– Алексей Николаевич, про черта, кажется, уже слишком…
– Если и слишком, то слишком мягко сказано. Например, я уже писал, что неужели же люди не осознают собственного идиотизма, когда смеются над фразой «в нашей стране секса нет»?.. Дело-то в том, что в стране секса и не должно быть, секс должен быть только в постели. А вот когда он вылезает из этой «резервации» и оккупирует страну, то, уважаемые ребята, соизвольте получить то, что вы на данный момент и имеете. У Никиты Сергеевича Михалкова нет таких проблем, это замечание сделано, так сказать, из общих соображений, но разве оно не актуально? Я очень добрый человек, но когда я увидел современной вариант «Служебного романа», то мне вдруг очень захотелось расстрелять его создателей за ту грязь, которую они выплеснули на экран…
– А зачем смотрели?
– Не знаю, может быть, пострелять захотелось… (улыбается) Да и смотрел я не весь фильм и не до конца.
– С массовыми расстрелами не согласна категорически, но Ваши рассуждения о трезвении кажутся вполне убедительными.
[Довольно длинная пауза в диалоге.]
*Признаюсь, меня несколько удивило, что уважаемый Алексей Николаевич вдруг в начале статьи предстал… не знаю, как точнее сказать, да и обижать его не хочется… Иными словами, предстал как смиренный типаж, соглашающийся со всеми доводами своего оппонента. Улыбнусь: кот вдруг прекратил ловить «зайчиков» и стал на удивление покладистым, а в чем-то едва ли не наивным. Но уже теперь, после его последнего вскрика и рассуждений о «глобализме» и трезвении, начинаешь понимать, что мысль о «10% используемого мозга»– явный вброс, и он знал об этой логической «дыре» с самого начала. Алексей Николаевич просто захотел напустить тумана в беседу. На мой прямой вопрос «зачем» он ответил так:
– В данном случае, и поскольку в диалоге участвуют двое, я – полубог текста. В общем, творю что хочу!.. Кстати, откуда вдруг взялось Ваше подозрение?
– Оно, как Вы выразились, «взялось» потому, что Вы значительно активнее, чем раньше пытаетесь влезть в мои вопросы. Меня здесь просто невозможно узнать. Складывается ощущение, что мы поменялись характерами. Только в беседе, разумеется. Но зачем Вам это надо?..
– Если мне и нужно что-то объяснить, то совсем другое…
– Что?
[Снова пауза.]
*В итоге Алексей Николаевич прислал мне текст, в который напустил куда больше тумана, чем тот, из которого вышел. Вот этот текст:
– Уважаемая Ирина Владимировна!.. Вы – действительно умный человек, но больше всего меня смущает не Ваш ум, а Ваша подозрительность. Ну какой из меня хитрец?.. Хотя, конечно, Вы в чем-то правы, и иногда я с ужасом нащупываю в своей писательской душе что-то холодное и… не знаю… расчетливо-рациональное, что ли? Например, писатель может довольно спокойно смотреть на муки своих героев. Да-да, тогда он словно находится в каком-то «защитном режиме» (например, разве нельзя не простить Джеку Лондону его замечательный рассказ «Воля к жизни»?!), но все-таки это все довольно серьезно, и я не раз говорил Вам, что профессия писателя – опасна…
Есть ли опасность большая?
Да, есть. И я недаром заговорил о трезвении, о своей нелюбви к творческому «глобализму» и, так сказать, к гуманизму вообще… Вдохновение писателя или режиссера может быть опасным, понимаете? Оно может быть опасно не самим своим вдохом, а тем, что вдыхают… Улыбнусь: может быть, я и в самом деле напускал тумана, но не для того, чтобы запутать читателя в словах, а для того, чтобы меня лучше поняли.
Короче говоря, приведу совсем уж нелепый пример, который я нашел в одной из лекций профессора Алексея Ильича Осипова. Не так давно в академической богословской полемике православной и католической профессуры с православной стороны было предложено обсудить (возможно, это неточное определение, но как сказать иначе?.. проговорить?.. продискутировать?..) основы христианской святости. Речь шла о средневековых православных и католических святых… В частности, о женщинах-монахинях и о том, как именно выражалась их любовь к Богу. Православная сторона явно намекала на то, что… как бы тут поосторожнее выразиться?.. на то, что физиологические, явно плотские оргазмы не являются духовной сутью любви к Богу. И даже более того, такая «любовь» – чудовища и цинична. Католики отказались обсуждать эту тему. Причем молча, словно они ничего не поняли…
– И?
– …и мне вдруг мерещится кривой рот одного из «либерально-гениальных режиссеров», еще не «опремированного» разве что на Луне. Я хорошо запомнил эту презрительную усмешку и не собираюсь ее прощать. В сущности, основа его творческого видения – та же физиология, которая, правда, не похожа на половой акт… Но чертенячья суть – та же. Да, он, разумеется, не Никита Сергеевич Михалков. Они – разные, они – противоположены друг другу едва ли не во всем, но это не значит, что они не могут совершить одну и ту же ошибку…
– Не так и не тем вдохновились?..
