Жена ещё была на работе в пошивочном ателье, где работала закройщицей, когда Гуляев, забыв на столе написанный очерк, кинулся домой. На выходе из редакции вспомнил, что не сдал очерк в набор, приостановился, раздумывая, стоит ли возвращаться в кабинет, и решительно махнул рукой:
– Да гори всё синим пламенем! До очерка ли сейчас?
На лестничной площадке, взбудораженный, как если бы его вдруг накрыло волной цунами, долго тыкал ключом, не попадая в замочную скважину, наконец, вставил, провернул, рванул дверь, влетел в спальню, смахнул с полок платяного шкафа чистые полотенца, простыни, наволочки, перетряс бельё жены. Ага! Вот они! Надо же! Толстые пачки писем… «Гуляевой Ларисе Алексеевне, до востребования». Вскрыл дрожащими руками один из конвертов, пробежал глазами: «Найдёт нечаянно Марина мои письма в твоём ящике с инструментами, – писала Лариса своему любовнику, – лучшего места ты не мог придумать. Отнеси их лучше в свой гараж…».
Гуляев бросил письма в рюкзак и, немного успокоившись, забрал документы, подшивку журналов со своими рассказами, фотографию сына. Всё это аккуратно сложил в кармашки рюкзака, застегнул пряжки на них. Затолкал в рюкзак тёплые вещи, спортивный костюм, зимние ботинки и унты. Охотничьи принадлежности всегда были в рюкзаке, проверять их наличие не было надобности. В последний раз, как солдат, отправляющийся на фронт (вернётся ли?), окинул глазами квартиру. Подавив стон, готовый вырваться из груди, набрал на смартфоне номер Ларисы. К его удивлению, сразу услышал тёплый, почти ласковый голос. У Гуляева даже мелькнула мысль: «А не поторопился ли он в своём скоропалительном решении?»
– Да, Серёженька… Слушаю… Что, опять на выходные в тайгу едешь? Неугомонный! Не сидится тебе дома! Ну, съезди, проветрись на свежем воздухе от редакционной пыли… Смотри, будь там осторожнее… Зайду по пути в магазин, куплю тебе на пару дней продуктов: колбасы копчёной, баночку сайры, которую ты любишь, свежего хлеба, масла… Что тебе ещё взять, радость моя?
– Ничего не надо! Забери Мишку из садика… И радость я не твоя… Ты это прекрасно знаешь…
До того, как нажал кнопку отключения телефона, услышал беспокойный возглас:
– Что ты сказал?..
Гуляев забросил рюкзак за спину, поправил лямки, взял ружьё и, уже без всякого сомнения, захлопнул за собой дверь и отправился к приятелю-егерю, старому холостяку.
– Переночую у тебя, Егорыч… Не против?
– Об чём говорить? Живи, сколь хошь… Один я в доме… – дружески подал руку егерь. – А чё так, Серёга? Никак, с Лариской поцапался? С характером она…
– Олень я, Егорыч… Рога мне наставила стерва… С худруком из Дома культуры.
– Вот падла… Деятель искусств хренов…
– Он-то при чём, кабы она не захотела… Любовь у них… Совсем ушёл от неё. Отвезёшь меня завтра в зверопромхоз… С охотоведом потолкую. Может, возьмёт меня штатным охотником?
– Отчего ему не взять тебя? Ты охотник бывалый…
– Добро… А сейчас схожу в одно место.
Странно… К Артюхову Гуляев не испытывал ни зла, ни желания отомстить. От того, наверно, что давно знакомы…
Он пришёл к его дому, вошёл в подъезд, поднялся на этаж, позвонил. Открыла Марина, жена Артюхова, заведующая городским музеем, хорошо знавшая Гуляева, гостеприимно предложила войти.
– Раздевайтесь, Сергей Андреевич… Чаю или кофе?
– Нет, нет… Не беспокойтесь, Марина Викторовна… Я на минутку. Денис Васильевич дома или на репетиции в Доме культуры?
– Слава те, Господи! Сегодня дома, – шутливо вскинула руки Марина. – А то всё у него поездки с шефскими концертами и спектаклями по сёлам района… В выходные дни никогда дома не бывает… Денис! – окликнула она мужа. – Сергей Андреевич Гуляев пришёл!
Два белобрысых карапуза, высунув языки, ползали на полу, с фырканьем, вжикая, изображая гудящие моторы, катали машинки.
Артюхов вышел в пижаме, в комнатных тапках, совсем домашний, улыбчивый, радушно протянул руку для приветствия. Гуляев, проглотив обиду на соперника, презирая себя за малодушие, молча пожал её. Комок застрял в горле. Выдохнув, стараясь быть сдержанным, не громко, но решительно произнёс:
– Значит так… Денис Васильевич… Неси сюда письма Ларисы да поживее, которые хранишь в ящике с инструментами… Зачем они тебе? Отдай… Или я сейчас расскажу Марине о твоих блуднях с моей женой… Ты меня понял?
Артюхов сменился в лице. Краска смущения, страха разоблачения перед Мариной залила его бородатое лицо, обрамлённое густыми волнистыми русыми волосами, ниспадавшими на плечи.
– Тише… Прошу тебя… Сейчас… – бледнея, пролепетал Артюхов, боязливо посматривая в кухню, где Марина, что-то напевая себе под нос, готовила ужин.
Он открыл кладовую с разным хламом, порылся там, звякая молотками, отвёртками, плоскогубцами, гаечными ключами, шурша газетами. Закрыл дверь кладовой, опустив глаза, подошёл, прикрывая стопу писем полой халата, протянул её Гуляеву.
