…А потом они пили «за тех, кто не вернулся». И даже Надежда Викторовна – сугубо непьющий человек – прикоснулась губами к краю стакана.
О Жанне больше не говорили… И, как я сейчас считаю, это был хороший признак. Например, я не забыл о ней до сих пор. Что же касается слов, то зачем говорить лишнее, если многое из очень важного в силу человеческого несовершенства так и не было высказано вслух?..
Вадим КУЛИНЧЕНКО. Танк
Виктору Афанасьевичу уже за восемьдесят, но у него часто возникает перед глазами, а иногда и снится, тот безымянный фашистский танк на узкой улочке небольшого городка Острогожска в далёком январе 1943 года. Водитель танка мог легко раздавить трёх мирных людей – его, тогда ему было семь лет, трёхлетнего братишку Вову и их маму, которой было всего 29 лет.
Мамы, Анны Леонтьевны, и брата уже нет в живых, а он ещё живёт, вспоминая кошмары далёкой войны. Так распорядилась судьба.
Всю жизнь Виктора Афанасьевича мучает вопрос: почему тогда это громадное, смердящее выхлопными газами чудовище не уничтожило их? Уже в зрелом возрасте они с братом не раз обсуждали этот вопрос, не приходя к однозначному выводу. И всегда эти страшные воспоминания для них оканчивались одним предположением, что людская логика непредсказуема.
Детская душа впечатлительна, и часто страшные ситуации, происходящие с детьми, остаются в их памяти навсегда. Виктор помнит те январские дни 1943 года более отчётливо, чем августовские 1942-го, когда оккупанты почти без единого выстрела заняли родной город. Полугодовая оккупация заставила быстро повзрослеть. Этому способствовала полуголодная жизнь, постоянные тревоги за маму…
Однажды она пошла на базар и не вернулась. Её не было три дня, а когда она вернулась, рассказ её был страшен. За это время плакали не только они, но волновались и дедушка с бабушкой, которые не могли объяснить детям, что происходит вокруг. Их выгнали из дома в сарай, и они не могли даже приблизиться к дому, где обосновался немецкий офицер с денщиком. Денщик травил их овчаркой, если они приближались к дому.
А с мамой тогда произошло следующее: городской базар, а это около тысячи людей, был оцеплен гитлеровскими солдатами. Ждали машины-душегубки из Харькова. Они следовали по железной дороге. Продержав людей более трёх суток и не дождавшись машин, людей отпустили. Благо было ещё тепло. Продержаться три дня и три ночи помогла людям взаимовыручка. Но что чувствовали тогда люди?.. Рассказ матери был о переживаниях. Она всё время думала о детях, а они – о ней.
Уже будучи взрослым и изучая историю Острогожска – Россошанской операции, Виктор нашёл объяснение тому случаю. Машины-душегубки действительно следовали по железной дороге в Острогожск, но советские лётчики разбомбили эшелон, а партизаны довершили дело.
Судьба благоволила к семье Виктора. Его отец, забранный вначале полицаями, сумел бежать из концентрационного лагеря и теперь благополучно дожидался в деревне освобождения. Виктор вспомнил, как радостно они встретили отца, который, сражаясь под Ленинградом, был очень сильно ранен в голову, но сумел выкарабкаться из когтей смерти. Месяц был без сознания, три месяца не говорил…. Эвакуированный из блокадного Ленинграда в Вологду сумел дать об этом весточку в ещё свободный Острогожск. И мама ринулась к нему. Через все фронтовые дороги привезла домой. Врачи говорили, что он долго не протянет, а он прожил ещё более сорока лет. Такова была тяга к жизни.
Отец ещё с трудом говорил, а тут оккупация города. На следующий день после оккупации его прямо из-за стола взяли полицаи. Он был коммунистом, а кто-то донёс, что он вернулся. Его спасло то, что брошенный в лагерь, который располагался на торфяных разработках, он отлично знал эту местность и ночью ему удалось бежать. Когда он появился дома, Виктор помнит этот радостный переполох, его тут же отправили к тётке в дальнюю деревню, где он просидел в подвале долгие месяцы.
Освобождение города шло не сразу. Чувствовалась какая-то напряжённость. Исчез куда-то немецкий офицер со своим денщиком. Начались бомбёжки, теперь уже своими самолётами. Опустели улицы, люди прятались в своих погребах-подвалах. Так было и с семьёй Виктора. Но у них погреб был небольшой и холодный, находиться в нём долго было нельзя. Через улицу наискосок стоял большой дом Минковых с большим подвалом. Ночью дедушка пробрался туда и, вернувшись, сказал, что там собралось много соседей и приглашают нас. «На миру и смерть красна, – добавил он. – Мы с Саней (так звали бабушку) пойдём сейчас, а ты, Анна, собирай детей и топай за нами». Мама согласилась, но сказала, что пойдет, когда начнётся рассвет.
