– да ещё с «подпольем», пристройками, мансардами и чердаком– с крышей, касающейся небес. Но, Николай Васильевич, давайте ещё раз вернёмся к сказкам, как мне кажется, до сих пор нами не разгаданным до конца, не додуманным, не дочувствованным. Простите мне это длинное высказывание Ивана Ильина, но почему-то хочется привести его полностью, поскольку оно представляется мне очень уместным и максимально созвучным тому, что можно встретить в Вашей новой книге:
«Какая бы тень ни набежала на вашу жизнь,– посетит ли вас тревога о судьбе России, придут ли к вам “мысли черные” о вашей личной судьбе или просто жизнь покажется “несносной раной”,– вспомните о русской сказке и прислушайтесь к ее тихому, древнему, мудрому голосу.
Не думайте, что сказка есть детская забава, несерьезное дело для умного человека: взрослый-де выдумывает, маленьким сказывает; а маленькие слушают и верят; верят, будто было то, чего не было, будто вправду такое было, чего и быть не могло. И еще не думайте, что взрослые умны, а дети глупы; и что взрослому надо нарочно “приглупиться” для того, чтобы детям сказку рассказать; а чтобы для себя, взрослого и умного, сказку прочесть или создать,– то и приглупляться не стоит… Не обратно ли дело обстоит?» (Слово, произнесенное на «Вечере русской сказки» в Берлине 3мая 1934г.).
Мне кажется, что Вам всё же удалось приблизиться к этим неведомым субстанциям чуда и таинственного смысла, заключённых в сказках. Выше Вы упомянули о том, что любовь к сказке пришла к Вам из детства, получается– это ещё один значимый импульс развития Вашего творчества, безусловно, лежащий в основе написания и этой книги. Как Вы думаете, есть ли место сказке в нашей современной жизни, в том числе в жизни современного писателя, читателя? Где она смыкается с нашей нынешней реальностью?
– Слова Ильина о тайне – проникновенные, верные. К сказке возможны всякие подходы: от научного, философского, как в книге про Бабу Ягу известного филолога А.А. Потебни, – до стихотворных опытов с фольклорным словом призабытого поэта Ивана Лысцова, кем-то убитого в Москве в 1994 году. Имею в виду его, на мой взгляд, лучшую книгу «Сердолик», вышедшую в 1967 году в «Советском писателе». Сказка, вообще народное творчество – дитя тысячелетий, вечности, поэтому всегда имела и имеет влияние на нашу литературу, но – по-разному. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» – было почти лозунгом недавней, минувшей эпохи. Ну, а позднее, может, с иной стороны она и стала бурлескной былью, как прибауточно гласил поэт: «Всяка нечисть бродит тучей, на прохожих сеет страх. Будь ты конный, будь ты пеший – заграбастают»… Да и сейчас много сказочного в нашей реальности, если рассуждать хоть про «вершки» и «корешки»…
Для литератора, думаю, важно знать или усвоить сжатый способ изображения (прекрасный пример тому – поэзия того же Юрия Кузнецова) и язык сказки. На живой русский язык напялили немецкую грамматику, а он из этого узкого камзола вылезает, жаловались знатоки. Ведь одно дело сказки, собранные Афанасьевым, обработанные, поправленные его корреспондентами, другое – записанные, например, Зелениным. В них слово живое, рождающее своим звуком и цветом какой-то оригинально окрашенный мир. В молодости он ошеломил меня. По необычности сравним с «Детством Котика Летаева» Андрея Белого, повестью, которую Сергей Есенин назвал гениальной. В сказке – именно Слово, а не «текст» – надоедное журнальное «речение», за которым встает нечто товарное, потребительское, или просто – «упражнение», как из учебника.
– Николай Васильевич, в 1984 году, когда никто из нас ещё не думал приближенно к реальности о «бактериологической войне», не «предвидел» даже слов таких, как «самоизоляция» или «коронавирус», Вы написали рассказ «Вертячка», фактически воспроизводящий нынешние события– «вертячку» сегодняшнего дня. Наверное, это и есть та самая грань, где литература соприкасается с реальностью и даже может совершить невероятное– «взгляд за поворот», невозможный в кинокадре, или взлёт за пределы зримой реальности, позволяющий разглядеть очертания будущего. Может быть, при написании этого рассказа Вы испытывали что-то особенное? Как вообще возник замысел такого необычного произведения? Можете вспомнить, чем этот рассказ для Вас отличался от остальных. И как Вы его воспринимаете сегодня? Были и другие случаи таких «литературных пророчеств» в Вашей жизни? Нельзя ли допустить, что все произведения, в некотором смысле, открывают нам какие-то потайные страницы нашего бытия– вот только мы не всегда способны разглядеть это?
