да какая-то!
Сухой и разряженный воздух Афганистана, перемешанный с мелкой пылью, фактически перемалывал лопатки на движках, радикально сокращая их ресурс и понижая мощность. Машины тяжело отрывались от ВПП аэродрома и взлетали лишь по-самолетному – с разбегу…
Это потом, на заводе-изготовителе, изменят настройки двигателей, хоть чуть-чуть подняв их мощность, и придумают хитроумные насадки на воздухозаборники, а пока…
А пока вертушки натужно молотили лопастями убийственный коктейль из воздуха, песка и пыли, который, словно абразивом, царапал и карябал подвижные поверхности турбин, обработанные по высшим авиационным допускам. Потеряв мощность своих двигателей, вертолеты возвращались из полета на честном слове и на мастерстве летчиков.
Ми-8 с отделением десантников, проходя мимо кишлака, получил пулю в движок. И, потеряв масло, один из двигателей «армейского работяги» вскоре гарантировано «дал клина». А на жаре и в условиях высокогорья Ми-8 на одном моторе ползти не может, хоть ты тресни – жарко ему и душно! И машина пошла на вынужденную посадку, запросив помощи у базы.
Десантники рассыпались вокруг Ми-8, заняв оборону, а с базы стартанул другой Ми-8 – с запасным движком и нашей командой для экстренного ремонта в полевых условиях. Оно и правильно, не бросать же почти исправную машину! Экипаж уже подорвал станцию «свой-чужой» – поспешили, однако, хотя…
Высадились, выгрузили новый движок… Наш Ми-8 сразу же ушел на базу – нечего дополнительную мишень и соблазн для душманов создавать. Улетим на отремонтированном, если что…
Над головой, меняя друг друга, вертятся «крокодилы» Ми-24… спасибо вам, парни, все спокойней… Подошла БМДшка с экипажем из «викингов» – все прибалты из Тарту.
Используя кран-балку, сбросили старый движок и уже подвели новый, как вдруг упал на землю старлей Коля из Вышнего Волочка. Молча упал, словно мешок… Перевернув Колю, обнаружили под левой лопаткой входное отверстие от пули. Подарок из кишлака, не иначе… Жаль парня, как теперь его маме и жене отписывать?
Опять полезли на горб вертушки, стягивать трубопроводы и состыковывать ШРы (штепсельные разъемы)… и тут что-то защелкало по обшивке… пули, елки-палки, пули!..
Инстинктивно пригибаясь, как будто поможет, продолжали монтировать двигатель и снимать кран-балку с лопасти… надо убираться отсюда… и чем скорее, тем лучше.
Внизу, взревев мотором, БМДшка пошла в сторону кишлака, поднимая пыль и вешая дымовую завесу – хоть как-то прикрыли нас, и на том спасибо, парни.
Вскоре БМДшка «викингов» пошла по кругу… рявкнула пушка, раздался рокот пулеметов… похоже, берут в кольцо… становится жарко, но не в смысле погоды, конечно… Летчики вопросительно всматриваются в наши лица.
– Долго еще?!
– Заводи!
Раскрутили движки, свистнули десантникам – и деру отсюда… В иллюминатор увидел, как БДШка пятится задом, огрызаясь из всего что можно… а на дюралюминиевом полу салона лежит Коля Байков с пулей под левой лопаткой. Его голова безжизненно трясется в такт вибрации корпуса… неправильно это. Снял куртку и, скрутив ее в тугой валик, подложил под голову убитому старлею… так удобней, Коля… Извини… все, что могу.
Прибыли на базу. Вместе с нами сели два спасательных вертолета, обслуживающих наземную операцию пехотинцев… выгружали много раненых… Подбежал фельдшер.
– Как у вас?!
– Один…
Пощупав шею старшему лейтенанту Байкову, фельдшер коротко бросил:
– В морг!
Морг – огромная брезентовая палатка на задворках, куда сносили ребят.
Отнесли Колю… постояли, молча простились.
Вечером отписали его жене, маме не смогли… рука не поднялась. Нажрались вусмерть за упокой души.
На следующий день пошли в морг, чтобы забрать личные вещи, которые забыли, находясь под впечатлением…
Врач в фартуке, выслушав нашу просьбу, неожиданно выдал:
– Жив ваш жмурик, прикиньте?! Сутки пролежал на жаре, без помощи, с пулей у сердца. А стали его вскрывать, кровь потекла, и послал он нас всех трехэтажно и смачно.
– Если трехэтажным, значит, точно Колян! И где он?
– Первым же бортом в Ташкент отправили…
– Ё-моё, а мы уже его жене отписались!
P.S. Старлей выжил, и к нему в ташкентский госпиталь прилетели… и жена и мама. И дай Бог ему долгих лет!
P.P.S. А БМДшка с «викингами» не вернулась… Взорванный остов с горой стреляных гильз утром обнаружила поисковая группа – парни потеряли гусеницу и отстреливались до последней железки, не бросив машину с разбитой радиостанцией… даже помощи не смогли запросить… и сказать последнее «прощай»… Вечная память «викингам» из Тарту!
Владимир МАРФИН. В то далекое лето
Змея приползла под утро. Видимо, ей стало холодно в стылых и влажных майских травах и она отправилась искать местечко потеплее.
