Музей-трактир, где гостей потчуют блюдами татарской и русской кухни, заслуживает отдельного разговора. Там на почётном месте красуется «рюмка-муха», с которой связана ещё одна легенда Елабуги. Рюмочка маленькая совсем, с половину женского пальчика, за размер и прозвали «мухой»! Когда Пётр Первый, дабы улучшить наполнение казны, издал указ, чтобы народ в трактирах не только ел, но и активно употреблял спиртные напитки, то обязал трактирщиков первую «разгонную» рюмку посетителям наливать бесплатно. Елабужские трактирщики смекнули, какими убытками может обернуться для них это нововведение царя, ведь в те времена обычная рюмка была объёмом не менее, чем половина стакана. И вот елабужские трактирщики, дабы не разориться, изобрели «рюмку-муху», её и наливали посетителям бесплатно первой. Ну а поскольку всегда найдутся охочие до халявы граждане, то иные елабужские любители выпить задарма просто курсировали от трактира к трактиру и всюду «принимали на грудь» вот эту первую бесплатную маленькую «рюмочку-муху». Отсюда в России явилось известное всем выражение – ходить под мухой! Это крылатое выражение тоже родом из Елабуги! Ныне «рюмка-муха» запатентована и очень востребована многочисленными туристами в качестве красивого сувенира. Хотя стоит недёшево – 500 рублей…
Официальная церемония открытия Всероссийского фестиваля «Осенины» состоялась в новом концертном зале. Её провели заместитель гендиректора Елабужского музея-заповедника Александр Деготьков и главный редактор журнала-юбиляра «Аргамак-Татарстан», председатель Татарстанского отделения Союза российских писателей, поэт Николай Алешков. На этом вечере председатель правления Союза российских писателей Светлана Владимировна Василенко вручила награды СРП писателям Татарстана. А завотделом аппарата президента РТ Рустэм Бадретдинович Гайнетдинов наградил писателей почётными грамотами Министерства культуры Республики Татарстан. Я очень благодарна за то, что одну из трёх таких грамот вручили мне!
В программу фестиваля устроители включили посещение Набережных Челнов и, конечно, краеведческого челнинского музея, где недавно открылась замечательная выставка к юбилею автогиганта КаМАЗ… Также писатели посетили несколько социальных объектов в Набережных Челнах. Нас всех поразил инновационный детский садик «Батыр». Войдя в него, хочется никогда не взрослеть и попросить в этом садике политического убежища. Замечательный бассейн, всевозможные игровые комнаты для изучения народного быта, постижения грамотности, правил дорожного движения, детский театр, этнографический музей… К садику «Батыр» приписаны 500 детишек. Я не удержалась и спросила, какова родительская плата за ребёнка в этом саду. Оказалось, что четыре тысячи рублей… Московский писатель Сергей Грачёв, который часто по роду своей литературной работы выступает перед детьми в детсадах Минобороны РФ, заметил, что даже детсадам МО, право, далековато по оснащённости до детсада «Батыр»!..
Восхищаясь грамотной организацией фестиваля, воздавая должное таланту и такту его устроителей, зрелищности мероприятия, я тем не менее выделю, быть может, не самое публичное и зрелищное мероприятие. А именно круглый стол по вопросам литературы, прошедший в Музее Серебряного века (директор Андрей Иванов). Это было мероприятие не столько для публики, сколько для писателей. Именно в ходе таких совместных «мозговых корпоративных штурмов» происходит сверка часов и уточнение системы координат того, что мы называет литературным и журнальным процессом. Мероприятие сколь острое по дискуссионности, столь же и нужное-важное-насущное. Ведь литературный процесс – не только сцена и публика! Участники высказывали самые разные мнения и предлагали самые разные пути решения современных проблем журнального и литературного дела. Каждое такое мнение – дорого, концептуально, необходимо! Как наглядное явление того, что проблемы современных литературных журналов могут и должны быть успешно решаемы – журнал-юбиляр «Аргамак-Татарстан». Пример того, что и в наше, казалось бы, не самое литературное время, подняв журнал с нуля, всего 10 лет его можно сделать явлением современной литературы в масштабах России. Конечно, за это надо выразить благодарность главреду журнала – поэту Николаю Алешкову, обладающему не только талантом стихотворца, но и не менее редким качеством, которое непременно должно быть присуще главному редактору: умением собрать под одну журнальную обложку самых разных авторов. И переформатировать все априори неизбежные, индивидуальные центробежные силы в силы центростремительные. Стремящиеся к одной-единственной цели – быть всегда интересным читателю!
Фото Дианы Кан и Натальи Берестовой (Елабуга)
Литературоведение
Валерий СУЗИ. Автор и герой: триптих в теоретико-аналитических тонах
I. Искушение образоми идеей:«мирскаясвятость»у Достоевского.
Благими намерениями мощена дорога в ад, а благими делами – в рай1.
