А.И. Герцен, который в эмиграции усомнился в западном «прогрессе», эволюционировал в русского народника и в разгар Крымской войны, возмущенный западной русофобией, написал примирительное письмо Царю. Особенно яркий пример – метаморфоза Л.А. Тихомирова, которого жизнь в эмиграции превратила из члена террористической организации в идеолога православной монархии.
В 1882 г., желая избежать нового ареста, Тихомиров уехал в Швейцарию, затем во Францию. Там, увидев воочию «прогрессивную» западную цивилизацию, полностью изменил свое мировоззрение. Русская авторитарная православная монархия, против которой он боролся, открывается ему теперь во всем своем вселенском удерживающем значении против мировых сил разложения, социального зла и греха. В 1888 г. он издал брошюру «Почему я перестал быть революционером» и подал прошение Царю о помиловании и разрешении вернуться в Россию (прошение было удовлетворено Императором Александром III):
«Чрезвычайную пользу… я извлек из личного наблюдения республиканских порядков и практики политических партий. Нетрудно было видеть, что Самодержавие народа, о котором я когда-то мечтал, есть в действительности совершенная ложь и может служить лишь средством для тех, кто более искушен в одурачивании толпы. Я увидел, как невероятно трудно восстановить или воссоздать государственную власть, однажды потрясенную и попавшую в руки честолюбцев. Развращающее влияние политиканства, разжигающего инстинкты, само бросалось в глаза. Все это осветило для меня мое прошлое, мой горький опыт и мои размышления и придало смелости подвергнуть строгому пересмотру пресловутые идеи Французской революции. Одну за другой я их судил и осуждал. И понял, наконец, что развитие народов, как всего живущего, совершается лишь органически, на тех основах, на которых они исторически сложились и выросли, и что поэтому здоровое развитие может быть только мирным и национальным…»
Примечательно для этих бывших «западников», что у них постижение России «от обратного» происходило в направлении Православия. Потому что они имели о нем представление с детства и осознанно возвращались к нему на новом уровне осознания смысла жизни, смысла истории и места России в ней.
Феномен обрусения русской эмиграции очевиден и после революции 1917 года – многие либералы на чужбине становились русскими православными патриотами: показательны биографии П.Б. Струве, А.В. Карташева и других деятелей либеральной «парижской» юрисдикции.
Уничтожающую критику Запада дали порвавшие с революционностью либеральные философы. Н.А. Бердяев: «Секулярная демократия означает отпадение от онтологических основ общества, отпадение общества человеческого от Истины. Она хочет политически устроить человеческое общество так, как будто Истины не существовало бы… Это есть разрыв прошлого, настоящего и будущего, отрицание вечности, поклонение истребляющему потоку времени» (Бердяев Н. Новое средневековье. Берлин. 1924).
С.Л. Франк: «…мы потеряли веру в “прогресс” и считаем прогресс понятием ложным, туманным и произвольным… И в частности, тот переход от “средневековья” к нашему времени, то “новое” время, которое тянется уже несколько веков и которое раньше представлялось в особой мере бесспорным совершенствованием человечества, освобождением его от интеллектуальной, моральной и общедуховной тьмы и узости прошлого, расширением внешнего и внутреннего кругозора его жизни, увеличением его могущества, освобождением личности, накоплением не только материальных, но и духовных богатств и ценностей, повышением нравственного уровня его жизни – это “новое время” изобличено теперь в нашем сознании как эпоха, которая через ряд внешних блестящих успехов завела человечество в какой-то тупик и совершила в его душе какое-то непоправимое опустошение и ожесточение. И в результате этого яркого и импонирующего развития культуры, просвещения, свободы и права человечество пришло на наших глазах к состоянию нового варварства» (Франк С. Крушение кумиров. Берлин. 1924).
О западной демократии осуждающе писали даже лидеры февралистов. Влиятельный масон-демократ В.А. Маклаков: «Парламентский порядок превращался в спортивный спектакль, где очень часто думали не столько о пользе и судьбе всего государства, сколько о сохранении или приобретении “власти”, о создании или разложении “большинства”… Добрые начала в человеке и они подавляли… Это фатально вело к катастрофам» (Маклаков В. Еретические мысли // Новый журнал. Нью-Йорк. 1948. № ХIХ). Другой влиятельный масон-февралист, Н.В. Чайковский: «Принципиальная бессодержательность современных буржуазных демократий – вот та болезнь, которая окрыляет и подпирает большевизм до сих пор» (Мельгунов С. Николай Васильевич Чайковский в годы гражданской войны. Париж. 1929).
На фоне западного предательства России в войне и их поощрения революции уточняли свои представления о взаимоотношениях России и Запада даже правые авторы. Например, Н.Е. Марков, один из вождей Союза Русского Народа, написал книгу «Войны темных сил», в которой рассматривал события ХХ века как осуществление иудейской «мессианской» идеологии мирового господства. Поправел и И.А. Ильин, начинавший свою научную карьеру до революции с работ о западных философах и в конце жизни выразивший свое отношение к западной «мировой закулисе» в «Наших задачах».