Алёшка спал счастливо и крепко, как спят только в семнадцать лет. Разметавшись на старом овчинном кожухе, небрежно брошенном возле остывшего за ночь костра, он лежал, склонив голову набок, и из полуоткрытых, по-детски припухлых, губ стекала безвольная, медленная слюнка. И вот именно здесь, на его груди, пожелала устроиться змея.
Это была толстая, почти в метр длины, гадюка, с обновлённой лоснящейся чешуей, будто вычерненной в знаменитом Кубачинском ауле. В предутреннем свете эта свернувшаяся чернь казалась нежной и ласковой. А ведь именно от её укуса умер в прошлом году Звончик – добрый работящий мерин, вынянчивший на своей спине не одно поколение станичных мальчишек.
Змея ужалила его в бабку. Яд был матерелым, наваристым. Однако молодой ветеринар лечил коня от какой-то другой болезни, неопытно приписав его гибель одряхлению и нестойкому организму. Правда, об этом сейчас уже никто не помнил. Как не помнила и сама змея, сумевшая за долгую зиму всё заспать и забыть.
Теперь она жила как бы заново, жируя в раздольной, полной сусликов и полёвок степи и копя в себе запас густого, прозрачного яда, похожего на свежий липовый мёд, что выкачивают в начале лета со своих пасек прилежные пчеловоды.
С осторожным шипением змея вползла на грудь человека и замерла, вглядываясь ему в лицо остервенелыми зауженными зрачками.
Но Серёга дышал глубоко и размеренно, и под это беззаботное укачивание гадюка согрелась, разнежилась и сонно свернулась в клубок.
А земля летела навстречу дню. Солнце вырастало на глазах, разгоняя туманную дымку, внося в мир оживление и суету.
Табун, сгрудившийся на ночь возле костра, разбредался, растягивался, расходился кругами. Длинноногие жеребята теребили маток, а те, подставляя им крутые спелые сосцы, грациозно тянулись к траве, мягко пощипывая её нежными велюровыми губами.
Вожак – старый дончак Баязет, сын Балета и Звездочки, беспокойно следил за подругами. Самолюбивый и бешеный, он готов был надрать холку любой из них, особенно молодой каурой вертихвостке, норовисто показывающей, как тягостна и ненавистна ей его опека.
Где-то, километрах в четырёх отсюда, пасся другой табун. Там верховодил удалой орловский рысак Север, по которому сохли все тамошние кобылицы, в том числе и эта непокорная, с тёмной чёлкой на лбу и влажными фиолетовыми глазами. Чужой волей была она перегнана оттуда сюда для продолжения породы, – но память о любимом жила и тревога, волнения и печаль не утихли.
Баязет, по-видимому, знал об этом и как всякий самец ревновал, зверея от хмельных, мучительных чувств. Мечтая укротить строптивицу, он то сумасшедше преследовал её, то смиренно стоял рядом, пытаясь потереться мордой о её круп. А она, раздражённо прижимая уши, отбрыкивалась от него, и с её по-звериному жутко оскаленных зубов опадала на землю изумрудная пышная пена.
Защищая кобылицу, Серёга отгонял жеребца. Баязет бесился, вставал на дыбы, противясь и угрожая. Но свистящая жила кнута всякий раз приводила его в чувство.
Кобылы глядели на метания «султана» равнодушно. И только каурая, казалось, неподдельно радовалась его мукам. Так молодая, разлучённая с милым женщина глядит на опостылевшего супруга, которым, вопреки мечтам и надеждам, наградила её судьба.
Степь просыпалась, прихорашивалась, наполняясь свистом и щебетом. Роса высыхала на глазах, и лёгкий, едва заметный парок курился над землёй.
Однако Серёга очнулся не от солнца. Что-то холодное и гадкое давило на грудь. Оно будто проникало в самую кровь, и казалось, что кровь от этого леденеет и останавливается. Непонятный ужас, предвещающий смертельную опасность, удержал парня от резких движений. Затаив дыхание, он приоткрыл глаза и скосил их на грудь.
Недовольно приподняв головку, гадюка угрожающе закачалась, сверкая раздвоенным запугивающим язычком.
Серёга хотел закричать, но крик застрял в горле под её гипнотическим взглядом. Понимая, что любой неосторожный жест обернётся против него, Серёга зажмурился. Он надеялся, что змея оценит его миролюбие, однако подлая тварь не думала покидать насиженное место. Не нападая, но и не уходя, она всё так же раскачивалась, сладострастно ощущая под собой трепет заходящегося от ужаса человеческого сердца.
Полежав немного, Серёга снова посмотрел на неё.
Гадюка смеялась. Так, во всяком случае, показалось ему.
Он отвёл глаза и с трудом перевёл дыхание. Правая рука его, откинутая в сторону, затекла, и он испугался, что в нужный момент она ему откажет. Нужно было во что бы то ни стало восстановить кровообращение.
Серёга подвигал пальцами, и это движение не укрылось от змеи. Она тут же подобралась, насторожилась и слегка отклонилась назад, словно предупреждая о последствиях.
Понимая опасность, устав от неё, Серёга медленно сжимал тугой, неотразимый кулак.
«Только бы не промахнуться… Только бы успеть», – думал он, следя из-под полуприкрытых век за рептилией, сосредоточившей всё свое внимание на этой грозно вздымающейся человеческой руке.
Инстинкт не подвёл змею.
Удар был мгновенным и страшным.
Но гадюка на какую-то долю секунды опередила противника. Как сорвавшаяся пружина, она выпрямилась и вонзилась зубами в ожесточенную податливую плоть.