Искушение образом (князь Христос) и идея мирской святости – ключевые интуиции в духовно-нравственной драме автора. Русский гений Достоевского профессионально рефлексивен, что говорит о личностной зрелости, филологической чуткости, литературоцентризме нашей культуры: у него множество гуманитарных тем (богословских, творческо-поэтических) тесно переплетаются, врастают друг в друга. Эта черта от Благовестия заметна в «Слове о Законе и Благодати», в «Слове о полку Игореве».
Начиная с Пушкина, наша литература не «мыслит в образах» (как казалось позитивисту Белинскому), а живет образами, в образе2 (у Гете разница между мыслью, словом и делом существенна).
Уже у Пушкина (отчасти у Жуковского и Державина) происходит смена прежней риторической парадигмы, а значит, и природы слова, образа (т.е. имени и лика), положения и состояния словесности, на новую – диалогическую, собственно, художественную, в современном понимании термина. Заметим, что степень, творческий метод, тип художественности определяется типом, строением, природой образа, его тяготением к Имени (понятийно условному знаку в быту, науке, философии) и Лику-символу во плоти (в искусстве).
В Тютчеве и Достоевском (как показал Бахтин) переход от изобразительности и понятийности к выразительности и символьности осуществился вполне (не зря символисты считали их своими предтечами). Это был революционный процесс, ранее всего (как ни удивительно, но закономерно) состоявшийся у нас. С ним связан новый тип мышления, напрямую определивший русский способ философствования, приближенный к бытию, к экзистенции человека.
Суть его в том, что средневековая ветхозаветно-теоцентрическая картина мира сменялась антропоцентрической (процесс начат Ренессансом, завершен романтиками).
Рудименты теоцентрии романтиками же, тяготевшими к архаике, и актуализированы; но это была уже стилизация, явление факультативное, связанное с гностикой.
Главное заключалось в том, что наметилось разрешение противоречия, динамическое равновесие ветхой теоцентрии и древней антропоцентрии в неувядаемой христоцентрии. Человек впервые был прочувствован (прежде всего у нас) целостно, личностно, изнутри, как субъект мысли и действия, и в соотнесении с вечностью. Это заслуга перед культурой сентиментализма и романтики (экзистенциализма Кьеркегора, субъективного идеализма).
Вот почему наша словесность стала особой формой философствования; ведь у романтика «философия – высшая поэзия». Отличие нашей романтики от западной заключалось в различии частного индивида (в буржуазно-протестантском, социально расчлененном целом) и целостной личности (цвет христианско-дворянской культуры). Здесь скрыта загадка русской души, чуждой рассудку, рацио Запада3.
Итак, мышление в образах присуще риторической, до-пушкинской традиции. Для Пушкина этот тип образа (продукт типологизирующего способа восприятия) – знак поэтического анахронизма, приходящего в диссонанс с реальностью (одна из причин духовно-творческого кризиса Гоголя; чем больше дар, тем глубже, острей кризис; Гоголь из него так и не вышел). И если на Западе, в силу дедуктивности мысли и действия, философия и поэзия все же дифференцировались даже романтиками, то наши любомудры-шеллингианцы их синкретизировт.е. образами мыслили (философами их не назовешь не только в силу их ученичества, но и отсутствия рационалистичности), а поэты (начиная с Ломоносова) медитировали.
Этот процесс сближения поэзии, философии и жизни, их синтеза, лишь обозначен Гете и Шеллингом, Шиллером и Кьеркегором, дав зрелый плод у Шопенгауэра, Н. Гартмана и Ницше, и у европейских поэтов 2-й пол. XIX в.
У нас культурно-историческая, сословная отсталость обернулась духовно-культурной продуктивностью, формирующей идею национального мессианства, отличного от западного, социально-классового мессианства (у Маркса).
Произведение, образ, слово Мастера являются формой самореализации, рефлексии, точкой приложения интенций, жизненно-творческим экспериментом. В то же время оно – форма исповедания, его «горнило сомнений», проверка своей идеи на реалистичность, жизнеспособность. Прежде всего это относится к герою, с которым связь автора нелинейна.
При том что наша словесность исповедальна по сути, любимый герой Достоевского – как никакой иной — пререкаем. Таковы Мышкин, Алеша, Зосима, Пленник в поэме Ивана. Но таковы же и его «оппоненты» (за редким исключением – г-н на бульваре, Лужин, Верховенский, Ракитин) – Свидригайлов, Ставрогин, Смердяков, старик Карамазов.
Различен тон пререкания – социально-морально сочувствующий или родственно любящий; но