Но что может быть святее мозга вождя, в котором поместилась вся ленинская библиотека? Хотя говорят, что мозг-то ущербный, сифилитический. Но сплетня есть сплетня, и не имеет значения, – говорят, что в Москве кур доят. Может быть, там инфернальный дух вождя? Откидываю теменем обитую цинком и покрашенную под бронзу крышку люка. Заглядываю внутрь. Тьма, пустота. Ни лучика света в тёмном царстве, ни запаха, ни звука внутри кепки. Даже Чапаева нет. Абсолютная пустота. Пугающая. Засасывающая. Не Торричеллиева.
Теперь понимаю, почему такой гром стоит над Москвой, когда на город нападает дождь с градом. Льдинки барабанят по пустой кепке. Итак, наивысшая ступенька, святая святых – это пустота, вакуум. И это тайное знание скрывают от всех. Но как же пропустили сюда такого, как я-то?
Внезапно на меня еле слышно веет дурным духом. К нему примешивается запах особым способом приготовленных телячьих мозгов (в Венгрии можно заказать это блюдо в некоторых ресторанах). Вонь становится всё сильнее. Откуда-то сверху, примерно от четвёртого клина кепки-восьмиклинки, доносится шелестящие словечки «интеллигенц-ция», «нац-ция». Оно повторяется раз за разом, наконец, складывается в ясно слышимое разборчивое выражение: интеллигентики не мозг нации, а го**о. Что это? Письмо к Горькому, что ли? Так вот чем тут пахнет! Я быстро захлопываю цинко-бронзовую (или бронзо-цинковую?) крышку люка.
По той же лесенке спускаюсь в библиотеку. Иду вдоль стеллажей. Ищу не бронзовые, а обычные и привычные (простите за нечаянную прилагательную рифму) бумажные книги. Я лавирую между полками, но везде натыкаюсь на сплав меди с оловом. Внезапно настил под ногами становится покатым, сбегает под уклон, проходы между стеллажами округляются, превращаясь в желоба, разветвляются в разные стороны. Наклон становится таким крутым, что я просто сажусь на пятую точку и съезжаю вниз, как по льду, слегка притормаживая на поворотах и виражах. Бронза длинного извилистого жёлоба отполирована до золотистого блеска разных форм и размеров ягодицами. Я тут не первый катаюсь. Обретя почву, то бишь бронзу под ногами, оглядываюсь и соображаю, что наклонные проходы между стеллажами на самом деле – извилины в мозгу вождя. По ним можно кататься, как по русским ледяным горкам или по американским горкам-страшилкам, или же по корытообразной извилистой трассе для бобслея.
Бегу дальше и на ходу понимаю, что заблудился в мозгу (или мозгах?) вождя, в лабиринте извилин. Пути назад нет, а впереди всё новые и новые бронзовые повороты. Несусь сломя голову в никуда, стараясь поворачивать только направо (а может, хорошо бы налево?). Еле дышу, с меня льют ручьи горько-солёного пота, но остаётся такое чувство, что я бегу по замкнутому кругу, а не по ветвистым извилинам гигантского мозга. Где же лифт? Кажется, он был в шее вождя, где-то около горла и кадыка. Верхний этаж для лифта – нёбо. Хотя в носу также имелся лифт. Да, именно через нос я и поднялся в мозг, в библиотеку.
Я несусь так, словно за мной гонятся. Топота копыт не слышу. Только далёкий зов шелестит в ушах: «Евгений, Евгений!» Нет, не Онегин. Призывают Евгения из Медного всадника, который на самом деле – бронзовый, а совсем не медный. Впрочем, меня тоже кличут Евгением. Этаким благим, благородным не-гением.
Внезапно в ушные раковины врывается топот башмаков или копыт (кумир на бронзовом коне?), раздаётся свист какого-то предмета, промелькнувшего со страшной скоростью мимо уха. Я оглядываюсь. Рыжий мужик в кепке, поскрипывая металлическими суставами, бежит за мной во всю прыть. Он похож одновременно и на Колосса Родосского, и на Гулливера. Страшная помесь! Вроде носорога с бульдогом. Под мышкой у мужика бронзовые книги, он целится и бросает их мне вслед легко, как пушинки, метя в голову. «Почему? Зачем? Разве я что-то не так сделал? Или узнал какую-то страшную тайну? Я же предупреждал, что не резон меня пускать сюда». Вот над головой пролетели ещё две бронзовые книги и исчезли в одной из извилин. Совсем нечаянно (а за нечаянно, как известно, бьют отчаянно) сам себе делаю подножку, цепляясь правой ногой о собственную левую пятку, как бы жаля в пяту, и лечу кувырком в никуда меж бронзовых стенок, словно в огромной металлической кишке или бронзовом туннеле. Вскочив на ноги, продолжаю бежать, прихрамывая и потирая одной рукой шишку во лбу (а знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?), а другой – разбитую коленную чашечку. Опять в никуда. Круги ада – это всё же круги. А тут и не кольцо, и не спираль, а ветвистые, как молния в чёрном небе, бесконечные возвратные блестящие корни.
«Вы опутываете меня сетью коридорных извилин, добиваете бесчисленными лифтами и своей манией монументализма! К чему вам соревноваться с Эмпайрʼом и его строителями? Они другие. Вавилонская башня – первый в мире небоскрёб! Они всю жизнь строят вавилонские башни. Поскрести хотелось небеса, проверить, там ли Бог Господь и Творец обитает. Неужели не помните, какая судьба их постигла? Мы до сих пор несём на себе родимые пятна того башенного (или безбашенного?) небоскрёба. Мы говорим, мы встречаемся, мы создали ООН, мы там выступаем и не понимаем друг друга. Мы разъединены в объединении. Вспомним: Господь смешал языки. Мы не разумеем друг друга! Сколько бы иностранных языков ни выучили, мы не поймём один другого.