– Рассказ этот я написал, когда работал корреспондентом сельхозотдела в районной газете. Писал о механизаторах и животноводах, о колхозной жизни. Тогда в наших краях и заговорили о болезни, вызванной якобы каким-то вирусом у овец. В народе видели в ней что-то таинственное, а зоотехники рассказывали о ней со знанием дела во всех тонкостях. Я эти зоотехнические тонкости призабыл. Наверно, потом разобрались. Боялись, что будет великий падеж скота в нашем сельском хозяйстве. Впрочем, так оно и случилось позднее. Овцеводство у нас практически уничтожено. Осталось только в народной загадке: «По горам да по долам – ходит шуба да кафтан». В колхозе экономист с документами, в цифрах подробно растолковывал мне, почему вдруг на родине романовского полушубка эта вековечная отрасль стала невыгодной.
Но овцы ведь, как издревле известно – символы душ человеческих. Да и год тогда был 1984-й – заголовок из известного романа-антиутопии. Потом я этот рассказ убрал, отложил на много лет. Да и кто бы тогда такое напечатал? По манере же он от других отличается только тем, что это написано было еще молодым человеком. Теперь, конечно, пишу несколько по-иному, как Вы верно подметили. Тот же молодой подход, что в «Вертячке», и в «Нашествии силы нездешней», взять хотя бы эпизод, когда двух приятелей, Блуканова с Котовым, вызывает на собеседование начальник «иного царства» и показывает им их документы. Блуканов, как сказано в них, «не существует». А в графе «партийность» стоит: «член КПСС». «Как же так?» – удивляется Виктор Геннадьевич. Но в той же образной системе написаны и более поздние рассказы: например, «Зеленые волки» из последней книги.
Человеку свойственно не только загадывать, но и отгадывать загадки: кто из нас сейчас не делает прогнозов? И тут нет ничего пророческого или таинственного, куда таинственнее – как удается загипнотизировать овец волку в образе пастыря доброго? И еще для пояснения сошлюсь опять же на народное творчество, обрядовую поэзию. Возьмем хотя бы так называемые «подблюдные песни» – раньше они приводились в хрестоматиях для вузов. По ним в старину гадала о будущем деревенская молодёжь. Короткие песенки эти имеют помимо словесного и символическое значение, обозначающее будущее событие в жизни. Вот одна: «Идёт смерть по улице, несёт блин на блюдице». А вот ещё: «Жеребенок в печи ходит, пирог на хвосте носит». С припевом: «Кому вынется – тому сбудется!» Какое странное, слепяще яркое и загадочное образотворение, да и стихотворный размер (так восхищавший В. Даля) свободный. Примерно такими образами и образцами и была навеяна «Вертячка».
– Спасибо, Николай Васильевич, за интересную беседу. Журнал «Парус» желает Вам здоровья, вдохновения и радости! И, конечно, скорейшего выхода последующих книг. А все, кто желает приобрести бумажную книгу Н.В.Смирнова «Светописный домик», могут обратиться по адресу rewerd5@rambler.ru.
Алексей КОТОВ. Почему я не люблю Никиту Сергеевича Михалкова
Беседовала И.В. Калус
– Здравствуйте, уважаемый Алексей Николаевич! Неоднократно удивлялась Вашему умению выбирать заголовки, поэтому сейчас не могу не улыбнуться и не спросить: надеюсь, Вы понимаете, что не менее уважаемому всеми нами Никите Сергеевичу не холодно и не жарко от Вашей нелюбви?.. Пожалуйста, подождите с ответом. А поскольку ответ очевиден, то– простите!– желательно получить гарантии того, что Ваши размышления вслух не будут– пожалуйста, не обижайтесь– элементарной спекуляцией на известном имени режиссера…
– Не будут.
– И всё?.. Знаете, Алексей Николаевич, с одной стороны, Вы умеете смешить (точнее– да простит меня грамматика!– улыбнуть) читателя своими рассказами, а с другой– довольно часто (я имею в виду уже не только рассказы, а Ваши статьи и наши беседы об искусстве) выступаете в качестве, так сказать, некоего раздражителя. Как я понимаю, Вы делаете это преднамеренно– и достаточно азартно. Пожалуйста, объясните мне…
– Ирина Владимировна, извините, но теперь я прерву Вас. Давайте на минуточку вспомним «технику литературы». Один из «писательских законов» гласит: никогда ничего никому не объясняй. Если писатель не умеет говорить «как силу имеющий», этот человек не писатель, он – официант. Вполне возможно, что этот официант приносит читателю шикарные «блюда» и тот видит апокалипсисы с рушащимися на Землю астероидами и битвы миров, но…
– Мы перешли к критике Голливуда?
– Нет, я просто хочу напомнить, что Вы беседуете с писателем. Я не критик, понимаете? Я так вижу и не хочу, да и не умею видеть иначе. Мне уже не раз говорили о том, что мои рассказы слишком «сжаты во времени и пространстве», но, повторяю, я никогда ничего не объясняю читателю. У меня просто нет на это ни желания, ни времени.
– Но не увлечетесь ли «показами»? И не боитесь, что так мы скатимся до уровня демонстрации читателю комиксных картинок?
– Не боюсь. Любой рассказ, повесть, роман и даже фильм – как полет стрелы. В нем нет и не может быть ничего лишнего…