(продолжение следует)
Василий ГРИЦЕНКО. Сакрализация прекрасного в практике нравственно-идеологического конструирования государственности
Вопросы задает Геннадий Бакуменко
В современном российском обществе важную роль играет тема национальной государственной идеологии. Это потому, что национальная идея и идеология в целом выступают интегрирующей силой. Анализ проблематики духовной составляющей в традиционной идеологии русской идеи ведёт к обоснованию необходимости трансляции культурной традиции, накопленного поколениями исторического духовного опыта.
– Добрый день, уважаемый Василий Петрович! Приветствую Вас в ряду наших собеседников. Давайте сразу, без раскачки… Какова, на Ваш взгляд, роль духовного наследия, «корней», выражаясь метафорически, в жизни современного человека, современного российского общества?
– Благодарю, Геннадий Владимирович, за внимание к моим работам.
Вопрос поставлен непростой. Вряд ли в одной беседе можно раскрыть все его аспекты.
Хочу обратить внимание читателей и собеседников на проблему духовного содержания современной российской идеологии в контексте заданного Вами вопроса. Любая идеология – результат накопления идей, а идеология нации без наследия, без основательных корней непродуктивна, бессмысленна и может серьёзно навредить. Человек безыдейный, в принципе, – пустой человек, никчемный. А если эту ситуацию масштабировать, то и общество без определяющей его единство идеи пусто и никчемно, не живёт, а только смердит и разлагается, засоряя собой окружающую среду. Поскольку в отрыве от конкретной культуры, как социально-исторического феномена, никакая идея аутентично, то есть исконно, как она есть, не читается, то ограничимся именно отечественной культурой и её продуктивными идеями.
К примеру, молодой, подающий надежды алтайский писатель, критик и искусствовед Владислав Витальевич Пасечник в статье «Идея народа-богоносца как характерная черта русской религиозной философии» [1] рассматривает проблему неотрывности национальной идентичности русского народа, его места в мировой истории и культуре от особого миссионерского духа. Ключевая идея – «народ-богоносец» – заимствована им из философии Серебряного века, – это квинтэссенция особой мессианской роли православной культуры в мире. Владислав Витальевич верно отмечает, что духовное самоопределение России, как правило, не является предметом рассмотрения в исследованиях европоцентристского характера, а почвеннические работы, напротив, ориентированы преимущественно на духовность, на конкретную православную традицию.
Светлана Викторовна Недбаева очень точно подметила, что «осмысление душевности как особой силы, силы тайной, сакральной, прекрасной» является особенностью русского характера [2: 8–9]. Именно эту силу почуяла российская аристократия в патриотическом порыве 1812 г. Победа русского оружия и русского характера над наполеоновской армией всколыхнула самосознание русского народа, способствовала духовной работе в среде интеллектуалов, философов.
Следующий толчок национального самосознания, по мнению В. В. Пасечника, последовал после Первой мировой войны в результате духовного кризиса, охватившего российское общество [1: 201]. Столь широкие мазки истории, конечно, спорны. Но в целом можно согласиться, что войны в значительной степени повлияли на общий настрой как в начале XIX в., так и XX-го.
На рубеже XIX–XX вв. в целом сложились традиции русской философии. Её ранние представители и, что немаловажно, популярные национальные писатели на протяжении всего XIX в. прилагали усилия к пересмотру духовной парадигмы российского общества, созидая проект новой русской культуры. Не случайна и попытка пересмотра религиозной православной доктрины. Это и эстетика Души Мира (Софии) Вл. Соловьёва [3], буквально осеменившая Серебряный век, это и «толстовщина», в основание которой Львом Николаевичем был положен предельно гипертрофированный гуманизм, выразившийся в любви к Христу как человеку [4]. Важнейшее значение в этой дискуссии имели проблемы русской души, мировоззрения, экзистенции личности. С точки зрения национального самосознания, главное место на мировоззренческом поле дискуссии занимала тематика русской идеи, генерированная Ф. М. Достоевским и получившая развитие в работах Вл. С. Соловьева, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка и др. Во главу угла ставилась задача проектирования благого будущего для России. Оно, как правило, виделось в духовном восхождении и возрождении, в оправдании особой миссии нации, в которой «народ-богоносец» ориентирован на идеалы и ценности православия. Наличие общих черт в хозяйстве, культуре, науке, образовании и даже культурные заимствования из западной культуры не давали повода утверждать, что Россия тождественна Западу. Основное виделось не в тождестве (христианство), а в различии (православие). Центр славянского мира, идея «Москва – Третий Рим», обуславливал специфический русский космизм, вселенскую суть национального характера, исключающую европоцентризм как заведомо тупиковый путь развития. Так, В. В. Розанов, соотнося Россию и Европу, наиболее существенным считает именно нравственные различия католической и православной цивилизаций [5], хоть и имеющих общие корни, но по интенции, направленности диаметрально противоположных, как правая и левая рука.
