Какие-то секунды я помолчал, не совсем понимая, куда клонит мой собеседник, и, собравшись с мыслями, ответил:
– Мы с вами люди военные, генерал, а союзы – дело прежде всего политиков и дипломатов.
– Тогда давайте обсудим эту тему как частные лица.
– Боюсь, что это у нас не получится. Вы представляете свою страну, а я – свою…
– Но все-таки, – продолжал упорствовать генерал. – Не могли бы вы привести какой-либо пример из русской истории?
– Ну что ж…
И я рассказал о том, что во времена Суворова Россия заключила военный союз с Австрией. Австрийцы не всегда вели себя по-джентльменски. Нередко они забывали о своих обязательствах. В частности, в период Альпийского похода они оставили армию Суворова без какой-либо поддержки.
И если Суворов все же одержал победу и прорвался через Чертов мост, то только благодаря своей гениальности и стойкости русского солдата.
– Так вот, – продолжал я, – мало того, что австрийцы не оказали поддержки, они еще хотели примазаться к русской славе. В честь победы Суворова решено было выпустить памятную медаль. Спросили Суворова, как, по его мнению, она должна выглядеть. Он предложил на одной стороне выбить герб российский, а на другой – герб австрийский; на лицевой стороне написать “Бог с нами!”, а на обратной, австрийской, – “Бог с ними!”.
Генерал Най промолчал, отведя глаза в сторону. Вероятно, с точки зрения дипломатического этикета мой поступок был не очень-то вежлив. Но зато по сути своей актуален, ибо ситуация теперь была более острой, чем во времена Суворова. Советские войска одерживали победу за победой, а союзники по-прежнему вели затяжные, по существу, бесплодные разговоры об открытии второго фронта.
В тот же день я рассказал Ф. Т. Гусеву о беседе с заместителем начальника имперского генштаба. Рассказал подробно, упомянув и о примере, заимствованном мною из далекого прошлого.
– А это неплохо, – согласился посол. – Исторические уроки, быть может, пойдут союзникам на пользу».
Но наши «доблестные» союзники явно не хотели усваивать исторических уроков (или скорее – перетолковывали их в свою пользу). Пример этого – трагические потери конвоя РQ-17, о котором так много написано. Но все историки, особенно иностранные, завороженные блудливыми словами первого морского лорда Паунда, упускают один маленький, но важный момент. (Я об этом уже писал в других публикациях.)
Оценивая атаку подводной лодки К-21, историки обвиняют советских подводников в срыве задуманной англичанами операции по выманиванию из норвежских шхер фашистского линкора «Тирпиц». На самом деле, как подтверждает Н. Харламов, «Тирпиц» вышел в море после того, когда главные силы англичан уже отходили на запад (4.7.42 г.); кстати, ещё 27.6.42 г. Адмиралтейство отправило адмиралам Тови и Гамильтону радиограмму, в которой формально откладывалось предложение о так называемой ловушке для «Тирпица».
Когда воздушная разведка немцев сообщила, что английский линейный флот, в том числе и авианосец, отходят на юго-запад и будут примерно в 800 милях от того района, где немцы планировали атаковать конвой, 5 июля «Тирпиц», «Хиппер», «Шеер», семь эсминцев вышли в открытое море. Но в тот же день немецкая эскадра была обнаружена подводной лодкой К-21, которая и атаковала «Тирпиц». Дерзость, с какой лодка ворвалась в центр фашистской эскадры и нанесла торпедный удар по линкору, ошеломила гитлеровцев. Атака и радиодонесение Лунина о координатах эскадры вынудила противника вернуться в норвежские шхеры. На этом надводный флот фашистов прекратил свою операцию. Тогда англичане оценили подвиг командира К-21, но спустя несколько лет стали обвинять в срыве своих замыслов по уничтожению линкора «Тирпиц». Чем не подтверждение примера о Суворове, который привёл Н. Харламов А. Наю?
А я привёл этот эпизод с конвоем РQ-17, чтобы показать, в каких трудных условиях работала наша военная миссия в Англии и её фактический руководитель Николай Харламов. Нужно было указывать англичанам на их нежелание, иногда умышленные ошибки, в результате которых снабжение Союза по договору задерживалось. А требования об открытии второго фронта вообще разбивались о несуразные доводы английского руководства. «Английские газеты на первых полосах крупным шрифтом помещали сообщения немецких информационных агентств, безусловно, тенденциозные, а сводки Совинформбюро – на внутренних полосах и мелким шрифтом. Такая позиция редакторов газет союзной нам державы была непонятна работникам миссии и посольства. Но, видимо, желание доставить читателю сенсационное чтиво у английских журналистов было выше союзнического долга», – вспоминал адмирал Харламов о 1941 годе в Англии. Но впереди были ещё четыре трудных года войны, и работники военной миссии скоро перестали многому удивляться, работая в поте лица…
Более трёх лет, в самые критические годы Второй мировой, Николай Харламов находился на Британских островах, в гуще военных событий. Его воспоминания о тех днях весьма ценны как с позиции фактов, так и их комментариев, несхожих с теми легендами, которые и ныне господствуют на Западе.
Вот один, почти неизвестный факт гибели новейшего крейсера «Тринидад».
