– Что есть лишнее?
– То, что мешает полету стрелы и заслоняет собой цель. Это могут быть и некие «объяснения», и сам автор. Знаете, когда я слышу, что, мол, искусство – это некий способ самовыражения, то… простите меня, пожалуйста, я прихожу в интеллектуальное бешенство. Во-первых, конечно же, человек имеет право на любые формы самовыражения, и – да! – без них не обойтись, но, уже во-вторых, если это «самовыражение» становится целью искусства, то…
– …то во что в конечном итоге попадает стрела, летящая в цель?
– Именно: во что. Она попадает в пустоту. Ведь авторское «самовыражение» очень часто и становится тем «объяснением», о котором мы говорим.
– Именно тут Вы и приходите в бешенство?..
(*Улыбаюсь и возмущаюсь: Боже, что я «говорю»!.. Тут просто вынуждена предупредить читателя, что иногда Алексей Николаевич переписывает мои вопросы либо в более резкую, либо в более выгодную ему форму. А ведь я говорила Вам, мой уважаемый собеседник, что в реальной жизни я– довольно сдержанный человек совершенно другого склада. Но Вы сознательно искажаете мой образ. Вы– хороший рассказчик, но, может быть, неважный художник?..
Вставка исправлению не подлежит.)
– Со вставкой понятно. Ответ на вопрос о неважном художнике: нет, наверное, я просто фанатик.
– Фанатик чего?
– Сказки. Чем меньше в искусстве сказки, тем больше и тем фанатичнее я не люблю такое искусство. Когда, например, я слышу рекламу очередного телесериала, снятого по уже ставшей вечной «жизненной тематике» типа «ее все предали, а она всем отомстила», я готов разбить телевизор.
– Но никто же не заставляет смотреть это?
– Я и не смотрю. Но все-таки возражу: не умеете – не снимайте и не показывайте.
– А Никита Сергеевич Михалков тут при чем? Впрочем, подождите!.. Я, кажется, догадываюсь: он нарушил один из придуманных… ой, простите!.. Вы же не придумываете законы искусства– они, по Вашему утверждению, существуют сами по себе. Никита Сергеевич нарушил один из этих законов, которые…
– Не так!
– …которые все-таки существуют в виде хомута, и художник просто-таки обязан всунуть туда свою голову? И здесь мы квиты: поскольку Вы немного (условно немного) искажаете мой образ, я только что показала Вам, как можно исказить Ваш. Кстати, Вы не забыли, кто из нас редактор, а кто– писатель?..
– Сдаюсь!:-)
– Снова пользуетесь моей мягкостью. Хорошо, принимаю Вашу капитуляцию без условий, потому что Вы и тут влезли в мои вопросы. Но вернемся к Никите Сергеевичу… Итак, о главном: почему Вы его не любите?
– Ирина Владимировна, конечно же, я с уважением отношусь к Никите Сергеевичу как человеку, а не люблю его как художника, вдруг ставшего…
– Стоп! Спросите любого художника, какую форму нелюбви к себе он сочтет менее обидной, и все– без сомнения!– ответят, что «как человеку». Искусство– настоящее искусство, а не ремесло– всегда духовно, а значит, и нелюбовь к этой духовной субстанции– это высшая форма нелюбви. Вы– верующий человек, и неужели Вы не понимаете этого?
– Понимаю. Но все равно не люблю. Хоть убейте – не люблю.
– Да, это действительно похоже на фанатизм. Впрочем, продолжайте. Не пропадать же такому дерзкому заголовку.
– Знаете, давайте для начала я напомню один исторический факт, который многие знают: в 1822 году Американское колонизационное общество привезло на Западный берег Африки первую партию освобожденных негров-рабов. В Америке нашлись идеалисты, которые вдруг посчитали, что бывшие рабы, познавшие плоды рабства, принесут в Африку свет свободы. Так возникла Либерия, но свет (факел, костер, горящий веник или как там еще?) свободы, так и не вспыхнул. Пять процентов привезенного американо-либерийского меньшинства постарались как можно лучше устроить свою жизнь, но, правда, за чужой счет… Этот факт иногда упоминается в политических диспутах – в виде «рабы нашли себе рабов» и т.п.
– Здесь, наверное, можно поговорить о крушении идиллических мечтаний бывших рабовладельцев– и о сказках, понимаете, Алексей Николаевич? Только при чем тут наша тема нелюбви?
– Я хочу начать с чисто технического замечания: в «послереволюционном» (я имею в виду 1991 год) творчестве Никиты Сергеевича Михалкова слишком много Никиты Сергеевича Михалкова. А вот во втором Михалкове, в том, которого много – слишком мало по-настоящему творческого и масса привнесенного (привезенного, импортного) американо-либерийства и глобального политического видения. Под первым я подозреваю – простите! – едва ли не оголтелое желание стать и быть свободным любой ценой и в данный момент, хотя, наверное, каждый из нас знает поговорку, что если собрать вместе девять беременных женщин, ребенок все равно не родится через месяц. Свободным не становятся по щелчку пальцев. Мне искренне не нравятся такие «большие прыжки» в свободу, и какой бы прекрасной она ни казалась, дьявол, как всем известно, таится в мелочах, а точнее, в той точке опоры, которая необходима для такого «прыжка».
