Никодимов откровенно издевался, вымещая в злых и бесполезных словах свою боль и обиду за многолетнюю холодность жены. А она молчаливо смотрела в окно.
«Она же сейчас видит, как Серый Волк идет к остановке автобуса! – вдруг догадался Никодимов. К нему на мгновение вернулся его прежний страх. – Ах, так, да?!.. Ну, тогда пусть и на меня посмотрит!»
Никодимов схватил сумку за ручку, толкнул дверь ногой и решительно шагнул за порог, оставляя за ним сорок лет несчастной жизни.
В приступах истеричного смеха он притащился на пирс. На него оглядывались, но Никодимов не обращал на это внимания. По трапу на борт теплохода поднимались немногочисленные пассажиры-островитяне. Никодимов занёс ногу на ступеньку и в замешательстве остановился.
«Вот сейчас сделаю несколько шагов вверх по трапу, и всё… Как будто и не было сорока лет, худо-бедно прожитых вместе… Помнится, когда заболел и слёг, она не отходила от моей постели… А когда приходил вечером усталый с работы и садился ужинать, она, бывало, приветливо…»
– Владик! – вдруг услышал он резкий окрик. – Владик, не уезжай!
Никодимов медленно обернулся. Виолетта стояла перед ним в распахнутой куртке, торопливо наброшенной на плечи, в грязных калошах, в которые в спешке сунула босые ноги, с глазами, полными слёз.
– Прости… Пойдём домой, Владик, – чуть слышно прошептала она, прильнув к его груди. – Прости…
С бухты дул ветер, холодный и влажный, освежая и отрезвляя Никодимова. Он целовал её мокрые глаза, ощущая солоноватый привкус слёз, и волосы, и лицо, вдруг ставшее таким милым и родным.
– Посуда бьётся к счастью, – с гулко бьющимся сердцем в волнении тихо сказал Никодимов.
А еще он подумал о том, что время совсем не жестоко, просто оно все расставляет по своим местам. Никодимов улыбнулся этой мысли и поцеловал волосы жены…
У причала рыбзавода загрохотал дизелем рыболовный сейнер. Отдав швартовы, «Альтаир» плавно, словно нехотя, развернулся, взвыл сиреной и, подняв за кормой пенный бурун, взял курс в открытое море.
Иван МАРКОВСКИЙ. Карамели
Рассказ
На ужин в детдоме давали карамели – по две карамельки в фантиках – вместо обычного чая с сахаром. Конфеты, даже такие простые, как карамели, в детдомовском меню случались редко, и это было событие, о котором каким-то образом становилось известно заранее. И мальчишки подходили к мальчишкам, девчонки к девчонкам, и все говорили друг другу: «Сегодня карамели давать будут».
К второкласснику Ванечке Перевалову подошел Малина – Витька Малинин, который был с Ванечкой в одной младшей группе, но учился уже в четвертом классе.
– Слышал, Перевал?.. На ужин карамели давать будут. Ты мне должен, помнишь?
Конечно, Ванечка помнил, вспомнил сразу, как только услышал, что на ужин будут давать карамели, вспомнил, что свои карамели он проиграл Витьке Малине в перья.
Нет, на еду в детдоме не играли. Это был железный, хотя и не писанный нигде закон: на еду не играть. Но на еду можно было менять, это не запрещалось. И, проиграв Малине все свои перья, и даже последнее, которым писал, из ручки, Ванечка Перевалов тут же выпросил, выменял у Малины десять перьев под две карамели с отдачей сразу же, как только будут давать конфеты.
Когда Ванечка менял и карамелей еще не было, все было легко и просто. Но вот настал день, и в ужин надо будет отдать карамели: и, поверьте, это уже не так легко… Но платить долги надо. Это был тот же неписаный, суровый, но необходимый закон.
Во время ужина Витька Малинин не спускал с Ванечки глаз, сидя за четыре стола от Ванечки, все время смотрел в его сторону выразительно и красноречиво: боясь, как бы тот не пошатнулся и не съел карамели.
Ванечка устоял. Он с трудом проглотил уже холодную кашу, вечно синюю на вид, запил ее несладким, чуть теплым чаем и, зажав в руке две карамели (зажал так горячо и сильно, что они грозили сразу растаять), пошел к выходу. Малина сразу оказался рядом.
– Давай, Перевал…
– Может, одну, а?.. Малина…
– Ты две должен.
– Другую потом отдам…
Малина на минуту замялся, борясь между желанием получить и пожалеть… Потом, видимо, вспомнил, как был должен и сам (кто не был в этой жизни проигравшим), и махнул рукой.
– Ладно, давай одну, вторую в следующий раз отдашь.
– Конечно, отдам, Малина!.. – радостно заверил Ванечка.
Ванечка Перевалов хоть и отдал Малине целую карамельку, а расставаться с ней было жаль. Но одна все же осталась у него, и на душе стало полегче…
Из столовой Ванечка Перевалов прошел в свою жилую – спальную комнату, сел на кровать, развернул подтаявшую в руке карамельку, сунул ее в рот и лег, заложив руки под голову. Весь ход Ванечкиных мыслей был вокруг того, что живут же где-то на свете люди, у которых карамелей может быть сколько угодно. Его же единственная в этот вечер карамелька тут же истаяла за щекой, и остался во рту только легкий привкус, отдаленно напоминающий яблоко, да ход мыслей…
Ход мыслей его свернул к тому, что если была бы жива у него мама, то были бы у него и карамели, если и не сколько угодно, не вволю, не всласть, но и не две же карамельки в месяц. Эх!.. была бы жива мама… А без матери одна синюшная каша. И никому они с сестрой не нужны… У Ванечки Перевалова была в этом же детдоме сестра Таня. Она была на три года старше его, находилась в средней группе и жила в комнате с девчонками. Кроме умершей года два назад матери, были у них еще где-то родственники, где-то далеко, еще дальше Москвы, в каком-то городе Белгороде. Его мама тоже жила когда-то в этом городе Белгороде. Но в войну была эвакуирована и оказалась здесь, в Сибири, а все родственники остались там… Сестра Таня даже переписывалась с этими родственниками, а совсем недавно читала ему письмо и показывала фотографию. На фотографии стояла в рост молодая, красивая женщина.
