода гарнизонный караул.
Всем привет!
Юрий.
16 февраля 1990 г.
…В последнее время все наши силы брошены на подготовку к смотру спортивной работы, который состоится в мае. Пять дней в неделю тренируемся: два раза силовая подготовка, два раза совершаем марш-броски на десять километров до маяка у Финского залива, а по воскресеньям – выборочный контроль показателей. Короче говоря: прости, учеба…
Надя со своей бабушкой на 8 марта собиралась в Ленинград приехать, так что я напишу ей, чтобы предварительно к вам зашла. Ты, мама, собери мои вещи, она захватит (брюки, ремень, ботинки, рубашку-другую, футболку, можно мой иранский пуловер… или купите мне свитер). Серую куртку не присылайте, в ней прохладно будет. Лучше я сам посмотрю здесь какой-нибудь вариант для себя. И ветровку заранее надо бы купить. Впереди весна. В форме почти никто из наших уже не ходит.
В понедельник тащили караул на гарнизонной гауптвахте. Лично я «одиночки» охранял. Там и осужденные, и подследственные, и дисциплинарники сидят. Сказка! Вроде те же военнослужащие, но повадки в предложенных условиях уже другие. Как крысы, копошатся в своих камерах, причем умудряются активно общаться и что-то постоянно передавать друг другу. В таких местах произведения Фёдора Михайловича Достоевского невольно вспоминаются.
А еще меня поражают контрасты. Тут тебе тюрьма, а в радиусе каких-нибудь ста метров – очаги утонченной культуры: и филармония, и Малый театр, и богатейшие музеи. Вот в это двоемирие, в меру своих сил, я и пытаюсь мысленно вглядываться сквозь призму знаменитой формулы гения «всё со всем связано».
Юрий.
23 февраля 1990 г.
Что сказать о Дне СА и ВМФ? Без курьезов у нас никогда не обходится, а в этот раз вообще смех и слезы: загнали всех в казарму и объявили повышенную боевую готовность. Причина, видите ли, в том, что «антисоюзные силы» выдвинули недавно лозунг «Бей черных!», наметив первую такую акцию на 24–25 февраля. И в случае беспорядков мы будем защищать особо важные промышленные объекты, а также государственные учреждения, включая банки. Судя по всему, представителям Кавказа в эти дни придется несладко. Впрочем, что ни день, в городе избивают и военных: всех подряд, от рядовых до полковников. Поэтому в форме ходить стало небезопасно; определенно надо с ней расставаться на время увольнений.
14-го на парткомиссию ходили втроем. Преспокойному с Флинтом задали несколько организационных вопросов и тут же в партию приняли, мол, достойны на все сто, парни на виду. И мне сказали бы то же самое, если бы я им прямо с порога не заявил, что в партию вступать передумал, что недостоин и что вообще сомневаюсь в перспективах своей военной службы. Не то чтобы члены комиссии особенно удивились моим словам, но призадумались и начали было меня урезонивать. Но не тут-то было… Я еще раз твердо заявил, что передумал, на что председатель укоризненно мне пробасил:
– Что ж, выйди, подумай еще минут двадцать, может, изменишь свое решение, а пока пригласи командира взвода.
Хмель, конечно, не ожидал. Как ошпаренный забегал. Похоже, обиделся. Но я занял глухую оборону. Спасибо, говорю, не надо. Дескать, и думать нечего. Да, шлея под хвост попала, товарищ старший лейтенант, что тут поделаешь: прикинулся, в общем, этаким дурачком.
Ну, думаю, всё, отвертелся. Но Хмель через какое-то время снова вылетает из-за двери, отзывает меня и говорит:
– Не вздумай дергаться, тебя приняли, отправляйся в расположение. Это приказ.
– Ну, мать честная, – говорю, – вершители судеб!
Такое зло меня взяло! Рванулся было к двери, но Хмель стеной встал на пути, сгреб в охапку и со словами: «Ты что, совсем нюх потерял?» вытолкал на лестничную клетку.
Так вот меня в партию и приняли. Зуб заточил большой, даже не знаю, во что всё это выльется.
Не хотел я об этом в письме писать, но, думаю, надо поделиться. Мама, ты знаешь, я точно по окончании училища служить не буду. Получу диплом и сразу рапорт напишу. Постараюсь как можно быстрее на «гражданку» вырваться. Если сразу подходящей работы не найду, то пойду второе высшее получать, может даже, в педагогический. За три года закончу. С учетом четырех военных выходит семь. Столько же, как если бы в армии два прослужил и пять в институте проучился.
Вопрос только в том, как быстро уволят. Пугают выплатой «круглой суммы», якобы в качестве компенсации затрат на обучение тех, кто не отслужит определенного количества лет, а еще – подписанием контракта, по которому ты обязуешься прослужить минимум года три… или даже пять. Не знаю, чему верить. Но сложности наверняка будут.
Сейчас, конечно, надо учиться, на стажировку еще съезжу, посмотрю, что за работа у наших выпускников. Но дело в том, что, даже будучи отличником, вполне можно по распределению загреметь туда, куда Макар телят не гонял…
Начал загодя готовиться к 8 марта, уже и билеты на это число взял на балет, места тридцатое и тридцать первое во втором ряду бельэтажа, с левой стороны. Хочу Наде наш с Преспокойным любимый театр показать.
Посылаю вам наградную фотографию под названием «У Боевого знамени училища». Обратите внимание на красноречивую каллиграфию и печать на обороте. Удостоился как отличник боевой и политической подготовки. С боевой-то понятно… А вот знали бы, что я в партию не захочу вступать, политически подкачаю, – на пушечный выстрел не подпустили бы к этой священной реликвии, высокому символу чести, доблести и славы. Да поздно.
Юрий.
11 марта 1990 г.
7-го в Ленинград приехала Надя со своей бабушкой. Остановилась на Васильевском острове у родственницы. Встретились мы вечером того же дня на Тучковом мосту и весь вечер гуляли, разговаривали о том, о сем, по пути в какие-то магазины заглядывали, в кафе посидели… Она мне все уши прожужжала о своих бальных и подругах из пединститута. Устал страшно, вернулся в казарму и уснул без задних ног. На следующий день освободился в двенадцатом часу и сразу в гости направился – поздравлять с 8 марта. Отметили в скромной домашней обстановке, а потом пошли в театр. 10-го не виделись, а вечером 11-го я проводил их на поезд в 19:55.
Так и не понял, зачем она приезжала со своей хитроватой бабкой. Но, как говорится, дело хозяйское. Впрочем, сказать с уверенностью, сможем ли мы быть вместе, не возьмусь. Будущее покажет.
О себе писать больше нечего. А вот Хмель у нас очередное звание получил и новую квартиру в придачу. Везунчик, да и только! Вчера помогали ему мебель перевозить, с его женой познакомились и маленьким сыном. Надо сказать, довольно милые лица. Теперь заживет наш капитан на девятом этаже, как на смотровой башне: высоко сижу – далеко гляжу!
Ваш Юрий.
29 марта 1990 г.
Учусь не без напряжения, но и без серьезных проблем. Дело, в общем, спорится, хотя нагрузка ужасная. Всё готовимся к этому треклятому смотру физической подготовки. Кроссы десятикилометровые так замучили, что и не вышепчешь! Проверка будет по четырем видам, нужно выполнить первый разряд по одному из них или второй разряд – по двум. Кроме того, началась подготовка к параду 9 мая. И сессия тоже в мае начинается. Три экзамена надо сдать: по изданию карт, составлению карт и политэкономии.