Забористо ругаясь, капитан вернулся к ожидавшей его «Тойоте», сел в такси, громко хлопнув дверцей, и машина запылила обратно в посёлок Китовый.
– И куды его понесло?! – глядя вслед столбу пыли, недоумённо пожал плечами моторист.
– Куды, куды? На Кудыкину гору! В Китовый… К этим… К чёрным братьям, – ответил боцман, снял фуражку, затылок поскрёб. – Красить или не красить судно? А ну, как впрямь не вернётся…
Вечером в кают-компании сейнера собралась команда на скудный ужин. С унылым видом моряки взрезали банки с надоевшей камбалой в томатном соусе. Неожиданно в дверном проходе появился сияющий капитан, пропустивший вперед себя привлекательную женщину.
– Вот вам новый кок… Как обещал. Из ресторана «Золотой рог»… Дарья Шуваева. Прошу любить и жаловать… Идёт с нами в путину. А сейчас, Даша, пройдите на камбуз и займитесь своим делом.
Капитан обвёл рыбаков торжествующе-пристальным и властным взглядом.
– А вы думали, что я на берегу ерундой занимался, а не делом?! – рявкнул он. – Для вас же, дураков, старался. Вы же без меня не рыбу с коньяком, а водоросли с морской водой трескать будете. Вы же… Э-э-э, да что там говорить! – капитан махнул рукой. – Короче, через час по местам стоять! Время пошло. Отдаём швартовы и берём курс на Шикотан. С Чёрными Братьями потом разберёмся… Ну, Митрич, ну, замолол! Не пройти мне в шторм проливом Сноу с полным трюмом!.. Да чтоб ты шершавым крабом подавился, трепач!..
…Мельников поднялся с кресла, запахнулся в плащ.
– Вот такая забавная история приключилась на сейнере «Кальмар», – закончил рассказ штурман, поднимая к глазам бинокль. – Ладно… Пойду в радиорубку, запрошу, каким бортом будем подходить.
Вдали мерцали огни плавбазы.
Вадим КУЛИНЧЕНКО. Роковой выход
Памяти коллег из экипажа атомной
подводной лодки «Курск», трагически
погибшей в августе 2000 года
Подводный ракетоносец с поэтичным именем «Белогорье» после многих напряжённых миль боевой службы подходил к родной базе. Борта атомохода многие дни ласкали воды океана и многих морей. Целых два месяца моряки не дышали настоящим воздухом, а искусственный кислород – это не морской воздух со специфическим запахом, которым дышат романтики моря.
Атомоход был уже в надводном положении, и на ходовом мостике кроме вахтенного офицера и сигнальщика перекуривали командир Геннадий Ляхов, его заместитель по воспитательной работе Алексей Тулупов и «дед», старший механик со звучной фамилией Шпагин. Старпом правил службу внизу, сражаясь с бородатыми офицерами, где уговорами, а где приказами заставляя их принять приличный вид. У подводников уже стало традицией в длительных походах, автономках, отращивать бороды, усы, бакенбарды, но на берегу все представали в интеллигентном виде, и это было заслугой старших помощников командиров.
– Ну что, Садов, тебе скажет жена, когда ты, такой дикобраз, заявишься домой?
– Да знаю, товарищ капитан 2 ранга, – отвечает капитан-лейтенант, – скажет, что, мол, целовать не буду. Но я только покажусь ей и детям, и сразу в ванную бриться.
– А давай мы тебя сфотографируем на память, но домой ты явишься чистый, яко младенец, – уговаривает старпом.
Но капитан-лейтенант Садов не поддаётся на уговоры, ему хочется похвастать перед женой своей роскошной бородой, которая заняла на корабельном конкурсе бород второе место. Ведь в этом случае в семейных воспоминаниях борода станет легендой, а что фотография? Это уже не то.
Тогда раздосадованный старпом прибегает к угрозам, обещая задержать Алексея на корабле ещё дня два-три после подхода лодки к причалу. Эти обстоятельства заставляют пойти на мировую и довольствоваться фотографией.
Внизу, кроме воспитательной работы, идёт и другая – большая приборка. Старпом и помощник не только борются с бородачами, но особенно тщательно проверяют и качество приборки. К приходу в базу корабль должен блестеть, как яйца Фаберже. Таков закон моря.
А наверху свои разговоры. Командир Ляхов в одной из радиограмм разглядел намёк, что его ожидает большая награда за успешно выполненный поход. В это верилось с трудом. Обращаясь к Тулупову, он в раздумье говорит:
– Алексей, что является лучшей наградой после нашей работы? Чтобы не наказали. Для этого причин всегда предостаточно.
– Не наказали – значит, поощрили, – вторит ему Тулупов.
– Но главное не в этом, – говорит командир. – Надо провести ревизию механизмов и необходимый ремонт. Чует моё сердце, что отдохнуть по полной схеме нам не дадут. И основная работа ложится на тебя, Юрий Борисович, – обращается он к Шпагину.
Атомоход стал втягиваться в узкий проход, ведущий к базовым причалам. Вниз последовала команда: «Швартовым командам приготовиться к выходу наверх!».