Я где-то слышал, что в повседневной жизни человек, если так можно выразиться, использует только 10 % своего мозга… Остальная его часть как бы остается в тени, но именно там находится творческая интуиция. Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что Никита Сергеевич полностью потерял свою интуицию художника, но в нем словно бы победили эти крохотные «американо-либерийские» проценты, в которых сосредоточено наше политизированное, формально-логическое и постоянно ощущаемое «я». То самое, которое не является творческим началом и которое очень любит все объяснять. Когда – если меня не подводит память, в 1992 году – я посмотрел фильм «Урга – территория любви» и вышел из кинотеатра, внутри было только одно чувство – чувство потери… Я не увидел кино. Я увидел, извините за тавтологию, видение Михалкова, я увидел мысли Михалкова о возможном будущем России, и я увидел то, о чем мечтает Михалков. Но, повторяю, я не увидел кино, я увидел только Никиту Сергеевича Михалкова.
То же самое я могу сказать и о фильмах под общим названием «Утомленные солнцем»…
– Я Вас прерву, Алексей Николаевич. Во-первых, «10% используемого мозга»– всего лишь «городская легенда», понимаете? Например, мне, пусть и неспециалисту в этой области, известно, что при чтении книг у человека задействуются все 100% серого вещества. А в противном случае мне как филологу было бы обидно за свою профессию (улыбается).
Во-вторых, что значит Ваше «увидел только Михалкова»? Вы же сами говорили, что «автор– бог текста» и ему нужно верить. Режиссер– тоже бог. С маленькой буквы, но все-таки бог.
– Ирина Владимировна, но если я вижу самого бога, то это – простите! – не совсем нормально. Видение и прикосновение – разные вещи. Во тьме кинозала я могу прикоснуться к богу, а бог может прикоснуться ко мне, но… Это же акт величайшего таинства, поймите. Теперь представьте: разверзлись некие творческие небеса, из-за облаков выглянул бог и стал, вот так, запросто, рассказывать мне, как он видит и как он понимает ту или иную проблему… И пусть даже он заговорит о любви, но если я вот так, напрямую, беседую с богом, то либо я, либо бог, либо мы оба сошли с ума. Повторюсь: простецкая беседа с богом и таинство прикосновения к нему – по сути, разные вещи. Ну, например, почему многие пророчества о будущем так туманны и неконкретны?.. Для этого есть много причин, но одна из них, на мой взгляд, состоит в том, что жестко определенные в каких-то конкретных рамках человеческие жизни лишаются творческого начала. Они словно выхолащиваются и лишаются живой сути, понимаете?..
– Возможно. И тут я вынуждена пояснить читателям… точнее, едва ли не по слогам сказать, что под «богом», который то и дело упоминается в нашем разговоре, мы подразумеваем человека как создание Божье. И поскольку ни я, ни Алексей Николаевич, мягко говоря, не сильны в Богословии (тут именно так, с большой буквы), переходить эту черту мы не собираемся. Ну а некие аналогии имеют только теоретический характер.
Продолжайте, пожалуйста, Алексей Николаевич.
– Вы меня с мысли сбили…
– И поэтому Вы снова вторглись в мои вопросы? Хорошо, напомню: Вы были возмущены тем, что во время просмотра фильма Никиты Сергеевича Михалкова «Урга» Вы не ощутили таинственных прикосновений и запросто беседовали с богом. Еще Вы намекали, что примерно такие же проблемы возникали у Вас при просмотре «Утомленных солнцем». Потом покусились на разгадывание сути пророчеств о будущем и, если честно, я прервала Вас именно по этой причине.
– Чувствую себя пациентом на приеме у психотерапевта…
– (улыбается) Пора бы!.. Но кто в этом виноват? Вы, Никита Сергеевич Михалков или «всего лишь 10% задействованного мозга»? Теперь вернемся к главной теме. Итак, Алексей Николаевич, Вы говорили о разнице между таинственными прикосновениями и прямыми беседами с богом.
– Уважаемая Ирина Владимировна… Давайте исправим эти… то есть уберем… в общем, забудем про «10 % мозга». Признаю, был неправ.
– Уважаемый Алексей Николаевич, я не буду переписывать беседу и превращать ее в некий упорядоченный «бокс по переписке». Если Вы что-то сказали, значит, так тому и быть. Впрочем, лучше оставаться оптимистами. Знаете, иногда Вы напоминаете мне кота, который ловит на полу стремительно убегающего «солнечного зайчика». Глядя на такого кота, можно подумать, что у него восемь лап. «…То снова восемь ног сверкают…», – сразу вспомнился многоногий конь из стихотворения Николая Заболоцкого «Движение».