А четушечные округлые —
Не нами пригубленные.
В треугольных свет преломляется,
Радужками растекается,
И грани у них чуть ребристые,
А донышки – сквозь – серебристые!..
Как это ни удивительно, но осенью 2017 года я увидела несколько уксусных бутылочек с символами нашего красностекловарского завода – КС на донышках – в уникальной коллекции разных разностей профессора МГУ Сергея Владимировича Туманова, доктора философии, и он, видя мой восторг, подарил мне одну…
***
Когда я училась в шестом классе, в 1959 году, население нашего посёлка городского типа составляло 2 795 человек. К концу 70-х людей стало на тысячу меньше. А закрыли завод, не продержавшийся полутора веков, – так ряды кужерцев и вовсе поредели, варьируя в разные годы от 846 до 1 040 человек. Жители посёлка никогда не называли и не называют себя красностекловарцами, а только – кужерцами.
Нынешний статус посёлка именуется как Красностекловарское сельское поселение в составе Моркинского района. Инфраструктура поредела серьёзно: остались лесничество с деревообрабатывающим производством, больница, школа, но уже лет десять как не средняя, а девятилетка – ООШ, дом культуры, несколько магазинов…
***
А в далёком 1928-м о такой метаморфозе даже не подозревали. Семья Паршиных как раз переехала из Харовска в многонаселённые Кужеры, и мой дедушка, Михаил Андреевич, занял должность заводского технорука (главного инженера). Завод был крепким стержнем посёлка, выдавал востребованную продукцию высокого качества: от чайных розеток зелёного стекла, блюдец и мелких тарелочек до разновеликих разноцветных бутылок под различные жидкости.
Двадцативосьмилетняя Мария, приобретя в деревенской школе на Вологодчине десятилетний педагогический стаж, по приезде стала работать преподавателем русского языка и литературы в средней школе. Обе дочери-погодки пошли в первый класс. Общительная, весёлая, доброжелательная учительница легко сошлась с коллегами и учениками. Коллектив педагогов был очень сплочённый – энергичные, знающие, талантливые люди.
Певунья и заводила, Мария Александровна вскоре создала драмкружок, вначале при школе, затем – и в доме культуры, или клубе, как называли по старинке. Ставили, в основном, классику, как в довоенное время, так и в послевоенное. Бабушка частенько брала меня с собой на репетиции драмкружка, чтобы не оставлять дошколёнка по вечерам одну. Постановки пьес Островского, Гоголя, Фридриха Шиллера, Маяковского на сцене клуба проходили при переполненном зале. Особенно ярко шла комедия Островского «Свои люди – сочтёмся!». Задорно, с большим юмором играли учителя, бывшие фронтовики: Клавдия Николаевна Светлакова – Липочку, Вениамин Афанасьевич Леднев – приказчика Подхалюзина. В острый момент он панически выпрыгивал в окно, спасая свою «свободу», а клуб взрывался довольными аплодисментами.
Я же затаённо ожидала сцену с участием своей бабушки. И вот этот момент наступал. Вальяжный хозяин дома, купец Самсон Силыч Большов (исполнял роль Анатолий Иванович Винокуров; после моего дедушки он стал главным инженером стеклозавода), разомлевшим баритоном вопрошал:
– Стряпчий был?
Согнувшись в поклоне и услужливо пятясь к дверям кухни, ему отвечала моя бабушка – ролью глуховатой и нерасторопной ключницы Фоминишны, в смешно повязанном «рожками» платочке:
– А стряпала, батюшка, щи с солониной, гусь жареный, драчёна! – зал покатывался хохотом…
– Да ты белены, что ль, объелась, старая дура!.. Пошла вон! – и, как бы всерьёз, грубовато подталкивал её за плечи к дверям.
И тут я во всё горло вопила из зрительного зала:
– Не трогайте её, не толкайте! Это же моя бабушка!!!
Забавно изображал простолюдинов муж Клавдии Николаевны – механик завода Иван Михайлович, из ветвистого рода Светлаковых; они с «Клавочкой» познакомились и поженились на фронте. Смешно играла старушек её мама, учительница начальных классов, тоже фронтовичка, сухонькая, слегка сгорбленная Наталья Фоминична. Всеми фибрами души сливалась с классикой фронтовичка также – Евлампия Порфирьевна Быстрова, библиотекарь. Будучи с моей бабушкой в дружеских отношениях, она иногда приходила к нам, но её строгий вид и очки повергали меня в панику.
В конце 30-х годов, восхищаясь необыкновенно артистичным и певучим кужерским народом, Мария Александровна предложила женщинам собираться на спевки, по возможности не в ущерб семьям. Начала с соседей по дому: Вера Михайловна Никанова – из династии Светлаковых и её родственница Клавдия Батуева, подруга бабушки тётя Катя – заведующая детским садом Екатерина Семёновна Ларионова, певуньи-учительницы как, например, всё та же «тростиночка», как я мысленно называла – Клавдия Николаевна Светлакова, Юлия Александровна Боброва, Анастасия Ивановна Ермилова, Августа Назаровна Головина, домохозяйка Глафира Ивановна Анисимова стали костяком хора. Постепенно под руководством Марии Паршиной в посёлке сформировался кужерский женский хор, со временем получивший звание народный. Мужская поддержка в нём была неотъемлемой частью: солист Иван Михайлович Светлаков с баянистом… (увы, забыла имя-фамилию). Этот хор живёт и поёт по сей день – вот уже 83-й год!