На пирсе гремел духовой оркестр, были выстроены экипажи других субмарин. Швартовы принимали офицеры штаба дивизии. Членов семей на пирс не допустили, и они толпились за воротами пропускного пункта.
Рапорт от Ляхова принял первый заместитель командующего флотом, что говорило о значимости похода. После принятия рапорта, в котором Ляхов сделал упор на том, что подлодка готова к выполнению новых задач, он крепко пожал руку Геннадию и сказал:
– А это очень важно, командир, что вы готовы к новым задачам. Ну что ж, пару деньков отдохнёте, а дальше комдив всё объяснит.
На этих словах в груди Ляхова что-то ёкнуло, и он подумал: «Кто-то вспоминает. Только бы не плохо…».
Старпому даны были указания по сходу личного состава на берег. Стармех занимался своим хозяйством, готовясь к расхолаживанию реакторов. Он ждал указаний от командира, чтобы окончательно отработать расписание смен управленцев и киповцев. Сегодня все рвались домой, но кто-то должен был остаться, ведь реактор не дизель – остановил, и всё, – расхолаживание реактора работа не одного дня. Но командир почему-то медлил с приказанием, и это нервировало. А командир сам был в недоумении, услышав при рапорте реплику от комдива: «Не спеши выводить реактор!» Кончилась радость официальной встречи, начинались базовые будни. Они тягостнее морских дней, где быт отлажен, и ты хозяин на корабле – первый перед Богом и людьми. А в базе над тобой и экипажем висят любые неожиданности сверху….
Ляхов поделился своими сомнениями с замом.
Тулупов его успокоил:
– Что, не знаешь наших перестраховщиков? Ждут указаний сверху. Выжидают, уточняют, как бы не ошибиться.
Но логические рассуждения друга не принесли успокоения душе. В голову лезли воспоминания из опыта богатой службы на подводных лодках. Ляхову вспомнился случай, когда он был ещё минёром на дизельной подводной лодке, к слову, ракетной. Было это под октябрьские праздники. Лодка, на которой он служил, закончив размагничивание в полигоне, поздно вечером возвращалась домой. Туман, дождь, темень делали переход в базу медленным и напряжённым. Около полуночи ошвартовались у родного причала. Все поспешили домой в предпраздничном настроении. Ляхов торопился с особым чувством – дома его ждала любимая мама, которую он накануне встретил из Питера.
Дома не спали, ждали. На столе красовалась бутылка армянского коньяка, действительно царский подарок из Ленинграда, а мама поддерживала тепло в «титане» – был такой прибор для принятия душа в ванной. Но насладиться тогда «райской» обстановкой не удалось. Только помылся, звонок от оперативного дежурного:
– Старик, дуй на шестой причал, там ждут тебя на лодке Преображенского. Выход в море, там сам разберёшься.
– Что случилось, у них же есть свой минёр Вася Батон?
– Ничего не знаю, приказ комдива. Ты сам знаешь, что Голота всегда берёт тебя на выходы.
Пришлось опять натягивать мокрую канадку и сапоги и бежать в ночь к шестому причалу. Там его уже давно ждали. Подъехал комдив Голота, который извинился за столь неожиданный вызов.
Вася Батон, как более опытный подводник, «приболел», видимо, предчувствовал – лодка после заводского ремонта шла на глубоководное погружение, а они не всегда заканчивались благополучно. Лодку быстрее нужно было вводить в линию, вот и этот срочный выход перед праздником….
Предчувствия тогда не обманули капитана 3 ранга Васю Батона. У лодки Преображенского тогда на глубине 220 метров рванул забортный клапан в торпедном отсеке. Всё померкло в тумане, но Ляхов не растерялся. Его грамотные действия не привели к пагубным последствиям, но стресс был приличным. Лодка при аварийном продувании, словно пробка из шампанского, вылетела на поверхность. Тогда комдив одобрил действия Ляхова, но запретил распространяться об этом случае.
Дома Ляхов узнал, что маму мучили плохие предчувствия, и она всё время, пока он был в море, молила Бога о благополучном возвращении сына. Её уже нет в живых…
Нечто подобное предчувствовал Ляхов сейчас, но уже не только по отношению к себе, а ко всему экипажу.
Собрав командиров боевых частей и начальников служб, Ляхов поставил им задачу по подготовке лодки к передаче второму экипажу. Главное было – ревизия оружия, возможно, замена, возможно, выгрузка перед доком. Заместитель напомнил о бытовых заботах. Два дня ни о чём не думать, отдыхать, а там начиналась непредсказуемая базовая жизнь.
На третий день Ляхов явился в штаб дивизии на обычный ежедневный доклад командиров. Радостное общение с коллегами, смешные истории, намёки на достойную награду за поход… Появление комдива прервало радостное общение. Короткое, сухое совещание было посвящено скорому флотскому учению. Как понял Ляхов, одна из лодок, включённая в план учений, не успевала с подготовкой в срок. Её командир Шахов отличался многими доблестями, только не по морской части. А для лодки были запланированы две огневые задачи. Кто мог её заменить?
После совещания адмирал попросил Ляхова задержаться:
– Ну, как у тебя дела, Геннадий Петрович? Наверное, уже слышал кое-что, но это не то, бери выше. Представления готовятся. Сам президент интересовался твоим походом.