Ноктюрн, объединяющий две группы мифов – драматические и мистические – основан на эвфемизме. «Эвфемизм» по-гречески означает «благое имя». В режиме ноктюрна главный враг человека, смерть, получает благое имя. На практике реализуется радикальный эвфемизм, когда смерть прямо называется благом, даром, радостью, и нерадикальный эвфемизм, когда смерть воспринимается как зло, но зло терпимое, выносимое, необходимое, имеющее полезные, светлые, приятные стороны. Этим видам эвфемизма соответствует мистический и драматический ноктюрн.
В основе мистического мифа в режиме ноктюрна лежит антифраза – название явления его антонимом и присвоение его в таком качестве. Базовый рефлекс, который формирует эту группу мифов по Дюрану – дигестивный, поедательный. Съедая что-либо, младенец приобретает опыт поглощения иного, превращения чего-то другого, чужого, враждебного, в себя самого. Мистические мифы позитивно переосмысливают женское начало, базовая фигура этого режима – мать. Отношение к смерти в мистическом ноктюрне – всецело позитивное. Смерть приемлема и является благом. Основные образы мистического ноктюрна: насыщенный цвет, подземный мир, чаша как замена бездны, царство ночи, земля, вода, море.
Драматический ноктюрн действует как нерадикальный эвфемизм. Этот режим имажинэра основан на сексуальном рефлексе, проявления которого, следуя Фрейду, Дюран находит уже в младенчестве. Отношение к смерти в этом режиме проявляется в мифах о смерти и воскресении. Смерть есть, но она не окончательна, не абсолютна, за ней последует жизнь. Базовая фигура драматического ноктюрна – танцор, шире художник, ремесленник, то есть человек, занятый повторяющимися действиями. Самое яркое выражение повторяющихся действий, сменяющих друг друга частей цикла – это танец, который присутствует во всех обществах. Образы драматического ноктюрна: лабиринт, дерево, куст, стебель, цветок, созревание, все виды циклов, искусства и их атрибуты, маски, огниво, эротический символизм, средства передвижения, удвоение.
Книга «Донбасский имажинэр» содержит как поэмы довоенного периода, так и циклы стихов 2015–2017 гг., периода войны в Донбассе. В нашем анализе образов смерти мы остановимся на этих военных поэмах.
В части «Режим Диурна» представлены стихи, в которых выражено представление о том, что время – враг, а смерть абсолютна. Герой противостоит времени, злу, смерти, всему чужому. Он поднимается на борьбу, чтобы победить или погибнуть. Рассмотрим образы смерти в военных стихах в этой части книги, в поэме «Последняя обойма разрывных».
«Последняя обойма» написана уже в ходе текущей войны с Украиной, в 2017 г. Война – это время героизма, борьбы, преодоления смерти и торжества жизни вопреки всемогуществу смерти. Война – священное действие героя, который противостоит смерти. Эта тема раскрыта в таких строках:
И древнее «иду на вы»
Из тьмы столетий
Достаю нам на потребу…
Вершится дело величавое войны!
Вершится треба! [2: 21].
Герой этой части описывается следующим образом:
Сержант не знает то, что он покойник.
Еще он жив. Смеется. Занял стольник
До выходных.
Несказанная речь стекает глоткой.
И ненависть течет по веткам жил.
И корка серого над горькой стопкой:
Не дожил.
А из спины, куда вошел осколок,
Вдруг – пара крыл [2: 19].
Крылья – яркий образ диурна. В данном стихотворении образ крыльев показывает полную несовместимость героя и смерти.
В части «Режим Ноктюрна» представлены стихи, в которых выражено представление о том, что время побеждает, смерть сливается с жизнью, является ее неотъемлемой частью, формирует реальность. Здесь больше женских образов, которые доминируют в мифах группы ноктюрна. Рассмотрим образы смерти в этой части книги, в поэме «Заметки на полях войны (связка писем другу для поднятия боевого духа)». Лирическая героиня этого цикла – девушка ополченца, которая ждет любимого с войны, следит за военными сводками, мечтает о встрече. Смерть описывается в следующих образах:
Ты говоришь мне, что у вас спокойно,
И выстрелы пока что не слышны,
И умирать, наверное, не больно,
Ты говоришь, у вас там соловьи,
И степь ковыльная колышется, как море,
А я читаю хроники в сети:
Тот ранен, тот убит, тот похоронен [3: 21].
В поэтических образах этих строк показано совпадение смерти и жизни, их взаимное переплетение, единое пространство, которое сформировано смертью и в котором живет герой.