В послевоенное советское время на Запад стремились или оказывались там по воле советской власти многие «инакомыслящие», публиковавшие затем резкие антизападные статьи и книги. Это, например, и Солженицын, и Максимов, и Федосеев («Западня»), и Зиновьев (мне как переводчику довелось переводить переписку последнего, перед его выездом из СССР, с пригласившим его «для чтения лекций» ректором Мюнхенского университета проф. Лобковицем, из чего для меня очевидно, что начальным мировоззрением А.А. были тогда антисоветские «Зияющие высоты», а совпатриотом он осознал себя уже на Западе).
А.А. Зиновьев – не единственный пример того, что, в отличие от славянофилов XIX в., разочарование в Западе у новых эмигрантов происходило не в сторону обретения православного миропонимания, которое только и дает полное осознание смысла мировых событий, а в сторону построения собственных альтернативных социально-политических концепций (что мы видим и у Михеева). С Зиновьевым мы жили в одном городе, Мюнхене, где иногда приходилось общаться по разным поводам. Находили общий язык в критике антирусской политики Запада. Но однажды А.А. сказал мне менторски (в присутствии приехавшего литератора из Москвы В.Г. Бондаренко): «Однако при этом у вас есть большой недостаток, М.В., – вы верующий».
Антизападные русские прозрения В.Е. Максимова, долго сотрудничавшего с американскими структурами («Интернационал сопротивления» и др.), разумеется, оставались антисоветскими, но опять-таки без должного духовного уровня, чем и объясняется его послеперестроечное братание с красной оппозицией против олигархического ельцинского режима в зиновьевском покаянном стиле, мол, «Целились в коммунизм, а попали в Россию». (Впрочем, и для того и для другого писателя это покаяние было не таким уж неправильным.)
А.И. Солженицын, поначалу видевший в Западе оплот мировых сил добра и свободы и упрекавший западных политиков в плохом исполнении этой оборонительной функции от коммунистической экспансии, быстро обнаружил беспринципность и бездуховность Запада (Гарвардская речь, 1978), а затем стал резко обличать западную русофобию в Холодной войне («Ваши радиопередачи все 30 лет сознательно направлены на то, сознательно направлены, планомерно, чтобы не дать русскому православию подняться и стать организующей общественной силой в России». – Телеинтервью с конгрессменом Лебутийе о радиовещании на СССР 12.10.1981). Однако духовную сущность противоборства мировых сил даже после этого он не осознал. Поэтому и в ельцинской «победе над коммунизмом» А.И. поначалу не рассмотрел западной антирусской составляющей и лишь в 1998 г. написал «Россию в обвале». И вообще даже в многотомном «Красном колесе» к историософской сути революции и «еврейского вопроса», к сожалению, писатель так и не приблизился. Хотя в своей критической публицистике против западников написал много правильного и полезного.
Все приведенные примеры того, как русские люди разочаровываются в Западе, можно умножать и на менее известных именах. Таковым является уважаемый Д.Ф. Михеев, с прочтения интервью которого я начал этот комментарий. Мне эта тема очень близка, поскольку я и сам попал в эмиграцию антисоветчиком-западником, научаясь «от обратного», причем Запад своим несоответствием «идеалу» и поощряемая им «третья эмиграция» чуть не сделали меня т.н. «антисемитом», пока я не нашел четкие координаты уяснения этой проблемы и собственного самосознания в православной историософии и идеологии Русской Зарубежной Церкви (архим. Константина /Зайцева/, архиеп. Аверкия /Таушева/), а на социально-политическом уровне должного государственного устройства – поначалу у русских «парижских» философов, а затем И.А. Ильина. Я благодарен за это такой своей эмигрантской судьбе, иначе не знаю, когда бы я в тоталитарном советском вакууме мог стать русским и получить весь накопленный сейчас опыт и объем знаний.
Говорю это без превознесения над «недотянувшими» до должного уровня писательскими знаменитостями, но с сожалением, что они не дорастили свои таланты до понимания смысла истории и российско-западного противостояния.
Еще до крушения СССР мои антизападные разоблачения и предупреждения в связи с царившей в РФ прозападной эйфорией пришлись по душе многим тогдашним русским патриотическим изданиям, которые, надеюсь, способствовали восприятию православной историософии вдумчивой русской патриотической оппозицией. Меня в первые годы как эмигранта-антизападника толерантно публиковали и некоторые красные газеты и журналы (действовал принцип: «нет пророка в своем отечестве»). За это «истинные антикоммунисты» заклеймили меня «перебежчиком в стан национал-большевиков», но в то же время «бдительные» красные критики давали мне отпор как «засланному агенту ЦРУ». Это мое бодание с теми и другими отражено в последних главах 2-го тома моей книги