– Это наша двоюродная сестра Варя, – говорила сестра Таня, показывая Ванечке фотографию.
– Тетя?.. – уточнял Ванечка.
– Никакая она тебе не тетя. Она твоя двоюродная сестра.
– Но она же большая, значит, тетя?..
– Ну и что ж, что большая. Все равно она тебе сестра, а не тетя… Тётя – это по-другому. Вот ее мать – тебе тетя, а Варя – сестра. Понял?..
Ванечка не особенно понял: кто тетя, а кто сестра. Да ему это было и не очень интересно. Гораздо интереснее было играть с пацанами, чем слушать письмо какой-то тети-сестры, в котором та писала, что как бы им ни было трудно и тяжело в жизни без матери, надо обязательно хорошо учиться. А когда выучитесь, то будет легче…
О том, что надо учиться, Ванечка слышал уже много раз, об этом говорили на каждой детдомовской линейке, что проходили во время учебы по два, а то и по три раза в неделю. И от этих слов, что надо учиться, Ванечке легче не становилось и карамелей в ужин не прибавлялось, и он не особенно вникал в строки того письма, которое читала ему сестра Таня.
Но сегодня ход Ванечкиных мыслей вернул его к тому письму, к мысли, что кроме мамы у него есть еще родственники, хотя бы та же сестра – тётя Варя, написавшая им письмо. Молодая, красивая и, наверно, добрая: иначе она бы не написала письмо и не спрашивала бы в нём, как их здоровье, как их кормят, не нуждаются ли они сильно в чём?..
И, заложив руки под голову, восстанавливая в памяти слова письма, Ванечка вдруг подумал: а что если написать этой их сестре-тете письмо и попросить у нее денег на карамели. Она такая большая, взрослая, совсем тетя, и деньги у нее, конечно же, должны быть: у взрослых всегда есть деньги, им дают… Он попросит совсем немного, только на карамели.
Вначале Ванечка хотел посвятить в свой план сестру Таню. Но, подумав, решил не посвящать ее в весь замысел… Зато он придет к ней сразу с карамелями и она обрадуется.
Но частично посвящать Таню все равно было надо: адрес, по которому он должен был посылать письмо, находился у нее. И Ванечка, не откладывая дело в долгий ящик, тут же отправился на поиски сестры. Он прошел в крыло корпуса, где располагались девчонки.
Таня сидела в своем проходе между кроватями ещё с двумя девочками.
– Таня!.. – позвал Ванечка. Таня не услышала. Но услышали другие девочки и окликнули: «Таня, к тебе братик…»
– Ванюшка!.. Иди сюда, – Таня замахала ему рукой. Ванечка прошел к ней в проход.
– Что тебе, зачем пришел?
– Помнишь, ты читала мне письмо от сестры Вари? Я хочу ей написать.
– Вот хорошо!.. Она обрадуется. А конверт у тебя есть?
– Нет, – сказал Ванечка.
– Ладно, я тебе дам. – Таня полезла в тумбочку и достала стопочку разных писем и конвертов. – Вот с письмом от Вари. А вот чистый. Знаешь, как подписывать конверт?
Ванечка отрицательно мотнул головой.
– Смотри, вот это – адрес Вари, ты напишешь его вот сюда, где написано: «куда». Видишь: «куда»? – Ванечка закивал.
– А наш адрес напишешь вот сюда, где написано: «откуда». Не перепутай, иначе письмо не дойдет.
– Не перепутаю, – сказал Ванечка.
– Вань, а о чём хочешь написать? – полюбопытствовала сестрёнка.
– Сам еще не знаю, – уклончиво сказал Ванечка.
– Ну, ладно, пиши, Варе все равно будет приятно. – И Ванечка пошел писать, а Таня вернулась к подружкам.
Ванечка достал школьную тетрадь, в которой красовалась парочка двоек и оставалось два недописанных листа. Но Ванечка уже начал новую тетрадь, а эта считалась у него исписанной. Приятнее же начинать новую тетрадь, чем видеть перед собою старую, с двойками и кляксами. С новой тетрадью у Ванечки всегда было ощущение, что он будет учиться по-новому, лучше… Но увы! – не всегда это удавалось, и часто новая тетрадь становилась хуже прежней. И Ванечка снова искал случая, чтобы начать новую тетрадь. Наитруднейшим для него было в учебе чистописание. Уж что-что он не любил в жизни, так это чистописание и все с ним связанное. Мало того, что он, как говорила учительница, «пишет как курица лапой», так он еще без конца размазывал свою писанину. Как это у него так получалось, он и сам не знал. Но чистописания не любил, потому как его постоянно заставляли переписывать «начисто»… И странно: чем чаще его заставляли переписывать, чем дольше мучили чистописанием, тем больше получалось у него клякс и размазываний.