– Примерно так… Точнее даже позволили себе вдохновиться. Причем, повторяю, речь идет совсем не о физиологическом вдохновении. Речь идет только о примерно равном ему по силе чувству. Оно начинается с ощущения собственного «я» – тут, на мой взгляд, все нормально – но вот куда это чувство уходит потом… Оно уходит от Божьей любви в человеке и к человеку, понимаете? И если в «дореволюционных» работах Никиты Сергеевича Михалкова я понимал, видел, чувствовал эту любовь, то сейчас – уже нет. Осталась мысль, желание высказаться и научить что-то понимать других, – в конце концов осталась, как я уже сказал, сила этого чувства, но… Заругаться хочется, честное слово: это же дыра, чертова черная дыра, черт бы ее побрал!.. Поэт стал академиком, он не утратил силы, но словно потерял способность и к лукавой улыбке, и к полудетскому чистому азарту. Он потерял способность создавать, казалось бы, случайные штрихи, которые несут в себе не меньший, а часто и куда больший смысл, чем основной текст!..
– Талантливый поэт Иванушка Бездомный стал профессором истории Иваном Николаевичем, теперь ему «всё известно, он всё знает и понимает»? Это Вы хотели нам напомнить?
– Да! Логика, чертова формальная логика и эта мысль, которая словно превращается в холодный, скользкий шланг, а по нему перекачивается что-то – как утверждается, хорошее и умное, – но полностью «зашлангированное»!.. Сила, заключенная в оболочку холодной идеи гуманизма. Шланг лежит на травянистом газоне, а где-то там, – во-о-он там! – кто-то поливает травку. Что ж, благое дело!.. Народ растите, как травку, да?.. Но разве я отрицаю благое? Нет. Я даже понимаю, что лучше и проще поливать травку с помощью шланга, а не таскать воду ведрами. Но я до дрожи не люблю некие «тоннели» и «шланги», в которые вдруг попадает творческая мысль. «Всеобъемлющий политический глобализм мышления» только кажется свободой, а на самом деле он – худшая форма рабства для любого писателя, режиссера или художника. Как там?.. Дорога в ад выложена благими намерениями. Ну да, ну да… Есть время быть поэтом, но потом все равно приходит время становиться академиком. Жаль, сто раз жаль!..
– Алексей Николаевич, только не кричите, пожалуйста.
– Да не кричу я!.. Знаете, иногда внутри меня, как воробей в клетке для попугая, бьется мысль, что именно поэтому я должен написать о «технике литературы»…Я должен открыть «секрет» этих, в общем-то, простых фокусов для того, чтобы отделить злых фокусников от настоящих и добрых волшебников.
– Это очень благородно и, как мне кажется, вполне оправдывает появление «техники» в ряду Ваших исследовательских целей. Главное, чтобы при этом не попасть в ловушку «долженствования» и не провести нас в итоге к волшебному «шлангу», «разоблачающему» эту самую «технику» (как сказал известный булгаковский конферансье: «…Мы все, как один, и за технику, и за её разоблачение»)! Итак, Вы должны… Кажется, в кинофильме «Матрица» самый главный отрицательный герой мистер Смит– машинная программа, ненавидящая свободу человека– часто повторяет: «Я должен… я должен… я должен!»
– Я и не говорил, что «должен» это здорово. Кредиты всегда опасны. Например, именно дьявол выдает кредиты на удовольствия, потом их приходится возвращать за страшную цену, а вот у щадящего человека Господа нужно хорошо поработать и только потом что-то получить.
– Понятно. А теперь, уважаемый Алексей Николаевич, пожалуйста, уберите свои загребущие лапы от моих вопросов (смеётся).
– Пардон.
– Зачем Вы от моего имени вставили реплику о мистере Смите из «Матрицы»? Я– филолог, занимающийся русской литературой, а Вы– как я Вас вообще терплю?!– подсовываете мне реплики из голливудских фильмов.
– Я и в самом деле удивляюсь Вашему терпению, Ирина Владимировна. Но Вы любите свою работу и способны пойти на риск общения даже с таким, как я…
– Что за подхалимский тон?!
– Пардон.
– Алексей Николаевич, почему Вы не любите признавать свои ошибки, а если и делаете это, то нарочито нелепым образом? Вот Вы говорите о трезвении/смирении/любви, но почему не видите самого себя? Может быть, писательство и в самом деле очень опасная профессия? Вспомните, в нашей недавней едва ли не ссоре по поводу присланных Вами рассказов Александра Сидорова– мол, почему Вы их не опубликовали в журнале, хотя и обещали?– Вы виноваты больше меня. Вы виноваты хотя бы потому, что могли написать отдельное письмо, посвященное только и исключительно Александру Сидорову, а не вставлять упоминания о нем среди всего прочего…
– Вы еще скажите, что я вставлял все это мелким шрифтом, как в банковским договоре.