Социология воображения Жильбера Дюрана дает принцип анализа поэтических произведений, который может использоваться для создания предварительного образа поэтического пространства книги. В то же время реальный текст оказывается богаче схемы, образы разных режимов в поэмах нельзя строго изолировать. Так, в «Последней обойме разрывных» наряду с образами диурна есть и яркие однозначные образы ноктюрна:
Последняя обойма разрывных…
Гремят артиллерийские дуэли,
И нас, отпетых, уж давно отпели
Степные суховеи. Как шмели,
Жужжат шрапнели.
И «шмели»
Плюют огнем. Нет ни земли,
Ни неба [3: 21].
Действие диурнического героя – разрывать, разделять. В этом же стихотворении земля сливается с небом. Герои еще живы, но их уже отпели – жизнь сливается со смертью. Степь предстает как лабиринт, в котором на одном уровне сосуществуют жизнь и смерть. В диурническом пространстве присутствуют и образы ноктюрна.
Итак, в книге Елены Заславской «Донбасский имажинэр» можно найти образы и диурна, и ноктюрна. Образы диурна: война как священнодействие, абсолютность жизни, крылья. Образы ноктюрна: возлюбленная, степь как море, смерть как пространство, в которое помещается человек. Базовый принцип имажинэра – отношение к смерти – проявляется и в диурнической группе образов, и в ноктюрнической. Образы разных режимов непрерывно взаимодействуют.
Образ символической смерти, который был воплощен в поэзии Великой Отечественной войны, реализуется и в военных стихах современной луганской поэтессы, создавая пространство исторической памяти, объединяющее разные военные эпохи одной и той же русской культуры.
Источники
1. Даренский В.Ю. Война как духовная инициация: экзистенциальные архетипы в русской поэзии о Великой Отечественной войне // Вестник Самарской гуманитарной академии: Философия. Филология. 2014. № 1(15). С. 90–110.
2. Заславская Е.А. Донбасский имажинэр. Режим Диурна. Луганск: Блиц-информ, 2020. 23 с.
3. Заславская Е.А. Донбасский имажинэр. Режим Ноктюрна. Луганск: Блиц-информ, 2020. 23 с.
4. Hakl H.Th. Eranos, An Alternative Intellectual History of the Twentieth Century. Sheffield: Equinox, 2013. 440 p.
5. Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М.: Академический Проект; Трикста, 2010. 564 с.
6. Юнг К.Г. Архетипы и коллективное бессознательное / пер. А. Чечина. М.: АСТ, 2019. 496 с.
7. Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным / пер. А. М. Руткевич. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 2008. 272 с.
8. Элиаде М. Священное и мирское / пер. Н. К. Гарбовский. М.: Изд-во МГУ, 1994. 144 с.
9. Клейн Л.С. История антропологических учений / ред. Л. Б. Вишняцкий. СПб.: СПбГУ, 2014. 744 с.
10. Элиаде М. Космос и история: Избранные работы / ред. И. Р. Григулевич, М. Л. Гаспаров; сост. Н. Я. Дараган; пер. А. А. Васильева, В. Р. Рокитянский, Е. Г. Борисова. М.: Прогресс, 1987. 312 с.
11. Кереньи К. Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни / ред. С. И. Межерицкая, А. Ю. Герасимова; пер. А. В. Фролов, А. Ф. Попова. М.: Ладомир, 2007. 319 с.
12. Kleisner K. The Semantic Morphology of Adolf Portmann: A Starting Point for the Biosemiotics of Organic Form? // Biosemiotics. 2008. No. 1. P. 207–219.
13. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / ред. Л. Б. Комиссарова; пер. Н. В. Кислова, Г. В. Волкова, М. Ю. Михеев. М.: РОССПЭН, 2004. 374 с.
Человек на земле и на море
Иван МАРКОВСКИЙ. Вербованный
Рассказ
Счастье, – говорил он, –
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжёлых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство…
С. Есенин «Черный человек»
В Курск он вернулся без копейки в кармане, с заострившимися скулами, чудом избежав венерической болезни: с одним еле знакомым уличным приятелем он ездил в Иваново поразвлекаться в женском обществе. В памяти его осталась танцплощадка с непонятным названием «БИМ» – огромный асфальтовый круг, на котором прошаркивали подмётки на сто самцов сотни три самок, каждая с надеждой – залучить и удержать счастье… Запомнилась ему ещё хромая Люба, ужасная матерщинница, дитя танцплощадки; она знала на ней всех и всё и показывала ему прямо с эстрады: с какой девицей можно переспать, не тратя времени на уговоры. И он шёл каждый вечер с другой, и каждый вечер хромая Люба спрашивала его:
– А когда ты возьмёшь меня?..
– Как-нибудь позже, – отвечал он, уводя с танцевального круга очередную Валю или Наташу. А с Любой он так ни разу и не ушёл, под конец он даже чувствовал себя перед ней неловко, будто и в самом деле оставался ей должен.
Водил он девиц к себе в гостиничный номер, где дежурная по этажу за пятерку закрывала на его распутство глаза.