Утром мама вручила Виктору узелок с одеждой, сама взяла узел побольше и, держа Вову за ручку, повела детей на улицу. Улица была пустынной. Мама перешла с Виктором на другую сторону и, оставив его с узелками, хотела вернуться за Вовой, чтобы перенести его. И тут тишину улицы оборвал страшный рев, из проулка вырвалось страшное чудовище – огромный фашистский танк. Он быстро надвигался, комья грязного снега летели из-под его гусениц, но главное – этот страшный рев. Виктор с мамой оцепенели, а на другой стороне улицы громко заплакал Вова. Мама застыла в ужасе. Улица была неширокой, танк мчался по середине. Стоило ему чуть вильнуть в сторону – и людей бы не стало. Мог и пулемётчик нажать на гашетку, и пулемётная очередь скосила бы оцепеневших в ожидании самого страшного…. Но танк промчался мимо, обдав их смрадом выхлопных газов.
Скинув оцепенение, мама бросилась к Вове. Прижав его к груди и подтолкнув Виктора, забыв про узелки, они бросились к дому Минковых. Только попав в подвал, они перевели дыхание. Вова стал успокаиваться, а у Виктора продолжал стоять в глазах страшный танк со зловещим крестом на броне…
Все обсуждали происшедшее, никто не рисковал выходить из подвала, и только старый дедушка пошёл за их узелками. Его долго не было, все стали волноваться, пока через полчаса не послышался его голос: «Люди, выходите! Наши пришли!»
Во дворе стоял наш боец в белом маскхалате, который приветствовал выходящих словами: «Выходите, люди, на свет божий! Город наш, и фрицы больше сюда не вернутся».
После этого Виктору ещё многое пришлось пережить. В послевоенные годы, когда в голод и желудёвые лепёшки были в радость, пришлось пережить гибель товарищей на боеприпасах, оставленных войной. Мальчишки – любопытный народ. Всё это оставило неизгладимые следы в памяти. В зрелые годы, во время службы в Морфлоте, подводное столкновение тоже прибавило седых волос. Но случай с танком остался в памяти Виктора Афанасьевича особой меткой…
Совсем недавно тот случай с танком возник в памяти, когда на обычной дороге под колёса самосвала чуть не попал мальчишка такого же возраста, как он в те страшные дни. Виктор, в силу своего возраста и болячек теперь с палочкой ползающий как черепаха, стоял у обочины дороги и смотрел на мальчугана, который не спеша переходил дорогу. И тут на полном ходу, газуя, показался самосвал. Виктор понял, что может случиться беда. Что он мог сделать?! Он только успел громко, командирским голосом крикнуть: «Беги, пацан!». Мальчишка оглянулся и стремглав бросился с дороги. А у Виктора зашлось сердце и дрогнули ноги. Он как будто вновь очутился в том страшном 1943-м…
Как-то на уроке мужества в школе ученик шестого класса спросил у Виктора: «Вам не было страшно, когда служили на подводной лодке?»
Тогда он не раздумывая честно ответил: «Да, было!».
И это правда. Не боятся только дураки! Но страх взрослого и ребёнка – это разные вещи. Взрослый воспринимает страх с размышлениями, а ребёнок – мгновенно, и страх этот откладывается у него навсегда. Кто испытал страх в детстве, может помнить его всю жизнь, особенно в экстремальных условиях.
Пусть наши дети будут счастливы и не испытывают страха в детстве. Война – это сплошной страх, пусть он минует людей, а новое поколение о войне пусть узнаёт только из книжек, а не в реальной жизни. Детство без страха есть предпосылка достойной жизни!
Вадим КУЛИНЧЕНКО. Контрольный выход
Этот рассказ основан на реальных событиях. Всё в нём подлинно, кроме имён действующих лиц. Имена заменены, чтобы не тревожить их, ушедших в мир иной, но многие ещё живы и помнят эти события.
Подводные атомоходы проекта 675, предшественников проекта 949 (шифр «Гранит»), флотские остряки называли «раскладушками» из-за конструкции ракетных контейнеров. Они отличались большой шумностью, и вероятный противник их, тоже шутя, называл «ревущими коровами».
Один из таких атомоходов, ПЛАРК 675-го проекта, выполнив весной-летом 1967 года нелёгкие задачи боевой службы в Средиземном море, возвратился домой на Северный флот. Это была первая боевая служба атомоходов в СРМ, так называют моряки Средиземноморский морской театр, совпавшая с Египетско-израильской войной. Присутствие советского атомохода в море сыграло положительную роль в разрешении военного конфликта. Пробыв в море более 90 суток, подводники заслуживали похвалы, которой, однако, не последовало. Недаром на флоте бытует поговорка: не наказали – значит поощрили! Хорошо, что дали передохнуть.
Отдохнув в доме отдыха г. Зеленогорска Ленинградской области, члены экипажа разъехались по отпускам. В начале сентября экипаж, полностью завершив отпуска, принял свою подводную лодку от второго экипажа. Вторые экипажи, это подтвердит любой подводник, не очень уделяют внимание «железу». Одним словом, нашему экипажу скучать не приходилось, он приступил к трудной службе на берегу. Нужно было приводить корабль в порядок, подтверждать задачи и становиться в строй.
Служба для подводника на берегу подчас труднее службы в море. Там командир – начальник, а на берегу над командиром десятки начальников-чиновников, руководствующихся одним принципом: люблю море с берега, а моряков в ресторане. Порой машину приходится выбивать за литр «шила» или банку таранки, чтобы доставить автономный паёк со склада на борт. Бывалые подводники поймут, что это не преувеличения…