Помню, как укрупнялся хор и менялся с годами наряд хористок: от пёстрых домашних одеяний – сарафанов с кофточками, кружевных передников и цветастых платков – до стилизованных длинных атласных сарафанов, кокошников с блёстками. И фон – уже не просто сценический занавес, а рисованные декорации. И руководители – не энтузиасты-самоучки, как Мария Александровна, а приезжие: дипломированные дирижёры и музыканты… Очень много сил и таланта вложила в хор с середины 50-х – в течение двадцати лет его художественный руководитель Федосья Ильинична Конакова, приехавшая по распределению из Йошкар-Олы. Она была и наша любимая учительница пения в школе. Миниатюрная, худенькая и добрая, никогда не повышала голос, была ровна и весела, и все мы звали её за глаза Фенечкой.
А как пели женщины! Русские народные – от обрядовых, величальных, «плакальных», ямщицких до шутливых житейских: «Летят утки», «Потеряла я колечко», «Долюшка женская», «Куда ведёшь, тропинка милая», «Степь да степь кругом…», «А мы просо сеяли»… Обожали зрители и задорные частушки с приплясыванием, топотом, гоготом, свистом. Особенно заводил публику фольклор на местную тематику: тут сценические мужские таланты били фейерверком! Но равных здесь не было Ивану Михайловичу Светлакову, как в одиночном исполнении, так и вдвоём с ненаглядной супругой Клавочкой, нашей школьной математичкой и моим классным руководителем с пятого по седьмой.
***
В 30-е годы моя бабушка работала и училась заочно на преподавателя русского языка и литературы в Йошкар-Олинском педагогическом институте, окончив его в 1936 году. Наш посёлок был центром Сотнурского района. В 40-х – начале 50-х пришлось Марии Александровне Паршиной «заседать» в двухэтажном Доме Советов с «полукружной» широкой лестницей и коридорами с многочисленными дверями кабинетов. Здесь были райком, райисполком и другие отделы государственной власти. В конце 50-х, при смене района на Моркинский, это здание было передано под детский дом.
Школьную учительницу, обладавшую к тому времени более чем двадцатилетним педагогическим опытом и немалыми знаниями, умело ладившую с людьми, назначили завроно (заведующей районным отделом народного образования). Ни машин, ни лошадей в тяжёлые военные и послевоенные годы. Все школы в округе моя бабушка инспектировала, передвигаясь в основном «на одиннадцатом номере», как она шутила, то есть исходив район пешком. Даже в Казань, за 50 километров, бывало, ходила, чтобы приобрести для школ необходимые книги, наглядные пособия, приборы и т.п. На обратном пути неподалёку от Казани, у так называемой Сухой реки, встречали бандиты-грабители:
– Ну-ка показывай, тётка, что несёшь!
Бестолково копались в учебниках, школьных принадлежностях… Отрывисто бросали:
– А курево-то хоть есть?!
Махорка выручала: отдаст всю имеющуюся до крошки – отпускали, и только пересвист из леса всю дорогу сопровождал. Видимо, оповещение, чтобы «братки» пропускали беспрепятственно через посты…
(Курила бабушка с 18 лет. Вначале, чтобы не умереть с голода в вологодской глубинке, куда она уехала учительствовать после окончания гимназии в Вологде в 1918 году. В те времена курящим учителям выписывали пайки махорки, часть которой они обменивали у местного населения на продукты. Так и не смогла бросить курение полвека…)
Эвакуированные родственники. Свои дети, внуки
Во время войны двухкомнатную квартирку бабушки с дедушкой наполнили семьи их сестёр и братьев с детьми, никак 20 человек, если не больше. Все были эвакуированы из блокадного Ленинграда. Дедушкины сёстры – Раиса, Анна (тётя Нюта), Маруся, Антонина, его братья – Валентин с супругой Верой и дочкой Лялей, Сергей с Фаней и двумя детьми, Майей с Аркадием. А также – племянник бабушки Валентин, семья её брата-погодка Николая – военнослужащего – жена Ольга с сыном Борей, сёстры: Елизавета с двумя дочерями, Ириной и Маргаритой, а также Александра (тётя Ксана) – актриса Александринского театра Александра Александровна Попова с дочуркой Машей. Получилось, что все три бабушкиных брата Ёжкины – Виктор, Николай и Василий – были на фронте, как и старшие сыновья эвакуированных.
Приезжих разместили в комнатах – в тесноте, да не в обиде. Спали на кроватях и старинных сундуках, а также на широких лавках в довольно большом алькове прихожей, на полатях и русской печи, а кто-то и на полу. На ночь детям постарше сооружали кроватки из стульев и табуреток, а совсем малыши устраивались под бочком своих мам.
Работу находили через дедушку с бабушкой. Кто – на заводе, кто в районной администрации: бухгалтерами – сёстры бабушки и дедушки Елизавета Александровна и Раиса Андреевна, а в исполкоме, например, – дедушкин брат Сергей. Его жена, провизор Фаина Самуиловна, была востребована в аптеке, инженер-технолог Антонина Андреевна – в леспромхозе. Но в основном спрос был на учителей в школах: Кужерской и окрестных – Сотнурской за 12 километров (племянница бабушки – Ирина Владимировна Тетевина), Коркатовской в 15 километрах (Маргарита Владимировна Тетевина), Тюмшинской – километрах в десяти (Наталья Михайловна Паршина).