– Вот… Возьми… Всё здесь, – озираясь на кухню, скороговоркой выпалил Артюхов.
– Бывай здоров, брат молочный… Живи, не кашляй, – презрительным взглядом смерил Гуляев незадачливого любовника. – Дать бы тебе в мурло, ловелас хренов, да Марину огорчать не стоит… Нормальная ведь баба… И чего ты на мою запал? Ну, теперь она вольная… Занимайтесь любовью без моего участия…
Расстались без рукопожатия.
9
В окно уже брезжил рассвет, но сон никак не шёл к Гуляеву. Мысленно переносился в то время, когда он, штурман танкера, зашёл в ателье заказать модный костюм-«тройку», увидел красивую портниху, блондинку с голубыми, цвета чистого неба глазами, тотчас утонул в них, влюбился без памяти. Познакомились. После работы встретил её у дверей ателье, проводил до дома, прощаясь, заметил, что завтра уходит в дальнее плавание.
В тот осенний дождливый день она не пришла на пирс проводить его. Напрасно проторчал на мостике, высматривая всех молоденьких женщин, поднимающихся на трап под разноцветными японскими зонтиками. И хотя надежд на обладание красавицей не питал, иллюзий на этот счёт не строил, тем не менее из разных иностранных портов посылал ей открытки и письма, в которых рассказывал о заграничных впечатлениях, порой намекал в них о возможной встрече во Владивостоке. В одном из них отправил свою фотографию: этакий морской волк в фуражке с «крабом», с бородой и усами, с трубкой в зубах, на что в ответ Лариса написала: «Какой вы старый…» Обидеться бы тогда, принять во внимание столь нелицеприятный отзыв о покорителе океанских просторов, но любовь ослепила, и безудержная неуёмная радость охватила его, когда на причале среди жён и невест моряков, встречающих судно, увидел её, сияющую, счастливую. Такой, по крайней мере, она ему показалась.
–Ты выйдешь за меня? – спросил он с гулко бьющимся сердцем, истосковавшийся по твёрдой земле, по родному Владивостоку, а главное, по очаровательной невесте, какой видел её в своих мечтах.
–Да, – прошептала она, обняв, слившись с ним в долгом поцелуе.
Уже намного позже, после рождения сына, не сдержавшись в пылу ссоры, выпалила, что вышла замуж за него «назло» какому-то Пашке.
С морем пришлось расстаться, как ни тяжко это было для него. Какая жизнь для молодожёнов, когда муж месяцами в рейсах? Однако ссоры из-за бытовых проблем не прекратились, продолжали отравлять семейную жизнь. Гуляев заочно окончил университет, стал корреспондентом газеты в таёжном городе. Вскоре они переехали в трёхкомнатную квартиру на седьмом этаже девятиэтажного дома. Новая мебель, бытовая электроника, плазменный телевизор, компьютер, уютная кухня со шкафчиками, уставленными дорогой посудой. Жить бы да радоваться… Ан нет… Всё чаще жена в пылу гнева раздражённо выговаривала:
– И зачем за тебя замуж пошла?!
«Ничего… С годами всё нормализуется… Перебесится Лариса…» – философски рассуждал Сергей.
Не нормализовалось… Не перебесилась… Наоборот, всё чаще жена позволяла себе резкие выпады в его сторону. Теперь-то он знает почему… Лариса втюрилась в Артюхова, и собственный муж стал ей противен.
Лёжа на соломенном матраце в зимовье, он с тоской вспоминал прожитые с Ларисой годы. Без любви, без ласки, без умиротворённости. Уличив жену в измене, ревностно вздыхал:
– И что нашла она в этой небритой свинье с брюшком?
Вспомнилось прочитанное где-то… «Нет места, нет случая, нет пожелавшего – тогда и верна женщина».
«Всё правильно. Место было – их квартира, когда уезжал в тайгу… Случай – совместные репетиции, поездки по сёлам, ночёвки в гостиницах… И пожелавший – любвеобильный Артюхов. Да… Трудно с этим не согласиться», – вслух сам с собой рассуждал Гуляев.
Так-то оно так… Но до его ухода от жены все разговоры о неверных жёнах не волновали, казались потусторонними. Изменяют? Ну и что! Это другим мужьям… «Моя Лариса на такую подлость не способна…» – не допускал он даже в мыслях тайные свидания жены с другим мужчиной, не мог даже представить себе её, нагую, в постели с любовником…
И вот всё случилось. Неопровержимые доказательства запретной любви закройщицы из пошивочного ателье и художественного руководителя театральной студии в Доме культуры налицо: хранятся в ящике под нарами вместе с капканами, мотками проволоки, катушками капроновых ниток, гвоздями, обрезками кожи для починки унтов. Толстые пачки почтовой бумаги, пожелтевшие листы, безмолвно содержащие в себе столько пламенных чувств, эмоций и признаний!
«Письма счастья» – так назвал бы свой душещипательный роман писатель Сергей Гуляев. Как жаль, что письма, написанные мелким убористым почерком, до боли знакомым, адресованы не ему, законному мужу, а любовнику.
«Лариса сказала хахалю, что не хочет со мной разводиться из-за сына… Да и воздыхатель её тоже не оставит своих пацанов. Встречались как заговорщики… Тайно. Ну да… Запретный плод сладок», – ворочаясь на жёстком тюфяке, думал Гуляев.
– Письма счастья… – вслух повторил он, глядя через заиндевевшее окно на матово-жёлтый лунный диск. – Они там… Воркуют сейчас… Словно голуби… Надо мной смеются… Козлом, оленем меня называют… В письмах этих захлёбываются от счастья… Герои будущего романа! А я между них кто?! Рогоносец?! Обманутый дурак!