Посмотрите, оглянитесь вокруг: вы продолжаете строить много вавилонских башен, и они сами собой складываются в одну огромнейшую, которая и не снилась древним гордецам! Перестаньте воздвигать эту напыщенную нелепость, и вы поймёте мою боль. Прекратите служить вавилонской блуднице, она же есть Башня, и мы найдём общий язык. Ведь все знают, кому можно служить. Богу Единому поклоняйся и Ему Одному служи. Сие ведали ещё надменные, самоуверенные и кичливые строители первой башни-небоскрёба».
Рыжий мужик преследует меня. Скосив глаза в сторону, я замечаю, что он размеренно и неумолимо приближается ко мне. Только он оказывается гипсовым, и просто покрашен бронзовой краской. От бега и размашистых движений ног и рук у него там и тут отваливаются куски хрупкого материала, обнажая ржавую арматуру. Скоро за мной побежит один каркас, думаю я и переключаюсь на другие мысли.
«И место, которое вы выбрали для ДС, просто убивает меня! Или вы ничего не слышали об Алексеевском монастыре? Ведь здесь возвышалась красивейшая древняя обитель в честь Алексия Человека Божия, основанная святителем Алексием Московским. Но решили построить на холме храм в честь победы в войне с Наполеоном. Сестёр переселили, монастырь сравняли с землёй. Додумались, называется! Из уст в уста передавали, что настоятельница монастыря матушка Клавдия не хотела покидать обитель и повелела сёстрам приковать себя к монастырскому дубу цепями. В знак протеста, как сейчас говорят. Мало того, она предрекла, что новый храм не простоит на этом месте и пятидесяти лет. Слышите? И она оказалась права, ошибившись всего на два года. Вы варварски взорвали храм Христа Спасителя, чтобы воздвигнуть свой коммунистический „храм”». И вспомнил тут я сторожа из бассейна «Москва». Где-то он наткнулся на это предсказание…
Тут очередной том просвистел мимо уха.
И ещё одно пророчество игумении сбылось. «Ничего окромя огромной лужи не останется на месте сем», – говаривала она близким к ней сёстрам. Вы не смогли построить здесь Дворец Советов и использовали фундамент под купальню. Вот вам и лужа. Да ещё какая! Самая большая и открытая лужа в мире! Круглогодичная. Не наказание ли Божие за снос женской обители и взрыв храма Христова? Хотя вы ведь от Бога отказались, вы веруете в Башню…
Топот за спиной стихает. Видно, рыжий мужик уже растерял весь свой гипс или приостановился, чтобы прицелиться. И когда я с опаской поворачиваю в его сторону испуганное лицо, отмечая про себя лишь ажурный каркас-скелет, тяжеленный бронзовый том настигает меня. Он попадает ребристым переплётом в нижнюю челюсть. Свет в глазах моментально сменяется абсолютной тьмой, словно кто-то резко щёлкает старым чёрным выключателем на стене. Ниточка сознания обрывается. Нокаут. Без всяких боксёрских перчаток.
И тут в бессознательном состоянии я кричу бессознательным голосом изо всех бессознательных сил: «Отпустите! Вы сведёте меня с ума! Я больше никогда не приду сюда! И не полезу на чердак, в духовитую кепку! Обещай-у-у-у-у!»
Ты распял меня, ДээС!!!
Прихожу в себя на ступеньках. Светлые сумерки. Тёплый воздух, пропахший асфальтом, бетоном, сталью и бензином. Меня просто выбросили, как ветошку, как титулярного советника Макара Девушкина. Но чувствую себя так радостно, словно это я сам обхитрил всех (кого – всех? не всех, а только его – гипсового под бронзой преследователя) и вырвался на вольную волю.
Скатываюсь по огромным ступенькам валиком-валком. После специально созданного для ДС бетона и особой сверхтвёрдой стали, сваренной для данного случая с многочисленными дорогостоящими добавками, асфальт, о который я ударяюсь своей бестолковой головушкой, кажется необыкновенно мягким и упругим, как подушка, набитая вместо пуха поролоном. В мозгу переливаются слова: призрак, мираж, химера. В ноздри мимоходом залетает порыв ветра, принося лёгкий приятный аромат шоколада с фабрики Красный Октябрь (бывшая Эйнемъ), что на Берсеневской набережной, за рекой. Но тут же выхлопные газы резко прогоняют запах конфет, как нашатырь – благоухание розы.
Вскочив на ноги, я проверяю, не покрылись ли бронзой подмётки (а вдруг!), и мчусь по берегу реки Москвы подальше от ДС и Большого Каменного моста. Фигура на вершине здания возвышается за спиной. Оглянувшись, вижу, что голова вождя всех народов вместе с заключённой в ней библиотекой спряталась в низких нависших тучах, как будто ей надоело глядеть на греховную землю, и она, просунувшись за облака, вознамерилась созерцать вечное. Может быть, уже всё поняла и сожалеет о содеянном?
Закрытая низким небом статуя на верхней площадке девятой высотки смотрится безглавой и безголовой. Она медленно вращается, как бы разгоняя облака указующей в будущее рукой. Даже не поймёшь: почитание или наказание. Вы сами попробуйте, повертитесь вокруг своей оси на высоте в триста метров. Голова не закружится? А равновесие не потеряете?