В. В. Пасечник обращает внимание [1: 202] на прогноз Н. А. Бердяева о восхождении после разложения Европы антихристианской китайско-американской «дьяволочеловеческой морали» [6]. Бердяев развивает аналитические выводы Вл. С. Соловьева о сущности борьбы европейцев за социальную справедливость, ведущейся методами ненависти и злобы, следствием которых может быть лишь падение человечества и крах цивилизации. В свете возрастающего эгоизма Запада в экспансивной пропаганде либерализма, замешанного на примате материального обогащения, нельзя не согласиться с эсхатологическими пророчествами Вл. С. Соловьева и Н. А. Бердяева о наступлении царства антихриста. В. В. Пасечник делает вывод, что только русский народ обладает особой целостностью познания, постижения мира, которая и помогает ему в соответствии с его экзистенциальным положением быть особо избранным. Это якобы позволяет быть русскому народу в духовной связи с Богом и быть народом-богоносцем. Этим он и предполагает исчерпанность русской идеи и менталитета русского народа.
Думаю, это он загнул.
Не стоит так уж идеализировать «единственный источник власти в Российской Федерации» [7] и предаваться мистике. Наши политологи, известные аналитики международных отношений, к примеру, прослеживают, как крупные организации США, такие как: Агентство США по международному развитию (USAID, 1961 г.), Национальный фонд поддержки демократии (NED, 1983 г.), Национальный институт демократии (NDI, 1983 г.), Институт «Открытое общество» Джорджа Сороса (OSI, 1984 г.) и другие – инвестируют колоссальные средства в организацию и подрывную деятельность неправительственных организаций на территории России. Результаты этой деятельности не скрываются, и открытые источники (например, официальный сайт USAID) позволяют проследить их влияние на разработку проектов Конституции Российской Федерации, «первой части Гражданского кодекса, Налогового кодекса, а также на принятие Земельного кодекса России в 2001 г.» [8: 145]. Нужно отдавать себе отчет в том, что динамичный мир идей развивается в том числе и посредством трансформации ценностных установок, вложений в символический капитал влияния. Сегодня целенаправленная «политика мягкой силы», а вернее, механика и технологии социального проектирования непосредственно реконструируют фундаментальные способы социальной самоорганизации, что может развивать общество, а может и архаизировать его до первобытного состояния. Мистицизм В. В. Пасечника основан на надежде, на вере в особые сокровенные качества, которые должны способствовать чуду. Однако в век технократических достижений все чудеса требуют высоких технологий, навыков и умений, а также особого морального состояния духа – сознательности, долга. Поэтому я считаю, что духовный смысл русской идеи надо понимать шире, философско-культурологически.
Современные идеи духовного единства России не могут базироваться только на идеях православия, так как современное российское государство поликонфессионально, многонационально, полиэтнично и содержит многообразные духовные истоки и традиции. В светском российском государстве национальная идея переживается, прежде всего, как идея социально-политического устройства на основе демократических идеалов равноправия, мультикультурализма, федерализма, социального единства, справедливости и взаимного доверия. В этом случае намечается конфликт социальной памяти: у приверженцев интеграции на православной основе может возникнуть впечатление угрозы национальной целостности ввиду сложности, полифоничности культурной системы современной России. И именно это наблюдается в политической повестке ряда государств, имеющих с Россией общее историческое прошлое. Через отторжение многомерного прошлого такое, к примеру, младогосударство, как Украина, ищет собственный путь, ориентируясь на «новое» как на реальную унифицированную альтернативу «старому», отделяя свои крылья от питательной корневой системы. При этом остаётся незамеченным, что унифицированный проект Евросоюза, куда как в светлое будущее устремлены помыслы иссушенных ветвей украинской политической элиты, во многом основан на опыте не такого уж далёкого нашего совместного бытия в Советском Союзе.
Движение к актуализации духовного наследия и поиску идеологических основ государственного единства в современных исследованиях может принимать различные формы [9]. В настоящее время даже у представителей консервативно-монархических взглядов, таких как А. Дугин, это порой приобретает форму синкретизма, интеграции православной идеологии с философско-религиозными концепциями нехристианских конфессий, исторически взаимодействующих в пространстве Евразии. Таким образом, попытки найти истинную идеологию в прошлом не так тривиальны, потому что неоднозначна актуализация духовного наследия из прошлого, ведь Россия – это пространство трех цивилизаций: христианства, ислама, буддизма.