В мае 1942 года британцы потеряли два первоклассных крейсера – «Эдинбург» и «Тринидад», в обоих случаях на борту этих кораблей был контр-адмирал Бонхэм-Картер, командовавший силами непосредственного охранения конвоев. Выходец из аристократической семьи, Бонхэм-Картер с высокомерием относился к советскому флоту, к профессиональной подготовке его матросов и офицеров. Это-то недоверие адмирала к русским морякам («Надеюсь, вы не относитесь к информации русских серьёзно?») и привело к гибели двух английских крейсеров под его руководством. Да, Бонхэм-Картер был невезучим адмиралом, а более всего – высокомерным и амбициозным.
О гибели «Эдинбурга» написано много, наверное, потому, что на его борту было 465 золотых слитков по 11–13 кг каждый, 431 слиток был поднят в сентябре 1981 года. А вот о гибели 16 мая крейсера «Тринидад» почти ничего неизвестно. Фактическим виновником его гибели был тот же адмирал Бонхэм-Картер.
Вот краткая история крейсера «Тринидад».
Это был новый, мощно вооружённый корабль. Его спустили на воду в конце тридцатых годов прошлого столетия. По оснащению оружием «Тринидад» превосходил корабли своего класса. Его скорость (32,5 узла) позволяла производить сложные маневры и уклоняться от атак авиации и торпед. Правда, в мае 1942 года скорость корабля была ограничена из-за неоконченного ремонта.
30 марта 1942 года к западу от тридцатого меридиана (Баренцево море) эскадренные миноносцы «Гремящий» и «Сокрушительный» встретили союзный конвой РQ-13, во главе охранения которого шёл крейсер «Тринидад». Обстановка была тяжёлой. Шторм, со снежными зарядами, усиливался. Радиоразведка обнаружила вражеские корабли слишком поздно, и на английском крейсере увидели три фашистских эсминца, когда те уже вышли в торпедную атаку. «Тринидад» не успел уклониться от выпущенных эсминцами торпед. На помощь ему пришёл наш эсминец. Фашистские эсминцы понесли урон и не сумели прорваться к конвою. Но повреждения на «Тринидаде» были столь серьёзными, что он вынужден был уйти в Кольский залив, чтобы там произвести необходимый ремонт, а потом обратно отправиться в Англию. На тот момент на его борту не было Бонхэм-Картера, а то он бы непременно погиб уже тогда.
Мурманск, где некоторое время ремонтировался крейсер, подвергался непрерывным налётам вражеской авиации, к тому же здесь не хватало ремонтных средств для таких работ, поэтому английское командование после минимального ремонта решило перевести крейсер в один из американских доков.
14 мая английская эскадра из пяти эсминцев во главе с крейсером «Тринидад» вышла из Кольского залива и взяла курс на Британские острова. «Тринидад», подобно потопленному своими эсминцами 30 апреля собрату «Эдинбургу», был перегружен матросами и офицерами, возвращавшимися из советских госпиталей, а также чешскими и польскими офицерами. Уже в первые дни похода в хвост эскадры пристроился вражеский самолёт-разведчик. Держась на расстоянии, недосягаемом для корабельных зениток, он бдительно следил за английской эскадрой. Предупреждения советского морского командования не пошли впрок из-за английской самоуверенности и предвзятости, основанных на принципах некоего морского первородства англичан.
Низкие редкие облака с разрывами создавали идеальные условия для атак с воздуха. К вечеру 16 мая вражеский самолёт-разведчик навёл свою авиацию на английскую эскадру. Бомбардировщики и торпедоносцы шли на «Тринидад», не прошедший полного ремонта и не способный развивать скорость более 18 узлов. Но он так искусно маневрировал (заслуга командира), делал такие резкие повороты, что в течение шести часов избегал прямых попаданий. К исходу шестого часа один из торпедоносцев нанёс удар в корму. На крейсере вспыхнул пожар. Бомбардировщики продолжали атаку: одна бомба угодила в дымовые трубы, другая в нос корабля. Крейсер, охваченный пожаром, потерял ход. На море горел вылившийся из цистерн мазут. Эсминцы пытались приблизиться к крейсеру, но всякий раз были вынуждены отходить, когда на крейсере начинал взрываться боезапас. Они получили приказ торпедировать крейсер, чтобы он не достался врагу. «Тринидад» пошёл на дно только после третьей торпеды, выпущенных своими эсминцами, пошёл носом, обнажив корму с гребными винтами. На нём не было золота, но погибло много людей, в том числе чешских и польских офицеров, которые почему-то до сих пор числятся на совести Союза.
Так в короткое время («Эдинбург» 30 апреля и «Тринидад» 16 мая 1942 года) англичане потеряли два новейших крейсера. Оба они пошли на дно как флагманские корабли под флагом контр-адмирала Бонхэм-Картера, который, пренебрегая рекомендациями командования Северного флота, сам поставил их в такое положение и сам же отдал приказ об их потоплении.
Вечером 17 мая эсминцы, сопровождавшие «Тринидад», встретили другую английскую эскадру (четыре крейсера и пять эсминцев), спешившую на помощь «Тринидаду». Но было уже поздно. Да, Бонхэм-Картер был, по крайней мере, невезучим адмиралом на море, но это не мешало его карьере…